− Кстати, в вашем номере была его мастерская. Разве вы не заметили четыре огромных окна? Рамы, правда, поменяли, но проёмы остались прежними…

Как это можно не заметить… Грандиозный собор в пятидесяти шагах от наших окон, в котором может разместиться тридцать тысяч человек, нависал над моей кроватью, подсвеченный ровно и сильно. Благодаря таким панорамным окнам, высота нашего второго этажа казалась карликовой по сравнению со стометровой мощью, устремлённой в чёрное небо. Укладываясь спать, я чувствовал, что лежу под стеной храма проповедей Савонаролы и так же не защищён от итальянских интриг, как и братья Медичи.

Заметил, конечно, но чтобы вот так скучно валяться на кровати, где раньше стоял мольберт самого… и этот сам творил бессмертное… а я тут со своими жалкими потребностями…

− А здесь он рисовал эскизы, − невинно добавила дама, указав на открытую дверь помещения для приёма breakfast.

Вот что значит не заточенный на культуру взгляд! Несколько дней я тут завтракал и ничего кроме тяжёлых серебряных столовых приборов не заметил. А стоило поднять голову и увидеть тончайшей работы лепной потолок, рисованные картины на стенах и в углу небольшой портрет знаменитого постояльца. Всего-то шесть веков назад вот здесь, где я сейчас поглощаю йогурт, он продумывал свои сюжеты.

Шестьсот лет… основоположник итальянского Ренессанса… и вот такой дуболом, как я, запросто к этому прикасается…

Август 2015

Да-а, это не просто рынок. Чего только здесь нет! Парча, чеканные кубки, старинные ятаганы, кипы тканей, горы свитеров… Туфли висят в связках, как лук. Шашлычники виртуозно нанизывают куски баранины на шампура, через секунду мясо уже источает неимоверный аромат, жир капает в угли, вызывая множество микровзрывов.

Ювелир колдует над пластиной металла, которая на глазах превращается в изящный серебряный браслет. Рядом немыслимые ряды пряностей, куда и привела его Сабина. Базары далёкого польского детства тоже притягивали Боба как магнитом, но такого аромата и разнообразия цветов там, конечно, не было.

Продавец что-то горячо тараторит Сабине, томно наклоняясь к её уху, словно выдаёт все любовные секреты Востока. В его тарабарской скороговорке округлых и протяжных звуков явственно различается единственное твёрдое слово «саканкур». Сабина смеётся, оглянувшись на Боба, и всё-таки покупает у любезного, понимающего толк в женщинах продавца маленький медальон.

– Сказал, обязательно принесёт удачу, – перевела девушка, – только я ещё не решила, кто из нас его будет носить.

Роберту уже надоело следовать за ней, хотя разглядывать сзади её стройную, высокую, сильную фигуру с литыми ягодицами было очень даже приятно. В этой толчее всякое может случиться, поэтому он предусмотрительно и крепко взял её под руку.

– Может, по очереди поносим, – продолжала она свою женскую партию, – а может, и вместе. Шнурок большой купим и соединимся.

Всю неделю с их знакомства ещё в Вашингтоне она подначивала Бориса Гринблата, которого в Штатах звали Робертом Грином, непростого мужика, бывшего копа из отдела по борьбе с мафией, рослого и крепкого армейского разведчика, награждённого за ранение медалью «Пурпурное сердце».

Их отправили на БВ в марте 1947.

Президента порядком бесили пустые обещания англичан по еврейскому вопросу, постоянный бубнёж Форрестола об арабской нефти. Трумен был уверен в недопустимости дальнейшего содержания евреев в концлагерях. Этому нет оправдания. Вернуть назад в их страны невозможно, никто не хочет их принять, да и некуда. Скорее всего, Палестине нет альтернативы.

Но и поддержка Штатами еврейского государства в Палестине, как и утверждал Маршалл, скорее всего, приведёт к необходимости ввязаться там в новую войну. Надо было срочно принимать решение. Нужна была достоверная, неотфильтрованная информация: действительно ли есть «арабское единство», на что способны их вооружённые силы, на что готовы евреи в Палестине.

В обход разведслужб была сформирована группа из двух человек под приемлемым прикрытием.

Роберту представили второго разведчика, который его чрезвычайно удивил. Куратор группы ожидал такой реакции и обстоятельно объяснил выбор. Сабина Адамс − не просто красивая женщина. Она доктор философии, знает шесть языков, обучена, контактна, имеет большой опыт работы в регионе и будет хороша применительно к особой арабской ментальности. Её задачей будет общение с жёнами высокопоставленных деятелей. Они своих женщин не замечают, те – просто деталь интерьера, потому при них говорят очень много лишнего, даже не понимая, что в комнате ещё кто-то есть. Если их женщин разговорить, многое можно узнать.

По дороге из Нью-Йорка до южного итальянского города Бари Сабина отсыпалась, будто только что вернулась с утомительного симпозиума, и в контакты со старшим особо не вступала. Роберт не беспокоил её, успокаивая себя в правильности выбора начальства. В Бари они вынужденно бездельничали пару дней, ожидая чартера на Кипр.

Сабина уже успела рассмотреть своего напарника. Этот здоровый парень, спокойный, уравновешенный, безусловно, опытный и много повидавший, по-видимому, впервые был на задании с партнёром-женщиной. Тем более, с особами вроде такой учёной дамы он вообще, скорее всего, дела никогда не имел и не ждал ничего хорошего от помощницы.

− Этот солдафон точно будет ещё и подозревать меня в несерьёзности, – решила девушка, – ладно, посмотрим…

Было жарко, но весенние листья платана надёжно прятали в тень столики маленького кафе в центре городка, наполненного замечательными памятниками архитектуры XII и XIII веков. Подошла официантка, по независимой манере более похожая на хозяйку заведения.

Боб обратился к ней, собрав все осколки итальянского:

– Добрый день, синьора. Принесите нам, пожалуйста, кофе. Только настоящий. Это возможно?

– Я думаю, гадать не стоит, просто нужно проверить. Если не понравится, я не включу его в счёт.

Сабина в отличие от спутника, которому долгое путешествие порядком поднадоело, хорошо отдохнула и теперь с явным удовольствием пила кофе, с интересом оглядываясь по сторонам. Ей явно не хотелось уходить:

– Когда мы нормально ели в последний раз?

– В Нью-Йорке. Я думаю, что ты права, пообедаем здесь.

– Ну и ты ещё раз полюбуешься на эту королеву кафе.

– Она тебе не понравилась? Что, ты думаешь, она сейчас делает?

– Любуется на тебя из-за занавески?

– Нет, она варит пасту.

– Ты так уверен?

– Если у итальянца радость или беда, или просто непонятный период в жизни, то он сразу принимается варить пасту. Когда прекратились бои, мы стояли в Тарвизио. Там у меня был приятель Доменик. Он по утрам рассуждал о возможности Третьей Мировой и от этих рассуждений немедленно расстраивался и убегал варить пасту. Это повторялось часто, но отказаться от блюда было невозможно.

Сабина прервала его:

– Всё, ты как хочешь, а я заказываю.

Подошла итальянка:

– Я могу предложить вам великолепную пасту. С пастой жизнь станет приятнее, жара мягче.

– Давай я закажу, – посмотрел на Сабину Боб, затем обратился к хозяйке. – Паста, это хорошо, только с трюфелями. И бутылочку «Barolo». А ещё оссобуко возможно?

– Для такой красивой синьоры – всё возможно!

Заказ тут же начал исполняться. На столе мгновенно появились сыр в оливковом масле, какие-то лепёшки, маслины…

– Роберт, а что такое оссобуко?

– Это тушёная телячья голень с мозговой косточкой, овощами и специями. Можно заказать ещё и ризотто с шафраном.

– Мне говорили, что ризотто − это просто рисовая каша.

– Рисовая каша в голове у того, кто это сказал. Ты сейчас оскорбила не только итальянскую кухню, но и всю Италию, да и меня заодно.

– Расслабься, не так энергично! Нужно входить в образ. Мы в Италии, встраивайся в среду. Итальянцы в ожидании пасты погружаются в «Dolce far niente». Важнейший специфический средиземноморский термин. «Сладкое ничегонеделание»! Это возможно только в Средиземноморье, просто место такое. Об этом ещё Плиний писал. Только он, если быть точным, писал о «радостном ничегонеделании», но традиция выбрала более правильный вариант. А ты и в Италии ведёшь себя как американец.