Одиночка дрогнула и закрыла глаза. Кажется, в последний раз она целовалась с каким-то парнем лет двадцать пять назад. Она не помнила ни его имени, ни каким был тот поцелуй. Но она была уверена, что сейчас было лучше. Пусть и в груди ничего не перевернулось, не появилось никаких бабочек в животе.

  Сухой факт прикосновения, не вызывавший бурной реакции ни у тела, ни у разума. Одиночка бы не сказала, что нуждалась в этом всю жизнь, но определенно точно нуждалась в этом сейчас.

  А Ведьма задрожала и подалась ближе, голодная до прикосновений и ласки. Одиночка положила ладони ей на талию, сжала, сминая одежду. Ведьма почти застонала, ее горло завибрировало, но звук не пошел, и Одиночка жадно впитала это ощущение. Она, жившая спокойно всю жизнь без чужого тепла рядом, легко переносила изменения в своей жизни и лишения, с ними связанные. А Ведьма, детство проведшая со своими сестрами, наверняка любившая и бывшая любимой, была так голодна до чей-то близости.

  Ведьма отстранилась первая. Она посмотрела Одиночке в глаза и тут же отвернулась.

  Одиночка шумно прочистила горло и утерла губы.

  Больше они об этом не говорили.

  - Идем?

  - Идем.

  Ведьма пошла вперед, ведя Одиночку прочь из огромного каменного леса, закрывавшего небо.

  Скоро гигантские каменные деревья стали снижаться и обратились в самые обыкновенные. Это был уже другой лес, когда-то дышавший и живший, но теперь же деревья засохли и скрючились. Здесь было видно небо, а потому лес не казался страшным. Находиться тут хоть и было неприятно, но все-таки спокойнее, чем там, среди камней.

  Ведьма больше не брала ее за руку, лишь шла вперед, сгорбившись. Одиночка смотрела то между ее лопаток, то себе под ноги, чтобы не споткнуться о корни.

  Теперь меж веток был виден черный шпиль Башни. Абсолютно гладкая игла, которая, наверное, блестит на солнце, но сейчас небо прятали душные тучи. Скоро Башня стала видна и меж стволов, отсюда она казалась такой близкой, но сколько они не шли, она все не приближалась.

  Ведьма напряженно молчала.

  Одиночка мало представляла, что здесь может быть какая-то жизнь. Тут никого нет и уже очень давно.

  Деревья оборвались выжженным пустырем, и здесь они наткнулись на первое здание. Ведьма резко остановилась и вдохнула так громко, что Одиночка вздрогнула.

  Вернее сказать, не здание это, конечно, было.

  Просто обугленные и сгнившие доски, да каменный фундамент. В этом угадывался жилой когда-то дом.

  Одиночка прислушалась: даже птицы молчали. Если они здесь вообще были.

  Впереди виднелись еще дома. Такие же разрушенные, разбитые, уничтоженные.

  Одиночка остановилась посреди того, что когда-то было улицей, а Ведьма пошла дальше. Казалось, она впала в какой-то транс, не реагируя ни на что, шла и шла по прямой. Потом остановилась и повернула куда-то влево.

  Одиночка на какое-то время потеряла ее среди деревьев и сожженных домов. Она позволила Ведьме побыть одной, присела на сохранившийся каменный фундамент, поглядывая порой на душное небо и Башню, огромную, закрывавшую половину небосвода и упиравшуюся в облака.

  Неприятное было место.

  Одиночке думалось, тут должно быть полно трупов, костей, но ничего этого не было. Может, давно все растащили животные. Может, все это сгорело.

  Полтора века прошло.

  Люди едва ли придут сюда скоро. Еще долго сохранятся предрассудки, но, может, через несколько тысячелетий забудут об Инквизиции, забудут о ведьмах, и о прежних страхах. Зато наверняка появятся новые. Наверняка люди, что придут сюда, сочинят что-нибудь новое о Башне, что отбрасывает гигантскую тень. Сначала они будут говорить эти выдумки своим детям, чтобы те не убегали далеко, а потом выросшие дети расскажут об этом своим детям, и так страшилка превратится в легенду.

  Вечером тучи разошлись, открывая солнце. Одиночка встала и пошла искать Ведьму. Много времени это не заняло. Ведьма нашлась на одном из каменных фундаментов, она сидела и не шевелилась.

  Одиночка подошла.

  Ведьма смотрела взглядом холодным и пустым. Ее худое лицо в неверном закатном свете было еще суше, придавало ей болезненности.