И ведь сказать что охладел Саша нельзя — исходила от него всё та же волна, что захлестнула Валю с первых минут. И она всё так же отвечала взаимностью. Но будто встало что-то меж ними. Сначала занавесочкой, тонкой ширмочкой, потом перегородкой, а через годы — стеной. Той самой, которую не полюбишь.
Недолго бы, наверное, их браку длиться, да забеременела Валюша, и надеялась, что новое её положение всё изменит. Свекровь и вправду смягчилась. Проснулось в ней что-то сокровенное, женское, сострадательное. Стала даже как могла заботиться о невестке.
Беременность тяжело протекала. Донимали отёки. В день — полстакана воды. Саша утром нальёт, и хочешь сразу пей, а хочешь до ночи растягивай. Но всё-таки выносила благополучно первенца. Знала — муж очень мальчика ждёт, и сама хотела сынишку.
Все девять часов, что провела Валя в муках на родильном столе, Саша мерял шагами вестибюль приёмного покоя. Когда вышла сестра, объявила фамилию, сказала, что родился мальчик, не поверил. Послал, чтобы уточнили. Сестра вернулась: Да, всё точно, мальчик, живой, здоровенький, восемь баллов по шкале Апгар. И тогда захохотал Александр, так, что люди вокруг вздрогнули, и оглянулись. И открылась новая большая страница.
Страница новая, да беды старые: Не в то завернула, не так к груди приложила, подгузник сменила не вовремя. Ребёнок битый час мокрым лежал!
Кто здесь мать, а кто бабушка? Нет, мать-то, конечно она, Валя, но у бабушки опыт — вон каких сыновей вырастила! Одна! А ты? Все тебе помогают, а ты даже подгузник не сменишь...
Опять начались ссоры. Валя часто плакала, и очень боялась, что пропадёт молоко. Вес Толик набирал плохо. Так промыкались год. Ровно в свой день рожденья сынишка пошёл, оторвал ручки от мамы, сделал шаг, другой, третий, и прямо до бабушки.
А через две недели, во время очередного скандала, разгоревшегося как всегда из-за мелочи, Валентина почувствовала: Всё! Край! Рыдая, собрала кое-как вещи, самые нужные, взяла сына в охапку, и ушла к родителям. Александр в это время был на работе.
Мама встретила дочь с распростёртыми объятиями. Знала, как той живётся. Выплакались обе, успокоились. Маленького Толяшу покормили, уложили спать. Всё, вроде, хорошо. И тут отец Вале выложил:
— Ты чего прибежала? Плакаться? У тебя муж есть, вот к нему и иди — Сказал, как отрезал. Мама закусила губу, возражать не решилась.
— Толик ведь спит — отчаяние и обида бросились кровью в лицо. Душили, наворачивались на глаза слёзы.
Потом, много позже, поняла Валентина — отказав ей от дома бесповоротно и резко, спас отец их нескладную, но семью. А к добру, к худу ли — жизнь рассудит.
Она не успела вернуться сама. Пришёл Саша, поцеловал, обнял, и увёл, не тратя лишних слов. Валя никогда не узнала, говорил ли он с матерью, пока её не было, и о чём был тот разговор. Какое-то время свекровь больше не придиралась. Но поняв, что легко может выжить невестку, посматривала надменно.
Отцом Александр стал прекрасным, внимательным, и не по-мужски нежным. Толяша души в нём не чаял — ждал с работы, тянул ручки, твердил трогательно и смешно: «Папа, папа», и забывал все свои детские горести, положив головёнку на Сашино плечо. А когда подрос, то не стало для него лучшего праздника, чем поехать с отцом на рыбалку.
И в самые трудные, самые чёрные дни, всерьёз задумываясь о разводе, понимала Валентина — нет у неё ни права ни душевных сил рвать эту связь. Пусть будет в их трудной семье хоть один по настоящему счастливый маленький человечек. Да и как учитель, ходя по квартирам неблагополучных подростков, глаза в глаза видела, какова она есть, безотцовщина.
Болел Толик часто, — бесконечные ангины, хронический тонзиллит. К садику привыкнуть не смог. Остался на попечении бабушки. Так свекровь стала в доме совсем уже полноправной хозяйкой.
Приготовить на всех, убрать, возиться с маленьким внуком, — тяжёлый и почти беспросветный домашний труд. Он был для этой женщины смыслом жизни. И как законная награда — чувство, что именно на ней зиждется семейный терем-теремок с лягушкой-квакушкой, зайчиком и мышонком. Строптивая, властная — черты неприятные, но будь иной, так не вытянула бы в одиночку сыновей, кривыми дорожками пролегли бы их судьбы.
Так прошли годы, и сложились в десятилетия. Кажется, всего и было той жизни...
Валентина умолкла. Смотрела, как ветер раскачивает за окном желтолистые ветки. Катя давно уже закончила измерения, и сидела в кресле, подобрав под себя красивые ноги.
— Да, тётя Валя, выпало вам... Я бы не смогла столько терпеть.
— Я тоже думала не смогу, а вот видишь, пришлось.
— Нет, нельзя так. Вы ведь тридцать лет в позиции жертвы! Принесли себя на алтарь...
— Да, принесла! А иначе как?
— Уходить вместе с мужем. Жить своим домом, любой ценой.
— Ох, Катечка, да разве ж я не понимаю? Для себя сразу решила — вот хоть умирать стану, а к сыну в семью не пойду! Помогать, внуков нянчить — это всегда пожалуйста, пока силы есть. Но доживать сама буду.
— Ладно, тёть Валь. Чину я вам прямо сейчас дам — Катя открыла шкаф, несметными рядами стояли там стеклянные пузырьки, выбрала один, и отсыпала из него в пакетик немного белых крупинок:
— Это если опять будут колики. Как принимать расскажу. А конституцию, ваш основной препарат — тут подумать придётся. Я его подберу, и отдам, когда вечером встретимся.
— Кать... — Валентина замялась. — Я тебе сколько должна? Лекарства, наверное, дорогие...
— Ничего не должны. И препараты как раз очень дешёвые. Это у аллопатов фармакологическая мафия цены вздувает. Здесь нет такого. А сейчас давайте хоть чаю попьём. А то я тоже не завтракала. Чай только зелёный. Чёрный для гомеопатии антидот.
