Продовольственные склады подразделений были выполнены в виде подземных хранилищ с выходом наружу через обширные ворота и сделанную в них дверь. Эти склады прикреплялись к столовым, которые обслуживало не одно подразделение и не всегда в одну смену. На каждом таком складе имелись свои холодильники, овощехранилища и места складирования продуктов, консервов, сахара и сигарет.

Столовые образца осени 1983 года были разделены на блок приготовления пищи, сервировочную (именуемую раздачей или раздаткой) и место для мытья кухонной утвари. Блоки приготовления пищи (пищеблок), выполненные из кирпича, были крайне ужаты в размерах. Для приготовления пищи использовали армейские передвижные прицепные кухни. В нашей, прямо внутри помещения, стояли два прицепа, каждый на три котла, которые топились соляркой.

Местом для столования были большие палатки, причём офицеры питались от общего котла, но отдельно и при наличии неизысканной фарфоровой посуды.

Каждый солдат имел свой котелок, подкотельник, фляжку и ложку. Всё это мылось в отдельном месте, которое называлось поларисом.

Поларис – объёмная бочка, наполняемая водой. Сквозь её дно продета и обварена труба, в которой залитая солярка, медленно сгорая, отдаёт тепло трубе, нагревая при этом воду. Там же, возле полариса, находится ёмкость с кипячёной водой, в которой нам заваривали верблюжью колючку, чтобы заполнять ею фляжки. Вкус этого чая необычен, но к нему быстро привыкаешь, а если в него добавить сахарку, то вообще может сойти за компот. Кроме того, заваренная верблюжья колючка септирует воду и конкретно утоляет жажду с первого глотка.

Всё остальное будет описано мелкими мазками, не вдаваясь в лишние подробности.

Главное, вы должны понять, что, даже находясь на общей территории, каждое подразделение имеет своё жизненное пространство, которое никогда не смешивается с пространством рядом стоящих частей. Невидимые границы подразделений не пересекаются, а дневальные, которые стоят на улице, чётко следят, чтобы в пределы части не заходил ни один посторонний военный без объявления цели своего прибытия.

Умывальники, общие, с холодной водой, расположены в крытых помещениях без дверей, с проёмами для света, без окон.

Туалеты – типа сортир. Каждый – минимум на тридцать очкомест. Вниз лучше не глядеть и, главное, не дышать!!! Описать его сил не хватит – лучше прочитайте мой одноименный рассказ, который полон аллегорий, но полностью отображает сущность армейского отхожего места в полевых условиях!!!

Да, и выключите краски – их нет. Они остались на Родине, в которую превратилась вся наша Держава. Все те места, в которых я не бывал, все полупустыни и горные кручи, кромка северного океана и покрытый сопками Дальний восток, возмущённая Прибалтика и мятежный Кавказ – все они в миг касания земли колёсными парами принёсшего нас самолёта, превратились в Родину, которую я обязался защищать, зачитывая слова присяги и ставя подпись в переданном в архив Советской армии листе.

Всё то, что началось с этого безумно долгого дня, не может иметь красок, но и без оттенков не обойтись, так как их заменили нам чувства – масса чувств и их всевозможные оттенки, индивидуально применимые к каждой ситуации, в которой мы побывали, каждый в отдельности и вместе все.

– это горстка молодых парней, которым счастливо не посчастливилось оказаться в одной части и даже в одной роте. Мы – это те, которым завидуют до сих пор, не зная, что никто из нас оттуда так и не вернулся. Наши души, разделённые на «до», «там» и «после», смогут соединиться только в момент физической кончины. А совесть каждого – достояние личное и обсуждению не подлежит!

Теперь, когда вы выключили краски, настроили свои чувства и полностью очистили свои мысли – начну.

В колонну по четыре мы проследовали с аэродрома на плац полчка. Дорога, идущая от края аэродрома через КПП вовнутрь огороженного колючей проволокой городка, была умята гранитным боем, который, смешавшись с природной почвой, образовал настолько твёрдое покрытие, что его не разрушила перемещаемая на войну и обратно боевая техника. Все дорожки отходили от неё под прямым углом и делили городок на неравные прямоугольники. Пройдя метров сто от КПП, мы свернули на настоящий проспект, который, к нашему удивлению, был заасфальтирован. Выглядело это как-то нелепо – кругом палатки, маслянисто серая почва, на которую, если ступишь, поскользнёшься, и тут вдруг – свежий, ещё чёрный асфальт.

Этот проспект не разделял дивизию напополам, а соединял два плаца и аллею, ведущую от него к штабу дивизии. Первым был плац артполка, затем, по левую руку – клуб и за ним – плац полтинника. Сей плац был всем плацам плац – его размер был вполне сопоставим с Красной площадью, а белоснежная разметка позволяла проводить парады.

По мере движения, вернее, следования нас встретила толпа наших будущих сослуживцев. Они подбегали и старательно привлекали к себе внимание.

– Мужики! Кто есть с Алтая? – выкрикивал один.

– Я с Алтая, – летел ответ из глубины нашего строя.

– Откуда?

Их скоротечный разговор перекрывался нарастающим гомоном всех.

– Кто из Воронежа?

– Я!

– Откуда?..

– …

Гомон был таким, словно мы только что спрыгнули с прибывшего из побеждённой Германии поезда.

– С Уралмаша кто есть?! – Зачем вдаваться в деталировку, если мой район знает весь белый свет?!

– Я с Уралмаша! – Я был единственным в нашей колонне, но меня нашли уже пять моих земляков.

«Неплохо, – подумал я, – можно жить!».

Земляки всегда внушают доверие, и от них с надеждой ждёшь поддержки, которая так нужна, когда прибываешь в неизвестность, тем более, если, кроме незнакомых лиц, над горизонтом событий довлеют облезлые горы!

– Просись в артполк в первую батарею, – крикнул мне один из них.

– Пишись в триста пятидесятый! Во второй батальон, – советовал следующий…

«Значит, будет выбор!» – Такая перспектива вполне устраивала, так как моё нежелание попасть сюда вообще было подтверждено увиденной обстановкой и бытом, от которых бросало в дрожь.

А чтобы обстановку не назвать удручающей, надо взяться за кисти и начать всё раскрашивать, хотя красить то нечего – всё по кругу серо и уныло, зябко и грязно скользко, за исключением ярко голубого параллелепипеда новенького клуба, который без всяких изысков построили к нашему приезду!

Небо, замкнувшее солнце; голые горы, обступившие небольшую равнину; потрескавшаяся почва цвета штукатурного раствора; жидкие натоптыши[12] политого водой цемента; солдаты в бушлатах не первого дня носки; палатки, напоминавшие своим видом перезрелые грибы дождевики, которые уже почернели и готовы разорваться, чтобы распылить свои вездесущие споры – что из этого можно было раскрасить, что? Может лица встречающих? Но лиц то и не было – была тревога испуганных детей, которых ввели в дивизию, не дав перед смертью отдышаться; самодовольство встречающих их мужиков с лихо посаженными на голову шапками; безразличие офицеров и крики земляков. Все они ждут меня, чтобы продолжить своё самоутверждение, доказывая себе, что они бывалые, а мы для них сосунки, которых ещё следует научить хитростям жизни, верней, выживания…

– Поднять руки, кто из вас имеет музыкальное образование? – Капитан, задавший вопрос, был тучен, если не сказать жирен.

… Вообще, до этого момента жирных в ВДВ я не видел ни разу. Разве что генерал майор Яцынюк, бывший тогда начальником связи ВДВ, которому я рапортовал, будучи дежурным по роте, но это было в Каунасе. Да и в Яцынюке то меня больше занимали его золотые пуговицы с гербом Советского Союза!

– Ну как? – Парни из роты обступили плотным кольцом и с завистью смотрели на меня.