Вовка от неожиданности долго не мог даже слова выговорить: как это так — продать Афена?

— Да очень просто! Продадим, и все. Что с ним возиться? Я ведь наврал, что он Афен. С ним и на улицу выйти нельзя — засмеют… А с овчаркой, на поводке…

Лешка нарисовал такие картины, так расписал будущую золотомедальную овчарку, что Вовка наконец согласился расстаться с Афеном. На следующий день, стараясь не смотреть щенку в глаза, засунув его за пазуху, Вовка отправился с Лешкой на рынок.

Они еле протиснулись сквозь бесчисленную толпу голубятников, птичников, рыболовов и охотников в тот дальний угол базара, где разрешалось продавать собак. Долго на них никто не обращал внимания, потом один здоровенный малый бесцеремонно вытащил Афена у Вовки из-за пазухи, с минуту молча рассматривал его, потом вдруг загоготал на весь базар.

— Это что же за порода такая? — гремел он.

— Афен-пинчер, — сказал Вовка.

— «Обезьяний пинчер» по-русски, — перевел Лешка.

— Что, что, что? Обезьяна? Точно, обезьяна…

Хо-хо-хо!..

Вовка хотел отобрать щенка, но его оттеснили.

Сразу собрался народ, к щенку потянулись десятки рук: кто хотел потянуть за ухо, кто дернуть за лапу; один пустил струйку дыма прямо в нос щенку, и тот отчаянно фыркнул и зачихал. Это еще больше развеселило верзилу, державшего Афена за загривок.

— Что, не любишь, подлец? Хо-хо-хо!.. Стой, парень, а сколько ты за него хочешь? — спросил он.

— Два пятьдесят, — сказал Лешка. — Берите — замечательный щенок.

— Дороговато для одной варежки! — опять захохотал верзила. — Была бы пара таких обезьян, взял бы… Как раз вышло бы две рукавички.

— Отдай! — закричал Вовка, подпрыгнул и повис на руке верзилы. — Отдай, говорю!..

Верзила отпустил руку.

Схватив щенка, Вовка торопливо принялся засовывать его за отворот пальто.

— Ты чего? — зашипел ему в ухо Лешка. — Может, он и на самом деле купит…

Но Вовка уже не слушал его. Он торопливо, нагнув голову, пробирался через толпу к выходу. Лешка не поспел за ним и отстал.

Выбравшись за ворота, Вовка вскочил в первый попавшийся трамвай и уехал. Только когда трамвай прошел одну остановку, он немного пришел в себя, бережно достал Афена и прижался щекой к его мягкой шерстке.

— Мальчик, сколько стоит твоя собака? — вдруг спросила его девочка лет пяти.

— Тысячу рублей! — зло ответил ей Вовка.

— Папа, купи щенка за тысячу… — начала ныть девчонка.

Вовке показалось, что папа и на самом деле полез в карман за деньгами.

— Нет! Не продается! — крикнул он и бросился к выходу.

Вечером, когда в доме все уснули, Вовка взял Афена с его подстилки, положил рядом с собой под одеяло и прошептал ему на ухо где-то услышанную поговорку:

— «Хорошо, когда собака друг, но плохо, когда друг — собака»…

И трудно было понять, кому он это адресовал — Лешке или самому себе.

Двадцать первый барабанщик

ак говорили лагерные острословы, Юра возвышался над уровнем моря всего на сто тринадцать сантиметров. Про его вес они так острили: «В походе легче будет нести самого Юрочку, чем его рюкзак». Поэтому и звали все его не Юрой, а Юрочкой.

Но это не огорчало Юрочку. Гораздо больше огорчило его то, что пришлось ему стать двадцать первым барабанщиком. Он приехал в лагерь на три дня позже других ребят и при знакомстве со старшим вожатым заявил:

— Я хочу барабанить. Я уже умею.

— Вот беда-то! — сказал вожатый. — Прямо какой-то наплыв барабанщиков получается. У нас уже есть двадцать специалистов в этой области…

— Значит, я буду двадцать первым, — не сдавался Юрочка, хотя и вздохнул по этому поводу. — Мы будем барабанить по очереди.

Однако при первой же Юрочкиной очереди выяснилось, что барабанщик он малоквалифицированный. Для лагерных дел требовалась совершенно иная дробь: боевая, задорная, бодрящая и еще какая-то, как объяснил Юрочке Алеша, председатель совета лагеря.

— Ты не обижайся, Юрочка, но не получается у тебя, — говорил он. — Тут надо так играть, чтобы ноги сами шли, а когда ты барабанишь, даже я с ноги сбиваюсь. То у тебя слишком быстро получается, то медленно… Лучше ты у нас что-нибудь другое будешь делать. Хочешь, мы тебя в цветочную комиссию запишем?

Юрочка не на шутку обиделся:

— Это девчоночная комиссия! Не пойду! Я лучше на барабане потренируюсь или на трубе…

У Алеши от удивления приподнялись плечи:

— Что ты, Юрочка! Ты думаешь, это так просто? Чтобы стать горнистом, надо сначала амбушюр выработать.

— Какой абажур? — не поверил Юрочка.

— Не абажур, а амбушюр… Нужно научиться вот так, по-особому, губы складывать, и надо, чтобы кожа на губах затвердела. А это не сразу делается.

— Все равно в цветочную не запишусь! — отрезал двадцать первый барабанщик и пошел разыскивать старшего вожатого.

Вожатый разрешил Юрочке брать барабан в свободное время, хотя и пожалел об этом уже на второй день: свободного времени у Юрочки оказалось очень много, а барабан был занят только во время линейки. К вечеру второго дня Юрочкиных занятий во всех отрядах ребята стали жаловаться, что начинают глохнуть.

— Хорошо еще, что у него с горном ничего не получается, — говорили ребята. — Совсем бы пропали…

— Ты, Юрочка, уж слишком увлекаешься, — осторожно сказал вожатый. — Оглушил всех.

— Ладно. Я найду место, где никому не буду мешать, — сказал барабанщик и перенес занятия в лесные окрестности лагеря.

Скоро в стенгазете появился рисунок; на нем была изображена целая сцена: на пенечке сидел с барабаном Юрочка, а вокруг него толпились разные лесные звери с узелками за плечами. И без подписи было ясно: лесные звери собирались покинуть родные места. Выжил их двадцать первый барабанщик.

На самом же деле ни с какими лесными обитателями Юрочка не встречался, если не считать козла из подсобного хозяйства. Козел этот хоть и числился домашним животным, но нравом был хуже всякого дикого. Поэтому и прозвище у него было Шайтан. В музыке он ничего не смыслил, но почему-то его очень заинтересовал барабан. Стоило Юрочке начать тренировку, как Шайтан вырастал перед ним, точно из-под земли, и наставлял рога и на барабан и на самого барабанщика. Отогнать его не было никакой возможности, и пришлось Юрочке перенести занятия на морской берег.

Остряки тут же распустили по лагерю слух, что Юрочка отправился походом на всех морских обитателей и что теперь не поймать рыболовам-любителям ни одного бычка, ни одной ставридки.

Каждый раз Юрочка уходил из лагеря незаметно, чтобы никто не помешал его тренировкам. На все расспросы ребят о том, как идут его дела, он загадочно улыбался и не спешил хвастать успехами. Но как-то он подошел к Алеше и сказал:

— Алеша! Пойдем — послушаешь…

Новый Юрочкин «класс» оказался замечательным местом. Они взобрались на вершину прибрежной скалы. Отсюда открывался чудесный вид на море. Море сверкало внизу миллиардами солнечных бликов, переливалось синим, зеленым шелком, пестрело фиолетовыми тенями от облаков. Внизу, у берега, неустанно трудились небольшие волны. Они одна за другой набегали на черные обломки скал, захлестывали их, старались сорвать с них космы водорослей, но камни и водоросли так крепко сжились, что море ничего не могло с ними поделать. Зато мелкую гальку волны ни на минуту не оставляли в покое: перемывали ее и перекладывали с места на место.

А вправо и влево, вдаваясь в море синими мысами, тянулись скалистые берега. Сзади толпились горы, выглядывая одна из-за другой, точно и им захотелось полюбоваться морем да заодно и узнать, зачем пришли на скалу ребята.

Среди этого необъятного простора Юрочка показался Алеше совсем крохотным, и он невольно улыбнулся. Но Юрочка ничего не заметил: он готовился к испытаниям.