Последние слова Небриха произнес совсем тихо. Кайе и Грит Вандерверф по-прежнему стояли в дверях. Неожиданно Небриха повернулся к ним:

— Пожалуйста, не стойте, проходите в мою кладовую знаний. И не пугайте меня больше. Мебели в прямом смысле этого слова у меня нет.

— Я принесу стулья, — предложил Кайе.

Когда он прикатил два стула, Небриха уже читал лекцию:

— Конечно, эти люди существовали на самом деле. Патер фон Берле умер в 1515 году, как сообщают Хроники доминиканского ордена. Его боялись, и он считался самым кровожадным инквизитором. Якоб ван Алмагин, еврей, принявший католическую веру, тоже жил в те времена и назывался магистром собора Святого Иоанна Филиппом. Даже разногласия между «братьями лебедя» и доминиканцами достоверны.

Кайе предложил стул Грит и сел сам.

— Вы хотите сказать…

— …что ваш пациент хорошо осведомлен, сеньора Вандерверф, даже очень хорошо. Ничего не указывает на недостоверность слов патера Берле.

Кайе присвистнул. Вероятно, история монаха — не плод его больного воображения.

— А адамиты? Что вам известно об этой секте?

Грит Вандерверф повернулась к Кайе и посмотрела на него. Чего больше в ее взгляде — любопытства или иронии? Прежде чем Небриха смог ответить, она проговорила:

— Конечно, адамиты существовали. Нет никаких сомнений.

Небриха, которому не понравилось, что кто-то вступает на его территорию, нетерпеливо перебил ее:

— Шестнадцатый век стал временем переориентации в вопросах веры. Лютер взывал громче прочих, но призывы к обновлению и изменению церкви разносились многоголосицей по всем странам. Многие проповедовали даже в пустыне. Например, Иоахим фон Фиоре. Его идеи, впрочем, не так сильно противоречили католицизму. Они выходили за рамки узкого понимания Римом мира и религии. Три главных принципа патера Иоахима определяли образ мысли представителей некоторых сект, выросших из болота антицерковных устремлений. Из принципа perfectio9 братья свободного духа сделали вывод о безгрешности духовного человека, из принципа contemplation10 — о равенстве перед Богом, a libertas11 превратился в свободную любовь, будто речь шла об умножении рая на земле через ангельскую любовь. Все это звучало не просто революционно, это было чудовищным для церковных князей того времени. Вот небольшое введение. А адамиты, к которым принадлежал Босх…

Тут его прервал Кайе, которому показалось, что объяснения Небрихи перерастают в чистое теоретизирование:

— Прощу прощения. Кто такие сестры и братья свободного духа? Я никогда о них не слышал. Кроме того, полагаю, что предположение о принадлежности Босха к секте адамитов спорно.

Антонио де Небриха кивнул:

— Вы правы. Однако нельзя отрицать, что братья и сестры свободного духа были особенно сильно распространены на Нижнем Рейне. Еретическое движение, имевшее большое влияние, организованное в маленькие группы. Они маскировались под благочестивых христиан, а втайне поклонялись райским представлениям о безгрешности человека. Они считали себя воплощением Святого Духа. Ни род, ни положение, ни состояние, ни пол не имели значения. Поэтому женщины вступали в круг братства полноправными членами.

— Таким образом они освобождались от опеки, к которой были приговорены католической церковью.

— Верно, сеньора Вандерверф. Сегодня это назвали бы равноправием.

Антонио де Небриха встал и открыл окно, чтобы впустить немного света.

— Для вашего патера это могло стать одной из причин, заставившей заниматься картиной. Если рукопись содержала указание на принадлежность Босха к адамитам, тогда на картине можно было прочесть изображение равноправия мужчин и женщин. Находка для женоненавистника.

У Кайе было такое чувство, будто Грит Вандерверф ждала именно этого момента, чтобы задать свой вопрос:

— Вы действительно нашли во время исследований что-то скрытое до сего дня?

— Сеньора Вандерверф, вся картина Босха — сплошная загадка. И мы каждый день открываем что-то новое. Посмотрите на эти нити и соединения на картине. Здесь, внизу, на рейке над картиной рая, написано: «вершины бесконечности» и «мысли о круговороте». От них я протянул красную нить к скальным образованиям в левом углу картины.

Никто не знает, что это значит, но из пещеры взвивается стая птиц. Они летят, вращаясь, через круглое отверстие горы и теряются в бесконечности, возвращаются назад и, садясь на землю, делятся на две группы — светлых и темных птиц. В то время как светлые резвятся в райском саду, темные птицы движутся к треснувшему яйцу и исчезают снова. От этого яйца, видите, я протянул еще одну зеленую нить к тому краю, где написаны другие понятия: «мировое яйцо», «происхождение», «химическая реторта». Все это попытки пролить свет на тьму. Каждый день приносит новое открытие.

Слушая объяснения Антонио де Небрихи, Кайе быстро сообразил, что тот хочет уйти от темы. Под картиной большими буквами было написано: «Scientes bonum et malum»12.

И тут Кайе осенило. Он знал, что мешало Петрониусу Орису согласно рассказу патера в створке триптиха «Зеленый рай». Сцена рая показывала мудрость Бога в своем творении. «Summum bonum»13. Но она не отрицала, что одновременно с жизнью родилась и смерть. «Summum malum»14. Здесь был изображен не библейский рай, в котором смерть рождается только из-за яблока с древа познания, а рай, с самого начала пропитанный знанием взаимосвязи жизни и смерти. Поэтому Ева могла стоять на стороне своего господина так свободно и насмешливо, больше ускользая от него, чем подчиняясь. Знание избавляло ее от первородного греха, от любой вины и наказания!

— И больше ничего? — Резкое замечание Грит прервало размышления Кайе. — Я подумала, что сегодня в обед вы говорили о другом. Создается впечатление, что вы не хотите помочь мне в работе. А я выложила все свои карты, сеньор Небриха.

Кайе нравилась эта женщина даже в гневе. В ней было что-то живое, непредсказуемое.

— У меня есть к вам предложение, — сказал Кайе и получил в ответ нетерпеливый взгляд Грит Вандерверф. Он посмотрел на часы. — Встретимся завтра утром перед входом в мастерские и посмотрим картину в оригинале. Сегодня внизу никого нет. Тогда и поговорим о тайнах «Сада наслаждений».

Антонио де Небриха был не в восторге от предложения коллеги. Кайе догадался, что тот предпочел бы никогда больше не встречаться Грит Вандерверф. Однако желания самого Кайе были иными.

— Вы согласны?

Грит Вандерверф словно подменили. Она улыбнулась Кайе, ее глаза заблестели, что вызвало у него приятную дрожь. Кайе посмотрел на Антонио де Небриху.

— Да все в порядке, ничего страшного, — громко извинился тот и поднял руки в знак того, что уступает.

Неожиданно воцарилась тишина, которую никто не хотел нарушать, пока Грит Вандерверф не встала и не протянула Кайе руку:

— Будет лучше, если я пойду. Уже поздно. Когда мы завтра встречаемся? В десять?

Небриха пробормотал что-то невнятное.

— В десять часов я буду ждать вас внизу, — подтвердил Кайе.

— Большое спасибо, сеньор Небриха, за объяснения. Грит повернулась и открыла дверь. На пороге она остановилась и обратилась к реставратору:

— А вы знаете, почему Иероним Босх взял себе это имя, в то время как его семья носила фамилию ван Акен, по названию места их рождения?

С этими словами она закрыла за собой дверь. Антонио де Небриха смотрел ей вслед.

— Проклятие, откуда она знает?

— Вы сошли с ума, Михаэль! — выпалил Антонио де Небриха. — Нельзя приводить сюда незнакомых людей, когда мы в двух шагах от сенсации.