Пир был в самом разгаре, когда в залу вошел один из людей хозяина и что-то сказал ему. Тот склонил темноволосую голову, выслушал, потом обратился к сестре. Та кивнула.

— Негоже оставлять странников под небом в такую ночь, кто бы то ни был. — Затем она повернулась к государю.

— Велишь ли позвать к столу гостя?

— Любезная госпожа Вайденире, ты здесь хозяйка, я — гость. В эту ночь все мы равны за столом, а гостей нам боги посылают.

— Веди сюда, — кивнула слуге хозяйка, и румяная от удовольствия и гордости, снова села, сложив унизанные перстнями руки на коленях.

— Завидная невеста, — шепнул на ухо брату Младший.

— Я уже женат, — отрезал Старший.

— Вот как? Все же Дневная?

— Да, брат. И мне не надо другой.

— Почему ты не сказал мне там, у деда? Я бы пришел к ней как родич, я бы подарок ей... а теперь я невежа в ее глазах!

— Успеешь, — улыбнулся Старший брату. Ему было приятно.

Никто не обратил особого внимания на женщину, которую привел слуга. Внешность у нее была самая заурядная, одета она была в простую одежду. Наверное, из местных пастухов. Только вот ноги у нее были босые и кровоточили, но этого тоже никто не заметил. Ее усадили в нижнем конце стола.

И лишь по лицам Науриньи и Асиль он понял, что что-то не так. Он резко повернулся туда, куда смотрели оба. Женщина сидела вместе со слугами. Она не ела. Она сидела неподвижно и смотрела на короля. Можно было подумать, что она просто ошеломлена роскошью пира или еще не отогрелась и поверить не может, что сейчас сидит в тепле, за богатым столом. Наверное, все так и думали, но не Науринья.

Старший вскочил и подался к нему.

— Что?

Науринья повернул к нему красивую голову.

— Когда меня убивали, от них веяло тем же.

— В Мертвом холме так же холодно, — прошелестела Асиль. Науринья посмотрел на нее.

— Я подойду к ней.

Но женщина уже смотрела на них. У нее были неподвижные глаза с огромной радужкой. Почти без белков. А потом она улыбнулась, не открывая темных, потрескавшихся губ.

— Благодарю за хлеб и вино, — проговорила она, и ее негромкий голос почему-то был слышен всем.

— Она гостья, — прошипел Науринья.

Старший понял.

— Чего ты хочешь? — поняв, что здесь творится что-то не то, крикнул хозяин.

— Благородный Одирья, — прошептала она, словно по свежезажившей ране провела плашмя холодным лезвием. — Я пришла поклониться владыке Холмов и передать ему весть от моего господина.

Король, внешне невозмутимый, кивнул.

— Говори.

— Мне при всех говорить?

Король поджал губы.

— Подойди.

Женщина подошла близко-близко. От нее пахло прелой листвой и сырой землей.

И тут Старший осознал, что так странно в этой женщине. Движения ее губ не совпадали со словами. Словно кто-то говорил изнутри ее, надев ее тело, словно платье.

— Зачем ты здесь? Счеты с твоим господином у меня покончены.

— Сегодня ночь игры, — проговорила женщина.

— Наша игра окончена.

— Игра не кончается никогда.

— Я не буду играть с ним.

— Мой господин великодушен. Он готов вернуть тебе то, что ты ему проиграл, и что тебе не принадлежало.

И тут король побледнел.

— Твоя ставка?

— Либо ты победишь и вернешь все, либо потеряешь жизнь. — Лицо женщины вдруг словно натянулось на череп.

— Не ходи, отец! — попытался крикнуть Младший, но король поднял руку.

— Я проиграл то, что не принадлежало мне. Я хочу это вернуть. Когда?

— Сейчас. Иди один. Остальные, — она посмотрела на братьев, Науринью и обоих беловолосых Тэриньяльтов, — не вмешиваются. Это игра только королей.

— Разве твой хозяин — король? — брезгливо произнес Старший. Мысль его лихорадочно работала, он пытался затянуть дело, чтобы придумать какой-то выход, какое-то решение.

Женщина уперлась в него взглядом, и его пробрала дрожь.

— И ты тоже не король. Здесь нет места твоему слову. — Она снова обернулась к королю. — Он ждет тебя.

Она вышла — казалось, никто не заметил ее, словно она была тень.

— В этой игре нельзя победить..., — сказала Нежная Госпожа, прежде молчавшая. Лицо ее было спокойным-спокойным

— Займи их, — не глядя на нее, сказал король. — Им не надо знать. Со мной только сыновья. Идемте.

Они молча помогали отцу надевать кольчугу. Поможет ли она в этом поединке и нужна ли — братья не знали. Нужен ли будет длинный меч и копье, защитит ли щит и шлем, и пойдет ли под отцом боевой конь. Ничего не знали, просто делали свое дело и боялись того, что будет.

«В чем щит твой, отец?»

«В моей Правде короля», — услышал он у себя в голове.

А потом все трое вышли в страшную ночь через длинный туннель. Стражи не видели их, и Старший чувствовал, что женщина проходила здесь. Они верно идут.

Холодно.

Холодный ветер швырнул в лицо снежную крошку. Погоня выла и хохотала где-то в небесах, и лишь внизу, на Белой дороге было странно спокойно. Темная фигурка женщины шла от границы холмов по дороге, и на ее белизне оставались темные кровавые следы ее ног.

Они шли по следам, долго шли — или недолго? Казалось, что прошло уже несколько часов, хотя, может, это лишь казалось. Ветер сек лицо, рвал с тела одежду.

Они поняли, что пришли, когда увидели женщину, лежавшую на дороге. Старший еще издали ощутил, что она мертва. Совсем. Кукла сделала свое дело. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Зрение и ощущения изменились. Он схватил брата за руку, когда тот тронулся было вперед. Младший резко обернулся и увидел красноватую искру в глаза брата. Понял и остановился.

Отец ехал вперед. Ехал, будто он кого-то видел

Но Старший не видел никого своим магическим зрением. Там было пусто.

Он ждал чего-то огромного, мощного, страшного — но там не было ничего. Это настораживало. Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие, что-то брезжило на грани сознания, но он никак не мог ухватиться.

«Отец, остановись, это обман!», — хотел крикнуть он.

Обман. Да, вот оно слово, вот она, суть, лишающая сил своей чудовищной простотой.

Он не успел ничего крикнуть, потому, что был удар. Он не был готов, иначе успел бы поставить щит. Вспышка словно бы внутри черепа, мгновенная слепота и глухота, дикая боль.

«Но ведь не меня же...», — мелькнула в голове мысль прежде, чем он упал с седла и задергался как насекомое, наколотое на шип сорокопутом. Он не мог вздохнуть, грудь раздирало болью.

Не мысль — какая-то тень мысли: что-то происходит сейчас, пока я пытаюсь не умереть.

Рвется от напряжения какая-то жила, с хлюпом, с кровью, и теперь он видит — громадную зубастую голову на длинной шее и когтистые лапы. Изящная, прекрасная и кошмарная тварь, словно отлитая из серебра. Снежный дракон.

— Отееееец! — это кто кричит? Младший?

Старший с трудом приподнялся на дрожащих руках, глотая кровавые сопли.

«Я сейчас... я успею...»

Он ударил как раз в тот момент, когда среди снежной круговерти мелькнули алмазной остроты когти. Король закричал и покатился вместе с конем по земле. Дракон наклонил голову вбок, словно любуясь совершенным, и тут грудь твари лопнула. В тот же момент в серебряный глаз вошло копье. Младший. Тварь медленно повалилась назад, брюхо ее дрожало. Отец лежал неподвижно. Широкая красно-черная полоса наискось рассекала его тело. Снег под ним быстро темнел.

Брат рванул его за плечо.

— Вставай! Пожалуйста, вставай! Может, мы еще что-нибудь сумеем сделать, — у него дрожали губы и слезы текли по лицу, но он держался.

Старший поднялся. Упал.

— У него нельзя выиграть. Он лучший из обманщиков..., — одними губами проговорил он.

Погоня в небесах хохотала. Снег заносил труп мертвой женщины.

Когда они вернулись в холм, весть о гибели короля обрушилась на Ночных как гром с ясного неба. Никто ничего не понимал, все были в страхе.