Положение казалось безвыходным, однако удача, казалось, навсегда покинувшая его, вдруг неожиданно улыбнулась вновь. Замахнувшийся кистенём в очередной раз Батисто поскользнулся и, потеряв равновесие, рухнул сверху на свою жертву. Это был шанс. Последний и единственный. Деревянные пальцы мёртвой хваткой вцепились в горло противника, который захрипев, отчаянно пытался освободиться, но лишь смог перекатиться на спину. Оказавшись сверху душитель утроил усилия и ни попытки оттащить его, ни бешеный град ударов, которым осыпали его приятели Батисто, не произвели на него ровным счётом никакого впечатления.

Он погибал и знал это. Злая радость и даже какое-то отчаянное торжество вновь овладели им.

"Вот и конец, – думал он. – Спасибо".

Неизвестно, как долго бы продолжалась эта борьба и успели ли бы друзья Батисто спасти своего друга, расколов деревянную голову противника, как вдруг рядом с ними кто-то выразительно кашлянул. Увлечённые ожесточённой борьбой противники не заметили появление нового участника событий той ночи, с интересом наблюдавшего за происходящим. Появление незнакомца было столь внезапным, что Альберто и Джованни вскочили, и лишь Батисто уже закатывал глаза под напором деревянных пальцев, мёртвой хваткой сжимавших его горло.

– Какого чёрта?! – вскричал задыхающийся Джованни, утирая рукавом кровь, обильно сочившуюся из разрезанной скулы.

– Такой же вопрос и у меня, – низким голосом ответил незнакомец. Какого чёрта три синьора ломают эту прекрасную вещицу. И не могут никак сломать, – добавил он слегка презрительно.

Пока Альберто и Джованни растерянно смотрели на него, незнакомец быстро шагнул к задыхающемуся Батисто (надо сказать, что передвигался незнакомец поразительно быстро для своего грузного телосложения) и, наклонившись, несильно нажал на деревянную руку, душившую Батисто, чуть выше локтя. Пальцы немедленно разжались и Батисто, с шумом вдохнув в себя воздух, скинул с себя противника и откатившись в сторону, разодрал на себе ворот, отчаянно глотая сырой воздух. Увидев произошедшее, Альберто и Джованни ринулись к распростёртому на земле деревянному телу. Однако незнакомец с той же изумительной лёгкостью преградил им путь. Сейчас, при свете луны, можно было лучше разглядеть его. Высокая грузная фигура была затянута в кожаный камзол, надетый поверх кожаной жилетки. Из-под цилиндра на визави смотрел недобрый внимательный взгляд глубоко посаженных чёрных глаз. Огромная чёрная борода окаймляла лицо и покрывала грудь незнакомца.

– С дороги, синьор – прошипел Альберто.

Однако незнакомец стоял, как ни в чём не бывало, и вполне добродушно улыбался.

– Синьор, обратился к нему Джованни, вновь вытирая кровь с лица, – тот чурбанчик сейчас превратится в щепки. А Вам здесь делать нечего, ночь тёмная, синьор, и не таких ещё кабанчиков здесь вылавливают в реке у мельницы. Это ясно?

– Друзья мои, – пробасил в ответ незнакомец, – я внимательно следил за представлением, которые вы тут разыгрывали. И вот что я хочу вам сказать. Вы втроём возились вокруг него (он ткнул пальцем в сторону, где в темноте виделось едва заметное шевеление распластанного тела) со своими дурацкими погремушками, как слепые котята вокруг мамкиных титек. И ни-че-го не могли с ним поделать, а одного из вас (он ткнул пальцем в тяжело дышавшего, сидевшего на корточках Батисто) он вообще едва не кокнул, и, клянусь девой Марией, сделал бы это.

Если бы не я, – добавил он самодовольно. – Поймите, я не его, а вас спасаю. Оставь я сейчас вас здесь, эта деревяшка без труда проломит ваши тупые головы, если, конечно, то, что у вас на плечах, можно назвать головами.

При этих словах незнакомец коротко и самодовольно хохотнул.

– Поэтому отправляйтесь домой к своим бочкам. Драчуны из вас, как из навоза топор, а посему…

Договорить ему не дали, Альберто резко шагнул вперёд, сделал стремительный выпад. Рассекая воздух, дубинка устремилась к голове незнакомца, однако тот, не моргнув глазом, сделал шаг в сторону и легко перехватил руку Альберто, а внушительных размеров кинжал, мгновенно оказавшийся в другой его руке, как сквозь масло вошёл под сердце противника. Альберто охнул и тяжело рухнул на землю. Джованни бросился бежать, но тяжёлый кулак обрушился на его затылок. От удара он растянулся в грязи, но тут же его голова была приподнята за волосы, а в горло упёрлась холодная сталь.

– Не надо, синьор! – прохрипел Джованни.

– Не люблю пьяное отрепье, – мягко пояснил незнакомец.

В тот же миг Джованни отчаянно захрипел, и тёмная жидкость брызнула на камни из шеи несчастного, расплываясь лужей на мокрой земле.

Затем, развернувшись на каблуках, незнакомец неторопливо двинулся к Батисто, который судорожно искал в траве кистень, выроненный им в процессе борьбы. Наконец, нащупав своё оружие, Батисто вскочил, отведя руку назад для удара.

– Знаешь что, – проговорил незнакомец, продолжая идти к пятившемуся Батисто, – я вот думаю, что самое жалкое на свете зрелище, это тупая пьяная мастеровщина, возомнившая себя головорезами и думающая, что умеет держать в руках оружие.

Батисто ринулся на него, но легко уклонившись от удара, незнакомец сделал встречное движение, и Батисто с коротким вскриком рухнул в траву.

Пришедший к тому времени в себя деревянный человечек, присев на корточки, ошалело наблюдал за происходящим. Покончив с противниками, незнакомец неторопливо приближался к нему, тщательно вытирая кинжал платком.

– Выбрак, как я понимаю? – пробасил он.

Ответом была лишь тишина, разряжаемая шёпотом шедшего на убыль дождя.

– Ну, пойдём, – пробасил незнакомец и, повернувшись, направился по направлению к дороге.

– Синьор! – услышал он скрипучий голос за спиной. – Под мостом ещё один.

Выглянула луна и под мостом стало несколько светлее. Незнакомец, наклонившись, рассматривал скрючившееся тело Антонио. Потом, разогнувшись, с лукавой усмешкой посмотрел на своего визави.

– Пойдём, – пробурчал он, – этот нам не нужен, да и мы ему не нужны.

Выбираясь из-под моста, деревянный человечек увидел, как на камнях под лучами луны что-то блеснуло – это был его нож.

Они шли по освещаемой луной дороге, осыпаемые уже редкими каплями утомившегося дождя. Чуть впереди вышагивал незнакомец, сквозь бороду насвистывая какой-то мотив и нещадно топча лужи своими огромными ботфортами, немного отставая от него, прихрамывая и кривясь от полученных травм, шёл его спутник.

– Синьор, – услышал незнакомец голос своего спутника, – эти люди…может быть, стоит…как-то их…ведь утром их обнаружат…

– Не стоит беспокоиться, – прогудел нежданный спаситель, – это бондари. Подмастерья.

Незнакомец сплюнул.

– У них вечно недопонимание с парнями из Южного Палисада, это все знают. И тех, и других иногда находят с распоротым брюхом.

Вновь на некоторое время воцарилась тишина.

– Да, – обернувшись, сказал незнакомец, – чуть не забыл. Меня зовут Манджафоко. Синьор Манджафоко, – добавил он внушительно. – Друзья называют меня Бар-Абба.

– А как зовут тебя?

– У меня нет имени, – проскрипел в ответ его спутник.

– Ах, ну да…

Манджафоко остановился.

Дождь совсем прекратился, и луна осветила дерево и привязанную к нему лошадь, радостно зафыркавшую при виде спутников.

– Ну что же, – усмехнулся Манджафоко, – теперь и отныне тебя зовут Арлекин.

Запустив огромную свою руку в карман, он извлёк оттуда матерчатый двурогий колпак красно-зелёной весёлой расцветки, увенчанный нежно звякнувшими бубенчиками.

– Мне как раз тебя и не хватало, – добавил он, хохотнув, – и натянул колпак на голову своего спутника.

Колокольчики нежно позвякивали в такт неспешно стучащей копытами лошади. "Вот так, – думал Арлекин, держась рукой за камзол Манджафоко, – видимо, правда заключается в том, что в этом мире единственным законом бытия является ирония. Ты готов приносить пользу даже ценой собственного существования, но оказываешься не нужен и отправляешься подыхать без всякой цели. Потом ты готов подохнуть, но вместо этого становишься шутом. Боль, вызывающая насмешку и насмешка, становящаяся болью. Так это и есть то, что люди называют жизнью?"