— Ты бредил во сне.
Петрониус обернулся; теперь он узнал голос, пробудивший его от сновидений.
— Зита!
Художник вскочил и сделал шаг в сторону Зиты. Девушка стояла перед ним в одежде монахини-доминиканки, спрятав руки в длинные рукава. Она покачала головой и указала на дверь, приложив палец к губам.
— У стен есть уши!
Петрониус не знал, какому чувству отдаться. В висках стучало. Хотелось обнять девушку, прижать ее к себе и закричать от радости.
Зита улыбнулась ему, в ее глазах тоже светилась радость встречи. Она достала из длинных рукавов платок и вытерла чернила с бровей подмастерья. Затем посадила Петрониуса на стоящий рядом стул и начала раздевать его.
— Инквизитор думает, что я в Брюгге или Генте, но я послала туда другую сестру, а сама осталась здесь. Я должна была увидеть тебя. Никто не знает обо мне, и патер Берле тоже.
Теперь улыбка исчезла с ее лица. Зита осмотрела рану под левым плечом, протерла ее мокрым платком и смазала мазью.
— Рана почти зажила. Хорошо. Удар пришелся между плечом и ребром. Это просто порез.
Петрониус наконец обрел дар речи:
— Длинный Цуидер дал мне мазь, и меня намазали ею.
Зита беззвучно засмеялась:
— Знаю. Гриит мне все рассказала. Так ты устоял перед искушением?
Петрониус с удивлением посмотрел на монахиню:
— Как хорошо ты осведомлена.
Почистив и перевязав рану, Зита опустилась перед Петрониусом на колени и помогла ему одеться.
— Ты доставил нам немало проблем. Зачем убежал от инквизитора? Настоятельница чуть не убила тебя.
Юноша едва не лишился дара речи. Нападение на него было частью плана? А если так, то какую роль в нем играл он, Петрониус?
— Я больше ничего не понимаю…
Лицо Зиты стало серьезным, она нахмурилась, глаза потемнели. Затем она опустила глаза, будто что-то искала в пыли деревянных досок. Наконец встала и подошла к окну, за которым стучал дождь и выл ветер.
— Тебя должны были убить, Петрониус, — прошептала девушка так тихо, что художник едва расслышал слова. — Ты узнал о нас слишком много. К счастью, попытка провалилась.
Зита говорила сбивчиво, глядя на стекла, по которым сбегали потоки дождя. Петрониус чуть подался вперед, чтобы лучше слышать. Неожиданно его щеки коснулся легкий ветерок.
— Вот ирония судьбы — именно патер Берле спас тебя.
— А кто хотел убить меня? Кому я мешал? — спрашивал Петрониус. — Разломанный крест был предостережением? Кто хотел меня предостеречь? От чего?
Зита заплакала. Она закусила губу и обеими руками так сильно вцепилась в подоконник, что хрустнули пальцы.
Снова легкий ветерок коснулся щеки подмастерья, так что зашевелились волоски на руке. Жестом он приказал Зите замолчать. Взгляд юноши обшаривал комнату, ища причину движения звука. Окна и двери были закрыты, сквозняк шел от стены. Взгляд художника, от которого не уйдет никакая малейшая деталь, наконец обнаружил щель между распятием и стеной. Подмастерье молча встал и подошел ближе. Пальцем сдвинул распятие и обнаружил отверстие, дыру толщиной в палец. Оттуда и шел поток воздуха.
Петрониус указал пальцем на стену, и Зита все поняла. Отверстие выходило в комнату, где патер или его шпионы могли подслушивать разговор. Зита подошла к письменному столу, пожала плечами и написала:
«Не задавай вопросов, Петрониус. В этой комнате ты в безопасности до тех пор, пока будешь писать. Ты должен все написать, непременно. Это единственная возможность покинуть город живым.»
Ее губы шептали буквы и слова. Петрониус прошептал ответ:
— Я должен узнать, Зита. Или ты пришла закончить начатое дело?
Зита замотала головой из стороны в сторону. Затем приблизилась к Петрониусу и прошептала ему на ухо:
— Я ничего не знала ни о распятии в твоей комнате, ни о смерти Питера. Я случайно подслушала, что тебя хотят убить. Поговорила с настоятельницей и пригрозила ей костром, и она не нанесла тебе смертельный удар.
Петрониус поморщился. Перевязанное плечо болело.
— Ты понимаешь, о чем говоришь? — вырвалось у Петрониуса громче, чем он хотел.
Подмастерье быстро взял перо и нацарапал на бумаге:
«Тебе повезло, я знаю имя заказчика.»
Зита сразу приложила палец к губам и подошла ближе.
— Ты подозреваешь не того.
Соглядатаю должно было показаться странным, что больше не слышно непринужденного разговора, что в комнате шептались и скрипело перо.
«Если я и могу еще на что-то полагаться, так это на глаза и уши. Я слышал его голос! И, падая, узнал одежду.»
Петрониус обмакнул перо в чернильницу с черными чернилами и написал на листе с большой кляксой три слова:
«Якоб ван Алмагин.»
Зита закрыла лицо руками и вздрогнула. Петрониус быстро подошел к Зите и обнял. Волосы девушки пахли тимьяном и гвоздикой.
— Я не понимаю, зачем ему. Не было никакой необходимости. Только… — Зита посмотрела в глаза Петрониусу, ища правды, — только если ты знаешь его тайну.
Она говорила громко, забыв о договоренности. Петрониус почти физически ощутил, как за стеной насторожились, чтобы не пропустить ничего из сказанного в комнате.
Теперь выводы делал Петрониус. Он торопливо нацарапал на бумаге свой вопрос:
«Откуда тебе известно, что Якобу ван Алмагину есть что скрывать?»
Художник с нетерпением ждал ответа Зиты на вопрос.
Неожиданно в комнате стало невыносимо душно, как перед грозой. В воздухе повисла тяжесть, после которой обычно сверкает молния. Петрониус с удовольствием открыл бы окно, но не желал подходить к Зите, чтобы не нарушать возникшую атмосферу. Он хотел узнать, что известно девушке и откуда.
Зита искала взглядом глаза художника, словно проникая в его душу. Тихо, едва слышно, она произнесла:
— В конце концов, я тоже женщина.
Зита была права, только женщине Алмагин мог открыть свою тайну. Женщины узнают друг друга по типичным женским чертам в движениях, в осанке, по запахам, к которым мужчины нечувствительны.
Петрониус подошел к Зите и вместе с ней стал смотреть на крестьянскую пашню, сверкающую от дождя. Подмастерье рассказал Зите на ухо о своих трудностях.
— Меня он предупреждал, потому что знал: я не в состоянии его нарисовать. Он и мастер Босх ошибались. Я видел несоответствие в его лице, и поэтому он хотел меня устранить. И не только меня. Ян де Грот умер, потому что ему была известна тайна. Патер Иоганнес сказал: правда убивает. Veritas extinquit. Речь шла о раскрытии тайны этого человека. И Питер, возможно, распрощался из-за нее с жизнью. Питер знал, кто такой Якоб ван Алмагин. Откуда, мне неизвестно. Со мной все получилось так же. Проблемы с портретом, готовая картина, разговоры и мой визит в лабораторию.
Зита повернула голову и пристально посмотрела на Петрониуса. В глазах ее сверкнуло что-то похожее на ревность.
— Ты был в лаборатории?
Петрониус закрыл глаза. Он покачал головой и притянул Зиту к себе.
— Случайно, — очень тихо произнес художник. — Ученый использовал для осуществления своего плана Энрика. Мне предстояло исчезнуть со сцены, подобно Яну де Гроту. Подозрение должно было упасть на Энрика, тесно связанного с патером Берле. Он был каналом, по которому сведения уходили к инквизитору. Алмагину это было известно, и он использовал подмастерье, чтобы устранить меня. Он ведь не подозревал, что я найду дорогу через бочку.
Зита залилась румянцем. Она смущенно смотрела в пол.
В проходе перед комнатой Петрониуса зазвенела связка ключей. Послышались два голоса. Зита испуганно посмотрела на дверь и тихо и торопливо заговорила:
— Завяжи с ним разговор. Ты должен написать отчет, свою историю. Обещай мне! Знай: триптих в Оиршоте через две недели освятят.
Девушка быстро собрала платок и другие вещи и запихала в сумку. Потом натянула на глаза капюшон и стала спиной к двери. Ключ вставили в замочную скважину и повернули. Петрониус поспешно спрятал исписанные листы под испачканный лист с чернильным пятном.
— Твоего мастера отпустили, его ни в чем не смогли обвинить. У тебя могущественные покровители.
