Велена повернулась к рабу. «Вот почему Лемере удалось его купить», – подумала она.

***

Когда дверь приоткрылась, выпуская лекаря наружу, Велена крикнула в тёмный проём:

– Шиана!

Затем подошла к гладиатору и спросила, разглядывая его обожжённое солнцем и исхудавшее лицо:

– Ты в самом деле не можешь встать?

Норен не отвечал. Он прикрыл глаза. Отвратительно было понимать, что, несмотря на то, что руки его свободны, он всё так же полностью во власти энтари. Свобода казалась такой близкой – но не было сил ни то что воспользоваться ей, даже шевельнуться.

Он вздрогнул, почувствовав, что рука патрицианы приподнимает его, помогая сесть. Но даже так, едва лишившись опоры, он тут же начал заваливаться на бок.

– Велена Хейд, – произнёс он одними губами. Что было в этой энтари такого, что заставляло Хозяина произносить её имя шепотом?

– Помоги мне перенести тебя, – сказала тем временем Велена и, обхватив раба за поясницу, заставила его встать. Крылатый был лёгким, будто пустая кукла. Намного легче любого энтари. Под обожжённой и изрезанной шрамами кожей отчётливо прощупывались кости.

В глазах у Норена помутилось, но он инстинктивно дважды переставил ноги, пока не почувствовал, что Велена отпускает его.

Когда кровавое марево расступилось, он обнаружил, что лежит на просторной кровати, застеленной шёлковым покрывалом. Слегка повернув голову, чтобы рассмотреть Хейд, крылатый вместо этого увидел в дверном проёме стройную девушку в полупрозрачных шароварах, с лицом, скрытым чадрой.

– Шиана, воду для омовения и ужин, – сказала патрициана, проследив за взглядом крылатого.

Шиана изогнулась в грациозном поклоне и исчезла в темноте. Отпустив пленника, Велена невольно отряхнула руки одну о другую.

Норен стиснул зубы.

– Как твоё имя? – спросила энтари.

– Норен, – процедил тот и в упор уставился на Хейд.

Велена подняла брови. Кое-что в именах крылатых она всё-таки понимала. И прозвучавшее слово не было похоже ни на одно из них.

На пороге снова показалась Шиана. На сей раз следом за ней шёл управляющий. Шиана несла в руках серебряный поднос с едой, управляющий – небольшую умывальницу, тоже серебряную. Когда взгляд его натолкнулся на нового раба, управляющий на секунду замер, но ничего не сказал. Норен, который был по горло занят собственными ощущениями в постепенно оживающих конечностях, всё же заметил эту секундную заминку, но лишь стиснул зубы и ответил упрямым взглядом.

– Что-то ещё, госпожа? – спросил управляющий.

Велена только махнула рукой, отпуская обоих. Она села на край кровати и поставила на колени умывальницу. Взяла в руки губку и повернулась к Норэну. Патрициана, конечно, предпочла бы оставить это унизительное занятие слугам, но опыт с лекарем показал, что это бесполезно.

В сопровождении пристального и недоумённого взгляда Норена, она поднесла губку к рваной ране на плече гладиатора и легко коснулась её края. Норен вздрогнул. Велена перевела взгляд с раны на его лицо. Оно не выражало ничего.

– Очень больно? – спросила Велена, без особого, впрочем, сочувствия.

– Обычная рана, – ответил Норен и Велена отметила про себя, что раб больше не язвит.

Велена отвернулась и ещё раз аккуратно коснулась раны с другой стороны. Губка оставляла на коже, покрытой толстым слоем грязи, заметный светлый след. Велена отжала её и, снова намочив, повторила движение.

– Лекарь сказал правду? – сухо спросил Норен.

Велена приподняла взгляд и подняла брови.

– Придётся… – он сделал паузу. – Удалять?

Велена честно пожала плечами. В медицине она понимала примерно столько же, сколько не понимала в лошадях.

Норен перехватил руку патрицианы, державшую губку. Поймал её взгляд.

– Пожалуйста… – Норен прокашлялся. Слова давались ему с трудом, но не потому, что он был слишком слаб. Одно за другим приходилось произносить те слова, которые он с трудом мог бы сказать даже другому крылатому. – Пожалуйста… госпожа… разрешите мне посмотреть, – Велена непонимающе глядела на него. – Зеркало…. Дайте зеркало.

Велена кивнула. Она опустила губку в изрядно помутневшую воду и встала. Подошла к туалетному столику и, взяв со стола небольшое зеркало в резной деревянной раме, поднесла его к плечу пленника. Велена хотела было отдать его Норэну, но потом подумала, что тот может не удержать хрупкий предмет.

Норен повернулся к зеркалу, разглядывая рану. Затем поднял здоровую руку и раньше, чем Велена успела перехватить её, запустил пальцы в глубину разорванных тканей.

Велена торопливо отвернулась.

Некоторое время она стояла, глядя в непроглядную темноту за окном.

– Уже всё, – сказал Норен тихо и как-то умиротворённо. – Спасибо. Большое спасибо.

Велена обернулась. Крылатый лежал, откинув голову на подушки, и тяжело дышал. Глаза его были прикрыты. Похоже, последнее действие стоило ему остатков сил. В окровавленной руке он сжимал что-то белое. Присмотревшись Велена поняла, что это обломок зуба виверны.

Норен пришёл в себя в маленькой комнатке, погружённой в полумрак. У одной стены стояла кровать, на которой лежал он сам. В изголовье постели – тумба, на ней – горящая лампадка, глиняный кувшин с водой, стакан и нож в кожаных ножнах. Особенно его заинтересовало последнее.

«Она сама даёт мне возможность себя убить? Какой в этом смысл?»

Оглушающее осознание свободы – от цепей, от плена, от необходимости стоять на коленях и терпеть прикосновения ненавистных рук нахлынули на него. Пусть всё только начиналось, и предсказать, что ждёт его в доме Велены Хейд пленник не мог, но он впервые за долгие годы имел достаточно свободы, чтобы по своему желанию шевельнуть рукой или ногой. Более того, он видел перед собой нож и мог воспользоваться им – чтобы убить проклятую энтари, как хотел того Хозяин. Или… – Норен затаил дыхание при этой мысли, – убить себя самого. Совершить, наконец, поступок достойный катар-талах, а не той жалкой твари, которой он стал.

Несколько долгих секунд Норен смотрел на нож и обдумывал эти два варианта – но принять решение так и не смог. Сквозь маленькое окошко в комнату проникал свет звёзд, и Норен хотел вдохнуть воздух свободы ещё раз. Ещё недавно он не мог представить, что когда-нибудь у него появится такой шанс. А теперь его оставили одного, без оков. Норен закрыл глаза и сделал глубокий вдох, успокаивая взбесившееся сердце.

Опыт, полученный за годы жизни в плену, говорил, что энтари нельзя доверять. Каждое слово патрицианы – двойная ложь.

Голос наставника, который он всё реже слышал в бреду, говорил, что нельзя принимать решения, которые не обратить, если ты полностью не уверен в них.

Норен не был уверен ни в чём.

Он попробовал пошевелиться. Определённо, он выздоравливал. Всё тело ныло, как после простуды, но это само по себе показалось ему прекрасным.

Он протянул здоровую руку и взял нож. Зажав ножны между бёдер, вынул его и осмотрел лезвие. Рукоять была очень простой, перетянутой бычьей кожей только затем, чтобы не скользить в руках. Но лезвие выглядело вполне надёжным.

Он спрятал нож обратно в ножны и, положив назад на тумбу, осторожно сел на постели. Голова слегка кружилась.

Норен протянул перед собой руки и осмотрел покрытые шрамами запястья. Следы от кандалов отпечатались на коже алыми знаками, но кто-то обработал раны. Тут же вспомнив про другую, куда более страшную, он осторожно коснулся плеча и обнаружил, что его затягивает бинт. Страх нахлынул солёной волной, страх остаться калекой был куда сильнее, чем страх возможной смерти или любой другой. Он закрыл глаза, заставляя себя успокоиться и сгорая от презрения к собственной слабости.

«Бесполезная трусливая тварь. Твой хозяин был прав».

Норен сделал ещё один глубокий вдох и попытался заставить себя сосредоточиться на том месте и времени, где он находился сейчас.

Осторожно подвигал прокушенным плечом. Оно было неумело, но старательно перебинтовано. Пальцами уже можно было шевелить, но более серьёзные движения отдавались ноющей болью в повреждённых тканях.