– Да и чёрт бы с ним! – вновь зашипела Мальвина. – Пусть подавится, осьминог бородатый…

– Кальмар, – с усмешкой поправил её Педролино.

– Сам ты кальмар! – вскинулась Мальвина, – всё усмешечки тебе, иди вон кашу жри свою, что ж доел-то? Только и умеешь, что на мандолине дурацкой тренькать, толку от тебя, малахольного…

Мальвина была не на шутку рассержена. Ночное приключение друзей не прошло без последствий. Манджафоко был в бешенстве – самые дорогие, самые талантливые его куклы, которым дозволялось столько, как никому другому в театре, бесцеремонно нарушили его запрет, чем подвергли себя опасности, подвергли опасности всю работу театра и это тогда, когда он нуждался в них более, чем когда-либо! Разговор, состоявшийся на следующий день, был столь тяжёл, что даже Апидоро, которого, казалось, ничем пронять нельзя, признался потом, что более сильнейшее потрясение было им испытано лишь раз – когда, выгнанный из казарм мастера Иосифа, он оказался в полностью чужом, незнакомом и враждебном мире. Наоравшись вдоволь на незадачливых гуляк, Манджафоко объявил им, что в наказание за неслыханную дерзость они лишаются части привилегий. Отдельная комната оставлялась в их пользовании, однако они лишались возможности пользоваться продуктами по своему усмотрению, самостоятельное приготовление пищи впредь запрещалось, весь обширный их гардероб помещался на общий склад, под охрану отставного матроса Грилло, служившего у Манджафоко кем-то вроде каптенармуса. Наряды выдавались им, как и всем, лишь на время спектаклей, в прочее время, они, как и все прочие актёры, были одеты в простую домашнюю одежу. Пищу же отныне они получали из общих котлов, готовившуюся на всех актёров, однако есть им было позволено всё же у себя, а не в общей столовой.

Арлекин был подавлен случившимся. Его мало беспокоили некоторые неудобства, вызванные нововведениями, и тем паче не тревожила уязвлённая гордыня. Театр был его жизнью, его домом, его судьбой. И если даже самая чёрная работа, что изначально поручалась ему, воспринималась им с энтузиазмом и даже благодарностью, то можно представить себе, какой честью для него было лицедействовать в главных ролях спектаклей. Но великая степень его благодарности Манджафоко, лишь усугубляла его отчаяние. Он искал ответ и не понимал, как могло случиться так, что, будучи всецело преданным своему хозяину, он так легко смог нарушить запрет, ослушаться, предать и во имя чего? Ради веселья ночной прогулки по праздничному городу? Это поразительное легкомыслие, о существовании которого в себе он и не подозревал, сводило его с ума, он искал причины и не находил их. Гнев хозяина был страшен, но ещё страшнее было то презрение, что испытывал Арлекин к самому себе и к своим товарищам, подбившим его на ночную дерзость. "Девушкам простительно, – рассуждал Арлекин про себя, – но я, но Апидоро и Педролино рождены солдатами и пусть по разным причинам нам не суждено было ими стать, но это наша сущность, которую подменить не дано никому, и измена, дезертирство никак с нею не совместимы. Видимо, трижды был прав мастер Иосиф, изгоняя нас ко всем чертям. Мы выбраки, выродки нашего странного рода, бракованные орудия, отходы ремесла".

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.