Литмир - Электронная Библиотека

Ее открытость обезоруживала. Никто не мог напрямую выразить ей свое недовольство. Все возмущались и стонали по поводу ее назойливой болтливости, но только у нее за спиной. И когда ее выписали, и она наконец-то уехала, то все вздохнули с облегчением. Рите же стало грустно без Нади. Она не понимала, почему так привязалась к этой взбалмошной бабке. Но когда к ней в палату заселили новых, вполне адекватных женщин, она, побыв с ними один день, поняла, почему с неугомонной Надей ей было так спокойно. Возле Нади можно было исчезнуть. Рита расслаблялась, потому что Надя, в сущности, на нее вообще внимания не обращала. Наде главное было, чтоб ее слушали, а кто ее слушает, в каком состоянии, что сам говорит человек – ее не интересовало. Такая вот односторонняя связь. А Рите сейчас как раз и хотелось исчезнуть, быть незаметной. И Надя со своей зацикленностью на себе, со своей глухотой как раз подходила под Ритино состояние. При других обстоятельствах и более хорошем самочувствии Рита долго не выдержала бы ее. Она не смогла бы общаться с человеком, который попросту не воспринимает других и только болтает о самом себе любимом.

Новые женщины в палате были тихие, лежали под капельницами и смотрели вокруг осознанным взглядом. И Рита возле них перестала чувствовать себя исчезнувшей. Как будто ее вынули из уютного убежища, в котором она была рядом с Надей, и поместили на открытое место. Успокаивало лишь то, что ее скоро должны были выписать. Однако перед самой выпиской Рите неожиданно стало хуже. Снова поднялась температура, начался кашель. Врачи нашли у нее двустороннее воспаление легких и бронхит. О выписке пришлось забыть. Никто не понимал, откуда у нее взялась эта новая болячка, но Рита догадывалась, что она сама виновата, потому что любила свежий воздух, и как только оставалась в палате одна, тут же подходила к окну и открывала его. А на улице было уже довольно холодно.

Ее ослабленный организм с трудом поддавался лечению. Как-то ночью она поняла, что сил бороться у нее больше нет. Устала. Когда утром медсестра вколола ей очередной укол, она только усмехнулась про себя, потому что решила, что ничего ей больше не поможет. Муж и сыновья остались где-то за бортом ее существования. Вернее это они были на борту, а она падала в бездну. Ее практически больше не было. Хорошо, что сыновья уже взрослые, что она успела вырастить их…

Дима периодически звонил ей, но у нее не было ни сил, ни желания разговаривать с ним. Рита чувствовала, как нити, связывающие ее с этой жизнью, рвутся одна за другой. Но ей не было жаль этой жизни. Она не чувствовала сожаления, что умирает. Наоборот, ей поскорее хотелось, чтобы это произошло, потому что ей надоело болезненное состояние, когда постоянно плохо и плохо, и плохо… Все, что недавно волновало ее, больше не трогало. Муж и сыновья стали далекими и чужими. Если бы только кашель еще не терзал ее… Неужели она не может спокойно умереть? Странно, но почему-то на краю смерти она чувствовала непонятное облегчение. Как будто она сошла со сцены после представления, и теперь можно было расслабиться. Где-то она читала, что люди перед смертью начинают вспоминать всю свою жизнь и если они сделали что-то не так, то очень жалеют об этом. Рита сожалела о том, что прожила так, как прожила. Если бы ей довелось начать все с начала, то она бы, во-первых, никогда не вышла замуж за Диму, и никогда бы не ждала ни от кого восхищения, и детей воспитывала бы по-другому, без дрессировки… Она всегда считала себя хорошей матерью. Рано научила мальчишек считать и писать, водила их на тренировки, и гордилась тем, что они у нее опережают своих сверстников и физически и умственно. Но зачем это надо было? Для чего? Сейчас ей все равно, какие они, лишь бы живы, здоровы были. А пока они росли, то от тщеславия с ума сходила – очень ей хотелось, чтоб ее дети были какими-то исключительными. И себя она всю жизнь дрессировала. На диете сидела, все боялась растолстеть, чтоб не утратить любовь сначала отца, потом мужа. Странно, но ей нисколько не было жалко оставлять мужа и детей. Она лежала изнемогающая от слабости, то и дело кашляла и вся ее жизнь, которую она прожила до сего момента, казалась ей сущей ерундой.

«Неужели это все? – думала она, глядя на обшарпанный потолок. – И вот это и есть вся жизнь? Глупость какая-то… Зачем вообще надо было устраивать это глупое шоу?» Она вспоминала тех, кто уже умер, и была уверена, что там им, на том свете, гораздо лучше, чем здесь. Хотя может и нет никакого такого «того света».

Как-то утром в их палате умерла пожилая женщина. Ее перевели сюда, как выздоравливающую, но она тихо скончалась ночью во сне от инфаркта. Рита оживилась, услышав о смерти бабушки, и все смотрела со своей кровати на ее труп. Восковое лицо старушки выражало полный покой и бесстрастие. Как будто она с глубоким удовлетворением сказала слово «все» и совершенно расслабилась и телом и душой. Рита смотрела на нее во все глаза. Она и раньше видела на лицах умерших это полное расслабление и покой. У отца такое лицо было… Скоро и у нее тоже будет на лице полное расслабление и покой… Даже мать, с ужасом ожидающая своей смерти, совсем изменилась, когда смерть наконец-то наступила. Когда она умерла, ее лицо сразу же приобрело умиротворенное, расслабленное выражение…

Кто-то в палате всхлипывал, кто-то вышел вон, не в силах находиться возле трупа. Две женщины, как и Рита, сидели на кроватях и, не сводя глаз, смотрели на покойную.

Пришли санитары, ловко подхватили представившуюся под плечи и ноги, переложили ее на каталку, накрыли с головой простыней и повезли прочь.

Рита, с оживлением смотревшая на эту сцену, снова откинулась на подушку. Как глупо все в этой жизни… Зачем это все? Она вспомнила уверенный взгляд Вики, когда она говорила, о том, что талант, это задание от Бога, и что, выполнив это задание, то есть, полностью раскрыв свой талант, ты обязательно станешь счастливым. Но разве это тоже не глупо? Вот она сейчас умирает, и ей дела нет ни до чего в этом мире. Единственное чего ей хочется, так это освобождения от слабой измученной плоти…

Глава 4

Через несколько дней Рита почувствовала себя лучше и поняла, что будет жить. Вместе с физическими силами к ней возвращалась и воля к жизни. Больничный коридор, моющие пол санитарки, город за больничными окнами – все вызывало в ней радость. Она ждала выписки, как праздника. Жизнь за стенами больницы манила ее свободой. Она помнила свою готовность умереть, помнила, как естественно это было. Теперь же ей вполне естественным казалось желание жить. Тело обретало силы, и душа тоже обретала силы, а когда тело погибало, то и душа послушно и даже с полной покорностью стремилась умереть. И Рита запомнила состояние готовности к смерти. Ни страха не было, ни сожаления… Вот сейчас ей умирать совсем не хотелось, и если бы ей в данный момент пришлось расстаться с жизнью, то это испугало бы ее. А тогда, когда ей было плохо, смерть совсем не страшила.

Выписали Риту уже в ноябре. Когда Дима вез ее домой, она с изумлением и восторгом смотрела на все вокруг. Голые деревья, серое небо над домами, туман – все казалось ей красивым и прекрасным.

– Как же все замечательно! – непрестанно повторяла она, гладя в окно. – Просто чудесно!

Дима довольно улыбался, и Рите он тоже казался красивым и чудесным. Дом встретил ее запахом свежей выпечки и стерильной чистотой. Домработница Ирина Юрьевна, пожилая женщина, уже много лет проработавшая у них, тоже подготовилась к ее возвращению.

– Ирина Юрьевна! Здравствуйте! – кинулась с порога к ней Рита, и даже обняла ее, совсем забыв о натянутых между ними отношениях. Домработница сделала приветливое лицо, и даже вроде как улыбнулась, но тут же с подозрением в глазах отпрянула от своей хозяйки. Рита тут же вспомнила, что Ирина Юрьевна не любит людей, и в замешательстве отступила от нее. Но ей было слишком хорошо, чтобы обращать сейчас внимание на эту женщину.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

14
{"b":"686245","o":1}