- Тебе спасибо, - ответила Ведьма.

  Одиночке вдруг подумалось, что ведьмы какие-то совершенно не опасные. Или просто ей попалась такая? Беззащитная и не способная навредить? За что Инквизиция так их боялась?

  За сбор трав и лечение простуды благовоньями?

  Скоро форт остался позади. В чужих штанах было немного неудобно, они слегка жали. Одиночка только надеялась, что она к этому попривыкнет.

  К закату они вышли на крутой берег. Далеко внизу о скалы билось гневное море. Погода стояла ясная, спокойная, потихоньку над головой загорались звезды, вступая в свои ночные права.

  Там они и сделали привал, разведя костер. Ведьма достала из сумки травы, ступку и пестик, принявшись что-то колдовать. Одиночка устало упала напротив нее на траву, поморщившись, взявшись распускать и перешивать штаны так, чтобы было удобнее, благо она всегда таскала с собой лишние куски ткани. В неверном огненном свете глаза начинали слезиться, приходилось сильно щуриться.

  - Я видела, тебя ранили, - сказала Ведьма, когда Одиночка закончила и натянула на себя штаны.

  Одиночка уже успела позабыть об этом.

  Она махнула рукой.

  - Ничего страшного, огонь остановил кровь.

  - Лучше все-таки обработать. Иди сюда.

  Одиночка не стала пререкаться.

  Она послушно пересела к Ведьме ближе, сняла плащ, открывая неприятный порез на руке и боку. Выглядело страшно, но почти не болело.

  С осторожностью опытной врачевательницы Ведьма взяла ее руку в свою и с молчаливым сосредоточением принялась втирать сделанную ей мазь в кожу вокруг. Одиночка лишь устало смотрела за ее движениями, сильно сгорбившись, думая о том, что для женщине, которой уже около ста пятидесяти лет, Ведьма так хорошо сохранилась.

  Все ведьмы так долго живут?.. Жили?

  - Повернись, - попросила Ведьма, чтобы получить лучший доступ к ране на боку, как только закончила с рукой, перевязав ее какими-то тряпичными лоскутами.

  Одиночка повернулась к ней почти что спиной, и Ведьма ненадолго замерла.

  Ее прохладный палец коснулся огромного шрама у Одиночки на спине. Он тянулся от правой лопатки наискось вниз, оканчиваясь почти у бедра.

  От кнута.

  - Да он старый уже, чего его лечить, - буркнула та и напряглась, не справившись с собой. Оставаться беспристрастной не получалось. Застарелые шрамы не болели, да и на коже они остались навсегда как напоминание о том, что она вырвалась и выжила, но и воспоминания никуда не делись.

  Воспоминания, конечно, тоже свидетельство ее упорству и удаче, но они были неприятными. Хоть тело уже и не помнило и капли той боли.

  Ведьма, казалось, почувствовала ее смятение, и убрала руку, взявшись за свежий глубокий порез.

  Когда Одиночка ложилась спать, Ведьма наносила получившуюся травяную кашицу на оставшиеся на ее теле синяки. Какое-то время Одиночка позволила себе смотреть на обнаженные плечи.

  Ведьма разбудила ее на рассвете.

  Звезды медленно гасли, сдаваясь безжалостному рассвету.

  Ведьма прищурилась на солнце и указала Одиночке на восток. Там в слепящих лучах рассвета точно по центру солнечного диска тянулась тонкая черная игла.

  - Башня?

  - Да.

  Ведьма отвернулась от солнца. На ее лице залегли глубокие тени, отчего оно стало жутким. Одиночка почти не обратила на это внимание.

  Солнце поспешно уходило выше, и Башня растворялась в поле зрения, будто исчезала вслед за рассветом.

  - Ее видно, только если солнце точно за ней. Сделано для того, чтобы... чтобы только знающие могли ее найти. Теперь ты тоже знаешь, - она сказала это тихо и потерянно. Ей, похоже, было это очень важно. Одиночка взглянула на нее, приподняв брови, а потом опять посмотрела на Башню, но ее уже не было видно. Солнце поднялось выше.