Выехали на поля. На заросших осиротевших жнивах чернели закатанные в проволоку вилы со сгнившим сеном, забытые с прошлой осени. Показались постройки агрокомплекса. Обогнули центральную усадьбу: выложенную из красного кирпича двухэтажную коробку и выстроившуюся напротив шеренгу импортных комбайнов – дюжину сверкающих красным глянцем агрегатов.
«Ни души. – Забыв о проголодавшемся шофёре, Надежда Константиновна печально созерцала сельский пейзаж, тщетно пытаясь высмотреть хоть одного агрария среди бордовых зданий и машин, слившихся в единое пурпурное пятно в беспросветном марсианском одиночестве. – Никому ничего не нужно…»
Комментатор за баранкой не унимался и не давал себя забыть:
– Это Басильково, здесь давно не сеют. Комбайны импортные, «Клаас». Рожь-пшеницу не растят, скашивают сено машинным способом. Борщевик режут и по дурости валят вместе с сухостоем в снопы… Потом скармливают коровам, а народ жалуется, что молоко в пакетах кислое… Животноводство увяло, бурёнка на выпасе – в диковинку. Были ещё рыболовецкие хозяйства, рыбколхозы то бишь, да развалились… Завозим продукты из-за бугра. У нас даже квас из России. Купишь бутыль, а на этикетке какой-нибудь «Чудо-Калина» из Дмитрова, это у вас в Подмосковье. Или «Дар России» – тоже Новгород Великий.
Прошелестев зимней резиной, Opel лихо развернулся и покатил по узкому двухполосному шоссе к зеленевшему вдали хвойному лесу. Прямая, геометрически безупречная дорога без обочин прорезала насквозь тяжеловесный сосновый бор, то взвиваясь на пригорках, то опускаясь в низинах.
– Здесь янтарь добывают, восемьдесят процентов мировых запасов. Хотели сделать янтарный кластер. Но никто не рвётся покупать, экспорт нулевой… Повал собирают, мебель из него клепают. А поляки – ludzie[5] ловкие, скупают наши табуреты и к себе везут. Там расклеивают… Слышь, древесина им нравится, материал… Переколачивают заново, лакируют, делают тумбочки и буфеты, выдают за своё, гонят в Европу по дешёвке и срубают бабло́…
– За проезд на ко́су доплачивать?.. – перебив его, наконец нарушила молчание Надежда Константиновна.
– Ты тоже украинка?..
Она молча ждала ответ.
– Да хрен их разберет. На КПП[6] фигнёй страдают. Вчера было триста, а сегодня пятьсот заломят из-за карантина…
О пропускном режиме на Куршской косе была осведомлена, спрашивала просто так, чтобы не обидеть прилипчивого таксиста. «Вроде беседу поддержала. Этот не пристанет, всё-таки русский».
Ей, конечно, по зрелому размышлению, лучше было путешествовать в противоположном направлении, прямиком к западной границе, к Оладушкину. Но решила однажды раз и навсегда: ноги её не будет ни там, ни в военном городке, где случилось когда-то несчастье с единственным сыном.
Потихоньку подъезжали к КПП. Сунула таксисту пятисотрублёвую купюру, тот лихо выскочил, нырнул в караулку, потом неровным шагом вернулся назад.
– Сегодня пятьсот… Бонус за карантин… Следят строго, стойку держат. Народные колеи для проезда от шоссе к морю перекрыли шлагбаумами, объезжать никто не рискует. Штрафуют немилосердно!..
Надежда Константиновна безмолвствовала, не желая более поддерживать беседу. Помрачневший таксист разговаривал теперь сам с собой.
– Сюда после войны понавезли быдла со всего Советского Союза. Заселяли рабочих с невысокой квалификацией, балласт, не годный для работы за станком, или бездомных солдат-колхозников, вернувшихся в дотла сожженные деревни… Некоторые ещё живы, я с ними общался. Старожилы балакают, первые зимы были холодные. Переселенцы перекантовались кое-как. Переходили жить из одного брошенного домика в другой, от хутора к хутору. А там в каждой мызе на растопку использовали всё, что под руку попадётся. Паркет в первую очередь. У немцев, слышь, в любом амбаре второй этаж застелен паркетом… Всё это быдло дожгло и дорушило, и устроило здесь обычный советский бардак.
Тяжеловесный таксист нажал на газ и забасил:
– Здесь до сорок пятого года цивилизация была. Хуторская система ведения хозяйства. Все немецкие поселки компактные, по пятьдесят коттеджей, с городскими удобствами, централизованная водосливная канализация, маслобойни, колбасный и сыроварный заводы. А в больших – один, а бывало два публичных дома… В каждой лесной зоне по пятьдесят фольварков. За каждым хутором закрепляли участок леса, всей семьей убирали сухостой. В домах кафельные печи, хворосту на зиму хватало! Кого ни спроси в посёлках, водопровод ещё немецкий, по инерции работает, и никто не знает, куда трубы ведут…
Вдалеке сквозь частокол равноудаленных стволов просматривалось волнующееся море. Перехватив её пристальный взгляд, подкованный водитель бросил очередной геополитический коммент:
– Чистили лес от сосенки к сосенке, дойчи народ аккуратный. Видно всё на километр вперёд. В сорок четвертом, осенью, здесь постреляли уйму наших десантников. А когда Кёниг взяли, всех немцев выселили за двадцать четыре часа. И отсюда тоже… А чего, исторически верно. Когда-то при царе Горохе здесь обитали славяне-курши… Да, видать, не лучше нас жили. А коренные-то наши в третьем-четвёртом поколении нынче всё больше к ним, в Польшу, в «Лидл» и «Бедронку»[7]. А к вам в Москву – ни ногой… У нас уже больше половины населения в Большой России никогда не бывали. А Европу молодняк исколесил на велосипедах, автостопом… Маломобильников понакупали, не продохнёшь… Электросамокаты, гироскутеры, трёхколёсники, доставка пиццы, Delivery Club… Катит придурок на моноколесе, съедет с тротуара на проезжую часть, и только успевай тормозить… Раздавишь – и не заметишь, а потом в тюрьме париться…
Машина потихоньку проехала первые постройки хмурого и неприветливого поселка на отшибе и выворачивала к местному отелю, где Надежда Константиновна предусмотрительно забронировала номер-люкс.
Водитель вытащил сумку из багажника, предложил поднести к гостинице, но она отрицательно мотнула головой. Пока отсчитывала оговорённую заранее сумму (с добивкой к счётчику), бесплатный экскурсовод, поскрипывая пролетарской кожанкой, недовольно бурчал:
– Зря ты сюда припёрлась, не ко времени… Телефончик запиши… Если что, приеду, заберу, вывезем в Питер на сухогрузе…
Не ответила, сунула в потную ладонь стопку купюр и поспешила к знакомой ограде. «Гостиница, небось, пустая, буду тут почётной постоялицей… В пристройке отделение Сбербанка, в будний день должно работать».
За стойкой ресепшен попалась знакомая привязчивая сотрудница, заспанная и неприветливая. Зарегистрировав наспех, вручила ключи и отвернулась. Надежда Константиновна поднялась на второй этаж. Отперев дверь и зайдя в номер, вымотанная дурной поездкой, скинула плащ и тут только сообразила, почему ей не рады. «В Москве пандемия, заразы боятся».
Приняв ванну и приведя себя в порядок после утомительного перелёта, достала из мини-бара чекушку коньяка «Кёнигсберг», откупорила, налила стопку и, опустошив по-русски, извлекла из сумки заветный клатч. Вынула из него свёрток конвертов, проштемпелеванных воинской печатью. Это были письма сына, ровно девять лет назад начавшего в Калининградской области недолгую срочную службу.
Бережно развернула первое, начирканное торопливой рукой на тетрадном листе.
22.06.2011. Здравствуй, мама! Пишу вполуприсед на тумбочке. Вчера было построение части. Прилетел полковник из штаба, произнес речь. Нам поручают ответственное задание. Всё, команда «сбор», выдвигаюсь.
Твой сын Демьян
Надежда Константиновна перечитала строки ещё раз. Дёма рос капризу́лей, учился, когда хотел и пропадал на Митинском радиорынке. Любил железо. Первый Hewlett-Packard собрал сам, как автомат, из разрозненных, приобретённых с рук комплектующих. «Материнку», видеокарту и корпус установил «родные», штатовской сборки и подключил к дымному цветному корейскому монитору. На жалкую Tetris объема памяти хватило, но для следующих игр пришлось менять на Pentium, сначала первый, потом второй. Каждый раз ловко апгрейдил и апдейтил жёсткий диск, загружал свежее программное обеспечение. Перелопатил массу игровых приставок, подключая абы как, как-то сжёг телевизор. Она не выговаривала, случилось – значит случилось, а просто купила новый.
