Линька. Я наделила ангелов таким же «безупречно организованным» процессом линьки, какой присущ многим реальным птицам. Две волны линьки начинаются из центра крыла (у всех птиц, кроме соколов, которые начинают линять с четвертого первостепенного пера, но они необычные). Это действительно изумительный процесс. И птицы переживают его каждый год. Некоторые читатели отметили, что эмоционально это схоже с рождением ребенка, и так и есть: только вместо рождения ребенка Кас перерождается сам. Кстати, у большинства диких животных есть подобные ежегодные события: миграция, линька, рост рогов, спячка, и т.п. Люди в этом смысле весьма необычны и, может быть, даже лишены чего-то важного: наши жизни продолжаются годы и годы без значительных биологических событий, так что рождение детей — единственный период, когда мы замечаем, как природа берет верх. Но так как Кас — другого вида, то у него и другой жизненный опыт. И в эпилоге ему наконец удается поделиться этой стороной своей жизни с Дином.
Расцветка перьев. И мы наконец узнаем, что означает золотой! Многие догадались и сами. У меня уже давно, с самой сцены на реке Миссисипи, была идея, что ангел с золотыми перьями либо любил, либо был любим. В данном случае — и то и другое: золотые кончики появляются, когда ангел переживает любовь (и у Каса уже были кончики с «металликом» и раньше — и золотистые, и серебристые вкрапления; у меня была идея, что серебро означает ранние стадии любви: привязанность, сострадание, а золото — более глубокую любовь.) А потом я подумала, что если Дин касается перьев, пока они растут — особенно в моменты, когда чувствует глубокую любовь к Касу, — то золото появится и на других частях перьев, распространяясь со стержней на опахала. Кстати, золотое свечение в последних главах эпилога возникало, когда наливались золотом стержни; и да, это именно тот момент, когда перо соприкасается с благодатью, и благодать распознает любовь в прикосновении Дина. (Все это очевидно войдет в следующее издание Шмидт-Нильсена.) Прообразом золотых стержней послужили золотистые стержни настоящей птицы, золотого шилоклювого дятла — одной из моих любимых птиц. Может быть, звучит это как слишком уж вычурно, но выглядит на самом деле очень красиво.
Счастливая концовка. Оба фика в итоге закончились для наших героев хорошо. У меня был период мрачных концовок, горьких концовок, трагических концовок, но в последние годы я устала от финалов, где герой погибает. Теперь в фэнтези гибель главного героя — это уже практически клише. И это само по себе неплохо, но я больше не считаю, что это обязательно идет на пользу истории. Есть точка зрения, что грустные финалы каким-то образом лучше отражают «реальную жизнь», или более значимы, но я начинаю в этом сомневаться. По моему опыту в реальной жизни счастливые финалы вполне себе нередки, и они тоже могут быть реалистичными и значимыми. И уж точно они добавляют в нашу жизнь порой недостающей радости. Так что в этих двух фиках все кончается хорошо. Не могу обещать этого в будущем, но тут казалось правильным завершить на оптимистичной ноте и подарить героям заслуженный мир и счастье.
Почему дестиэль? Я планировала, что этот фик будет чисто платоническим. Я представляла себя писателем джен-направленности. Я баловалась дестиэлем только раз, и то в жанре юмора. Но потом случилась конвенция Jus In Bello в мае 2014 года, где Дженсен отмахнулся от дестиэля, и Джаред сказал, что, если в сериале появятся определенные элементы дестиэля, это «испортит сериал». На меня это возымело очень странный эффект: я даже не считала себя фанатом дестиэля, но когда актеры попытались заставить меня интерпретировать сериал определенным образом, мне вдруг назло захотелось проверить, смогу ли я интерпретировать его иначе. Я подумала: а испортит ли это сериал? Сработает ли это, можно ли это изобразить убедительно и реалистично, даже внутри такой остросюжетной истории, как СПН, и даже не отклоняясь от канонических характеров? Будет ли это еще похоже на Сверхъестественное? (Я знаю, что другим фикрайтерам это удавалось, даже в контексте такой насыщенной истории, но я не была уверена, получится ли у меня.) Jibcon закончился, и я провела следующую неделю в философских вопросах вроде «Может ли актер диктовать аудитории, каким образом воспринимать его игру?» — и размышляя о характере вселенной СПН, о том, какие истории в ней рассказываются и как функционируют герои. Через две недели после конвенции я опубликовала первую главу «Полета» как дестиэль-фика, твердо вознамерившись проверить, получится ли у меня создать убедительную историю.
Почему дестиэль развивался так медленно. Я честное слово не могла заставить его двигаться быстрее при том, как я понимаю Дина. Я не хотела, чтобы это был один из тех фиков, где Дин и Кас ни с того ни сего прыгают в постель. Такие фики тоже весело читать, но они не всегда согласуются с моим видением Дина. Мне хотелось описать его как можно ближе к канону, и, учитывая его типаж мачо, подавляющего в себе все неудобные мысли, я не могла заставить его прийти к осознанию своих чувств быстрее и так, чтобы при этом он оставался Дином. Поэтому ему пришлось продвигаться постепенно, шаг за шагом. Начинается все с того, что он привыкает к физическому контакту с Касом в платоническом смысле, когда помогает ухаживать за ранами Каса, а потом и за его крыльями. Уход за крыльями стал для Дина отличным способом переступить кое-какие внутренние барьеры касательно физических проявлений близости («Насчет крыльев правил нет»). Но в эмоциональном плане он еще упирался и отказывался принимать свои чувства. Только когда он вернулся с острова Кадьяк, думая, что потерял всех, он начал понимать, что к чему. Ему нужны были эти два месяца сидения на кровати в пустом бункере в одиночестве (или как он думал, в одиночестве), с воспоминаниями обо всех разах, когда он прогонял Каса, чтобы наконец понять, насколько ему всегда хотелось, чтобы Кас остался. То есть, по сути, в этом фике жизнь снова и снова вбивает в Дина урок: ВОТ каково тебе, когда Кас страдает, ВОТ каково потерять его навсегда, ВОТ какой будет твоя жизнь — этого ты хочешь? И только тогда он начинает осознавать свои истинные желания.
Развитие героев. Мне хотелось, чтобы на протяжении обеих историй, «Забытый» и «Полет», герои развивались и к чему-то в итоге пришли. Путь Сэма заключался в том, чтобы впустить в сердце Сару, несмотря на страх ее потерять, как он уже потерял многих других. Путь Дина отчасти, конечно, состоял в романе с Касом, но и в более широком смысле Дин научился быть более открытым. Он наконец научился «пользоваться словами» для того, чтобы давать понять людям, что они ему дороги. Он уже сделал шаги в этом направлении в конце «Забытого», но на протяжении «Полета» он открывался все больше, пока наконец не достиг состояния, когда стал делать это свободно. Большая часть «Полета» — о том, как Дин обретает спокойствие и свободу. Свободу в том, чтобы ласкать крылья Каса, свободу в том, чтобы получать удовольствие от его присутствия, — он просто успокаивается. (В связи с этим в «Полете» нет как таковой сцены «гей-паники». Есть намек на нее, когда Дин смотрит на корову и лошадь, но по большей части Дин перестает волноваться по этому поводу и пытаться отнести себя к той или иной категории.) К финальной сцене перед эпилогом Дин уже может, сидя на постели, легко сказать Касу, что именно он чувствует — не колеблясь, не запинаясь в словах: «Я люблю тебя и хочу, чтобы ты остался».
А путь Каса? Научиться верить, что его друзья все-таки его любят; открыть для себя заново, что он чего-то стоит. Даже не имея могущества, даже раненый, он чего-то стоит.
И остальное, на что у меня нет времени… Я хотела рассказать еще столько всего! Черт, это получилось неполное описание материалов и методов! Я еще не описала, как Дин поначалу должен был оказаться в северной тундре, а не на острове Кадьяк, и как ему пришлось бы убить куропатку, чтобы выжить, и в какое отчаяние он пришел бы, когда понял бы, что сломал куропатке крыло. Я не упомянула о том, как мотивы луны перетекли сюда из «Забытого»; не рассказала об удивительных элементалях, которых было так увлекательно описывать; ничего не написала о Мэг, и о Кроули, и о трагедии Калкариила. И те, кто не читал «Свою комнату», наверное, не знают, что Шмидт-Нильсен — это реальный физиолог. Но я еще болею и мне пора отправляться в постель.
