– Погоди. – Робби, прищурившись, посмотрел на Скотта. – То есть ты признаешь, что знаешь, как сделать подобную штуку?

Скотт поднял руки.

– Нет. Я только сказал, что в Интернете можно найти изображения самых разных взрывных устройств. С их помощью любой может соорудить убедительный муляж бомбы.

– Или, – возразила Саша, – с тем же успехом можно изготовить и настоящую. Как ты и сказал, инструкций там полно. – Она взглянула на лежащий на подносе шприц с отравой. – И этот яд тоже выглядит вполне убедительно.

– Может, это муляж, театральный реквизит или вроде того, – предположила я.

– Быть не может, – сказала Прия и, прижав руки к животу, наклонилась вперед, чтобы рассмотреть шприц. – Он выглядит как настоящий. Как те, что я видела в кабинете врача.

– Ну конечно, они сделают его таким, чтобы он казался настоящим, – сказала я.

– Ну… – Робби протолкнулся мимо Скотта. – Есть только один способ узнать наверняка. – Прежде чем кто-то успел его остановить, он схватил шприц со стола и надавил большим пальцем на поршень.

Наверняка меня отстранят от занятий. Чего еще ожидать, если отправляешься на зимний бал, припрятав в сумочке бутылку текилы.

Какого черта я вообще на это согласилась? Если меня засекут, родители отберут у меня ноутбук, а может, даже и телефон, а там вся моя музыка. А жить без музыки для меня все равно что дышать без кислорода.

Я припарковала свой велосипед за квартал от школы и вытащила наушники из ушей. Может, мне лучше вернуться домой? Если я буду продолжать в том же духе, родители рано или поздно заметят, что у них пропадают запасы алкоголя, пусть даже они уже много лет к ним не прикасались. Ну не могут же бутылки просто исчезать сами по себе.

Но возможность создать саундтрек для школьной постановки была так близка – мне оставалось лишь уговорить остальных участников театрального клуба. Саша пообещала, что они придут потанцевать сегодня и мы припрем их к стенке с помощью текилы. Я не вполне понимала, почему она считает, что нужно подкупать их с помощью выпивки. Но, в конце концов, это Саша была королевой улья, так что я решила: ей виднее, какими способами тут легче добиться своего.

Я снова воткнула наушники в уши, врубила один из своих любимых саундтреков и быстро зашагала по направлению к слабо освещенной парковке, расположенной на невысоком холме позади школы. Если я пройду через заднюю дверь, то смогу проскочить мимо охранников, сидевших в главном вестибюле.

Велосипедная стоянка была пуста. Я быстро прошагала мимо теннисных площадок и вышла к тропинке, которая огибала холм и выводила к заднему крыльцу школы. Фонарь замигал над головой, отбрасывая на лес, подступавший к стоянке, жутковатые тени. Напевая себе под нос в такт быстрым переборам струн и ритму ударных, я дрожащими пальцами расстегнула шлем и подвела велосипед к стойке.

У меня за спиной хлопнула дверца машины.

– Это сцена битвы из «Властелина колец», верно? – спросил кто-то. Я резко развернулась, вскрикнула, и шлем слетел у меня с головы. О нет. Это был Диего Мартин. Высокий и стройный, и кожа у него теплая и смуглая, словно закат на пляже. А эти его выразительные медные глаза…

Когда он подошел, я крепко сжала сумку под мышкой, так что бутылка текилы впилась мне в ребра. Я не могла допустить, чтобы он понял, что я задумала. Диего был заядлым сторонником здорового образа жизни. Если верность – их семейная черта, он выдаст меня, не задумываясь.

Или нет?

Мы с Диего ходили в разные школы, но когда-то наши отцы работали в консалтинговой компании, которую они основали вместе. Поэтому мы часто встречались на мероприятиях для клиентов и на семейных барбекю на берегу озера Брюстер. Мы часто сбегали на рыбацкий причал, чтобы укрыться от скучных взрослых разговоров и перепадов настроения Мэгги. Я сидела, свесив ноги с выщербленных мостков, доставая пальцами до гладкой поверхности воды, и слушала музыку, а Диего читал, сидя рядом, и на его лоб падали черные пряди. Воспоминания были весьма смутными, но и сейчас я отчетливо представляла, как его глаза сверкали в свете солнца и как необычно сжималось все внутри каждый раз, когда он на меня смотрел.

Думаю, можно сказать, что он – моя первая любовь. Но за последние годы мы перекинулись едва ли парой слов.

– Прости, – сказал он, когда я схватилась за грудь, почувствовав, как перехватило дыхание. Несколько взлохмаченных прядей упали ему на глаза. – Не хотел тебя напугать.

Я вынула наушники и поставила музыку на паузу.

– Все в порядке. И… нет.

– Не в порядке?

– Нет, я не про это. Эта композиция… – я шумно выдохнула. – Тот момент, когда они удирают от балрога. Ну, от того огненного демона из первой части. – Я ощутила, как в груди закипает обида, и я ничего не могла с этим сделать. Если бы не Диего с этими своими дурацкими губками, папа без проблем оплатил бы мне перелет в Калифорнию на прослушивание для поступления в университет и мне бы не пришлось бороться за право написать саундтрек для школьной пьесы.

Мы с папой смотрели шоу «Бизнесмен или банкрот» пятничными вечерами – и однажды на плоском экране нашего ТВ появились Диего и его папа. Мистер Мартин уже несколько месяцев увиливал от любой работы в папиной компании. «Ему не приходится скорбеть о погибшем ребенке, – возмущался тогда папа. – Какие у него вообще могут быть оправдания?» Теперь он внезапно получил ответ – у нас отвисли челюсти, когда он представил губку, способную менять цвет при намокании. Похоже, идея принадлежала Диего, а мистер Мартин организовал производство.

Продюсерам шоу явно понравилось, как смотрятся отец и приемный сын, – пока Диего рассказывал, как впервые увидел папу в четыре года и понял, что наконец-то обрел дом, камера показывала инвесторов, по щекам которых текли слезы.

После того, как они заключили сделку на круглую сумму, я отправила Диего кучу вопящих смайлов, поздравила его и принялась упрашивать рассказать детали. Но он так мне и не ответил. На следующий день его отец уволился из папиной компании, и папе не удалось найти подходящего сотрудника, который смог бы его заменить. Бизнес рухнул. А Диего больше никогда со мной не разговаривал.

«Видимо, посредственность – надежный репеллент», – подумала я тогда.

– Ах. – Он подхватил с земли мой шлем и повесил его на руль велосипеда. – Ну, в каком-то смысле оно все звучит одинаково, так ведь?

– Совсем нет. – Я обхватила себя руками, чувствуя, как меня пробирает холод. С чего он вдруг решил, что я достойна разговора с ним? Может, он решил, что молчание будет неловким? – Но в этих двух сценах есть общие мотивы.

Он перестал разглядывать мой велосипед, его пронзительные медные глаза встретились с моими, и тут нас осветили фары. Наверное, на главной стоянке кончилось место.

– В смысле, мотивы? – Под фланелевой рубашкой виднелась черная футболка с надписью «Выражения Вейдера» и девятью одинаковыми портретами Дарта Вейдера под ней. Всë в нем выдавало образцового ботаника.

– Темы. – Мои ответы невольно получались лаконичными, пронизанными горечью. После того, как Диего дал мне понять, что я больше не заслуживаю внимания, я стала избегать его в школе, держалась от него подальше в коридорах и отсаживалась на другую сторону кабинета, если мы оказывались на одном уроке.

Размолвки с друзьями всегда были для меня как нож в сердце, а из-за того, что между нами пробежала искра, рана, которую Диего нанес мне, казалась еще глубже. К тому же я потеряла Диего, а папа потерял все. Теперь ему приходилось несладко – он стал фрилансером и с трудом находил заказы, а в свободное время подрабатывал курьером, доставляя еду, чтобы хватило на оплату счетов. Мне было тяжело видеть его в таком жалком положении. И все из-за какой-то дурацкой губки.

– Я знаю, что такое мотив. – Диего достал из рюкзака дорогую на вид камеру и перекинул через голову ремень. Он работал фотографом в школьной газете и, наверное, должен был делать репортаж о бале.