Вот она сидит напротив него. Цвет халата выгодно подчёркивает необыкновенный цвет её глаз, которые почти осязаемо прикасаются к его лицу. Статная, длинноногая. Шоколадная холеная кожа. Накручивает тяжёлую иссиня-чёрную прядь на палец. В неловкой тишине слышно, как на втором этаже Гарри играет с няней.

– Мэри…

– Кристофер!

– Нет, Мэри, подожди, – он выставил ладонь перед собой, останавливая её. Она кивнула.

– Насколько я понимаю, ваш конфликт произошёл из-за денег…

– Нет, нет, не только из-за денег, – перебила его Мэри. Она подалась к нему всем телом. – Он абсолютно не понимает, что такое ответственность перед семьёй! Он даже не пытается…

– Нет, давай начнём сначала, – теперь Кристофер перебил её и тоже подался вперёд в своём кресле. – Вы повздорили потому, что он проиграл два миллиона.

– Проиграл? Проиграл?!! – взвилась Мэри. – Мне он сказал, что отдал их на благотворительность! Что деньги были лёгкие, шальные. Что это был порыв. Твою мать! Неожиданный благородный порыв! – глаза её заметались по комнате, грудь тяжело вздымалась. Звуки игры на втором этаже стихли в одно мгновение.

Дойл молча наблюдал за женщиной. Справившись с потрясением, она снова присела, на самый край кресла, словно едва удерживала себя на месте.

– Нет, Мэри. Он не отдал их на благотворительность. Он их проиграл. Это – правда.

– Два миллиона долларов, Кристофер! Люди убивают друг друга за такие деньги… Он ещё и игрок,… и лгун… ко всем его прелестям.

Кристофер уныло кивнул:

– Да, он не подарок. Но ты всегда знала это. Вся его история тебе прекрасна известна. Ты выбрала его, когда он был за чертой. Выбирая его, ты выбирала жизнь на лезвие ножа. Не говори, что это не так. Ты приняла его со всем худшим, что в нем было, Мэри. И этим ты спасла его. Не отвергай его сейчас. Поверь – то, что он сделал,… это… это ничего не значит. Это какая-то нелепость. Это… какой-то бред!

– Ну конечно, – саркастично усмехнулась женщина. Темные пальцы забарабанили по резному подлокотнику кресла. Она судорожно размышляла. Её мысли беспокоили Кристофера.

– Я понимаю. Ты боишься, что это первый звонок…

– Да какой он к чертям первый? Знаешь что, не говори мне про Трента за чертой! – зло бросила Мэри. Красивое лицо на мгновение исказил гнев, но она овладела собой. – Я прекрасно знаю, что такое Трент за чертой. Слишком хорошо.

– Ты боишься, что он постепенно соскользнёт в бездну…

– Соскользнёт в бездну. Какие красивые слова. На долбаную иглу он соскользнёт! В поганый наркоманский кайф. Он провалится прямиком в этот ад, Кристофер. В этот ад, в котором все сказочно прекрасно, все просто волшебно, только останавливается сердце в какой-то момент. В бездну… Это мы провалимся в бездну! Я и Гарри.

– Но, послушай, ты же наверняка допускала возможность, что такой миг настанет. И все равно осталась с ним.

– Нет, нет, нет! – Мэри исступлённо замотала головой, будто отмахивалась от нахлынувших воспоминаний.

– Мэри, я уверен: этого не случится. Тебе нечего бояться. Он мужественный парень, он ставит тебя и сына превыше всего на свете. Но ведь все мы, черт возьми, совершаем иногда ошибки!

– Но у него даже нет сил признаться в ошибках! Он просто лжёт. Как ты прикажешь мне отличать его правду от лжи, если он делает это так беззастенчиво? Благотворительность. Врёт, как дышит. По-твоему, это нормально?

– Да уж, – согласился Дойл, – признаться, мне это тоже не по душе. Я не знал, что он скрыл от тебя правду, и не стану оправдывать.

– Ага, вот он и подослал тебя, чтобы ты своим обаянием выторговал у меня прощение, – она окинула его лицо грустным взглядом. – Ты замечательный парень, Кристофер. Но я пока не готова принимать никаких решений. Положительных уж точно. Прости.

Кристофер кивнул, уставившись на свои ботинки. Он не хотел встречаться с ней взглядом – слишком красноречив. Но Мэри не позволит себе открытых проявлений. По крайней мере, до тех пор, пока судьба их брака не будет решена окончательно. Это успокаивало. Он поднялся, огляделся вокруг, кашлянул и произнёс, по-прежнему не глядя в глаза жене Трента:

– Я все понимаю, Мэри. Только дай шанс, – с этими словами он повернулся к ней спиной и направился к двери. Он уже переступал через порог, когда в спину ему донёсся голос Мэри.

– А может быть, я больше не хочу давать ему шанс. Может быть, я хочу дать его кому-то другому…

Кристофер не оглянулся. Только закрыл за собой дверь.

Мрачный Трент в нетерпении бегал туда сюда, поджидая друга. Однако Кристофер даже не взглянул на него. Открыл помятый Порш, сел и с грохотом захлопнул дверь.

– Эй, ты куда? – Трент бросился к машине. Он вцепился в опущенное стекло так, что побелели пальцы. – Ты что, сдурел? Ты куда собрался? Что она тебе сказала?! Эй, почему ты отворачиваешься? Что случилось, твою мать?!!

Кристофер медленно поднял на него голову. Его окаменевшее лицо походило на средневековое изваяние, и взгляд невозможно было вынести. Трент застонал и невольно отпрянул от машины.

– Так значит, благотворительность… Легкие и шальные деньги… – глухо проговорил Дойл. – Ну, до свидания, Трент. Ты – молодец.

– Кристофер, я объясню! – Крейвен ударил ладонями по кузову машины, но Порш резко сдал назад, с визгом развернулся, описал петлю вокруг него и ненадолго замедлил ход, перед тем как направиться к выезду из Бэль Эйр. Все это время Дойл не сводил глаз с музыканта. Трент чувствовал, что сгорает под гнетом его взгляда. Болезненное чувство вины заполняло его беспомощным отчаянием. Он мечтал провалиться сквозь землю, чтобы освободиться от этого взгляда, чтобы закончилась эта странная пытка.

Наконец серый кабриолет скрылся за поворотом на Сансет, и Крейвен остался в одиночестве. Было тихо, лишь невидимые пересмешники в густых кронах гигантских деревьев продолжали репетировать звук автомобильного движка. Служанка запирала окна, демонстративно хлопая створками.

Трент растерянно наблюдал за ней, но она не удостоила его ни единым взглядом. Внутри него продолжала набирать силу вина. Словно прилив, она заполняла его до самых краёв. Так ужасно он не чувствовал себя очень давно, с самого детства. Вина несла в себе такое неистовое отчаяние, что захотелось скрыться, спрятаться, бежать, куда глаза глядят. Бежать, пока не закончится опора под ногами. А потом из последних сил прыгнуть – и упасть в никуда.

Трент достал телефон. После нескольких гудков послышался мужской голос. На заднем плане Крейвен расслышал звуки бас гитары и звон тарелок барабанной установки.

– Пит, ты в студии?

– Да, Трент. Мы все здесь. Пробуемся.

– Я скоро приеду.

– Давай. Работы полно.

Крейвен кивнул, как если бы его звукорежиссёр Пит Догани мог его видеть, отключился и суетливо забрался в машину, спотыкаясь на ходу. Скорей, скорее отсюда. Музыка – его единственный запасной выход. Лекарь всех его хворей.

***

Почему он не разглядел лжи?… Почему она осталась скрытой от его ума?

Кристофер испытывал боль. Такую гнетущую, тянущую боль где-то в солнечном сплетении, от которой невозможно отвлечься. Она погружала его голову в вязкий, беспросветный, бурый туман. Изменяющие партнёры, мужчины, грабящие чужое наследие, подростки, готовые убить за бумажник, лживые друзья, жены, которые спускают на мужей своих собак, отцы, способные ставить на кон родных детей… Разве такими Чёрный воображал себе людей? Разве в таких людей он верил? Разочарование погрузило его в какой-то странный транс – он продолжал ехать по улицам, не разбирая пути. Цветными пятнами мимо него мелькали встречные автомобили, сигналы светофоров и пешеходы. И даже мыслей в голове не было. Лишь разочарование. Сколько прошло времени, он не знал. Как если бы времени вовсе не существовало.

И вдруг понял, что ему не хочется больше продолжать… продолжать быть Кристофером Дойлом.

Но что тогда?