Время было теплое и тихое, и ночи стояли ясные. Они ехали ночами, днем скрываясь в тени, в заброшенных сторожках или в лесах и скалах. Ехали мимо лугов и пастбищ, мимо полей лунного зерна и виноградных зарослей, мимо яблочных садов и делянок целебных трав. Сэйдире поражалась тому, как расположены были угодья Ночных — пока совсем рядом не окажешься, не поймешь, что это сад, а не круглая роща, что виноград вьется вовсе не как хочет, а по нарочно поставленным жердинкам, и что он ухожен и взлелеян.

Пока дорога была знакома, но еще через пару ночей они попадут в совсем дикие места, куда мало кто захаживал кроме стражей. Дальше поедут по приметам. Зато окажутся у деда быстро — если ничего не случится.

Когда они останавливались на дневку, принц обводил их магическим кругом и спокойно спал, уверенный в том, что никто их не потревожит. Ночных тварей он не боялся — он часто охотился на них и знал их слабые места. К тому же, он был маг.

Женщина мало спала днем — все же она была Дневной, и когда они оказались под солнцем, прежняя привычка вернулась к ней. Ночью ей приходилось бороться со сном, да и видела она не так хорошо, как принц, а днем сон к ней не шел.

Раз они остановились у холодного ручья, под старой ивой, висячие ветви которой создавали живой шатер, под которым не росло ничего, даже травы. Здесь было прохладно и темно.

Они не стали готовить горячей пищи и поели хлеба и вяленого мяса, запивая водой. Потом принц обошел иву и поляну, на которой паслись лошади, и замкнул магический круг. Можно было спать.

— Как ты это делаешь? — спросила Сэйдире.

— Что? — поднял тяжелую голову принц.

— Как это — магия?

Принц приподнялся на локте. Сэйдире сидела, скрестив ноги, раздвинув ветви ивы и глядя на текущую воду.

— А ты не знаешь?

— Мало знаю. Барды умеют плести слова, накапливать и направлять силу, я видела. Но это никогда не бывает быстро.

— Мы умеем быстро, — ответил принц. Да. Дед научил управляться с силой, что текла через него полным потоком. Нельрун научил плести слова и составлять заклинания, которые срабатывали не сразу, но уж если срабатывали, то держись. Науринья научил изумительному сосредоточению — все же какой он великий мастер! Ведь даже иглой можно убить, если знать, куда и с какой силой вонзить ее! А теперь Науринья умирает... Кто и зачем? А что, если Нельрун погиб? И дед? Да нет, он узнал бы. Однако, сон ушел.

Он поднялся на локте, глядя на Сэйдире. Женщина сидела, ее красивый профиль рисовался черным на фоне слишком яркого для него света. Сидела неподвижно и смотрела на ручей.

— Ты бы легла, госпожа.

— Не могу. Солнце не дает нам спать. А тут дикие места, ту наверняка есть дневные твари.

— Они не проникнут сквозь мой круг.

— Наверное. Но я все равно не усну. Мы дети дня. Хотя я и родилась на рассвете, в Ничейный час. Нас знаешь как называют? — улыбнулась она — он почувствовал это по ее голосу.

— Как?

— Божьими детьми, — засмеялась она. — Словно боги нас особенно любят почему-то. Пока не вижу, — голос ее снова стал мрачен.

— Божьи дети, — сонно повторил принц, улыбаясь. Становилось тепло, клонило в сон. — Божьи дети, — повторил он, засыпая. — Ты спи, госпожа. Иначе к концу пути от тебя одна тень останется...

— Я боюсь теней, — коротко ответила госпожа Сэйдире, и больше ничего не говорила.

А принц уснул.

На пятую ночь пути местность начала заметно понижаться, и принц сказал, что они приближаются к Лесу Теней.

— Холмы — как край большой чаши. А Лес Теней на самом ее дне. Если я верно помню приметы, то мы сможем издали увидеть Лес.

Женщина молчала. Луна уже пошла на ущерб, тонкие вуали облаков порой скользили по небу.

— Я боюсь теней. Иногда они... странно себя ведут. Уже двое суток.

Принц насторожился.

— Как это? Говори.

— Они живут сами по себе. Некоторые. Не близко, на расстоянии выстрела из лука. Они и днем, и ночью бегут за нами, с правой стороны. Не приближаются. Они не могут пока.

— То есть? — Он остановил коня, пристально глядя ей в глаза. — Говори.

— Там, — она показал рукой на восток, в сторону Леса. — Там ... плохо. Я чувствую. И где тени ходят, там тоже.

Принц задумался.

— Где-то здесь граница старых постов, — задумчиво проговорил он.

Почти тотчас вдалеке раздался протяжный вой, непохожий на вой волка, да и вообще ни на что не похожий. Словно какой-то плач, почти человеческий и страшный этим самым «почти».

— Тени! — хрипло выкрикнула Сэйдире. — Они не смогут сюда... не подходи к ним...

Он увидел — но не тени. Сплошную тень, в которой прыгали красные точки, как глаза мчащихся псов. Она тянулась, дергалась, корчилась вдоль какой-то незримой границы, и над ночной землей звучал долгий, протяжный вопль, слишком похожий на человеческий.

— Долго ли нам еще ехать? — хрипло спросила Сэйдире.

— Еще восемь ночей, — таким же, внезапно охрипшим голосом, ответил принц.

Сэйдире не спала. Совсем. Старшему было совестно за то, что он днем, даже вопреки себе, падал хотя бы на четыре-пять часов. Но он ничего не мог с собой поделать. Еще дед говорил, что женщины способны дольше терпеть. Они были похожи на бардов, которые долго собираются с силами и плетут заклинания великой мощи и долгого действия. Мужчины были похожи на магов — их удары были сильны, но кратки, и силы уходили быстро.

Он уже сто раз выругал себя за гнев и гордыню, из-за которых они уехали одни. «Вот умру, и пусть им всем плохо будет!» Дурацкое, безответственно ребячество. Или он еще слишком молод, чтобы стать настоящим предводителем?

Сердце сжалось. Отцу осталось слишком мало. Слишком мало. А потом ведь ему придется блюсти Холмы. И идти в Лес, к Средоточию Мира.

Лес.

Он снова посмотрел туда. Какая ужасная штука — любопытство. Его тянуло туда.

Когда на седьмую ночь Сэйдире уснула прямо в седле и упала — по счастью, ехали они по мягкой и сырой почве, поросшей высокой травой — принц понял, что надо остановиться на ночлег, а потом срезать путь. Пусть они проедут в опасной близости от Леса, но надо скорее доставить ее в Медвежий холм.

И все же двое суток им пришлось простоять на месте. Никто их не тревожил, и даже вой не слышался ни ночью, ни днем. Место было удобное — с запада их прикрывал крутой скалистый обрыв, на юге — глубокий ручей, или, скорее, уже мелкая стремительная речушка, с севера густые заросли, а на восток местность понижалась, и все было видно как на ладони.

Ночью туман затягивал чашу огромной круглой низины, словно наполняя ее молоком. Туман колыхался, поднимаясь почти до того пятачка, где укрылись двое путников, и начинал отступать только с зарей. И тогда на горизонте становилась видна темная полоса Леса. И порой оттуда и днем, и ночью доносился далекий вопль. А иногда, будто с порывом ветра, волной накрывал шепот бездны — и так же быстро отступал, даже трудно было сказать — было ли это или только показалось?

Сэйдире проспала двое суток, и лишь потом они снова двинулись в путь, поднявшись через ручей вверх, на обрыв.

Гнетущее ощущение грядущей беды не отпускало обоих, и они ехали молча, сторожко оглядываясь по сторонам. Сэйдире не пыталась отговаривать принца ехать вблизи Леса, просто молча повиновалась. Наверное, понимала, что это бесполезно, что лучше поскорее миновать эти нехорошие места и выехать к владениям Медвежьего холма.

Это случилось на десятые сутки, когда они ближе всего были к Лесу. Ночь кончалась, и небосвод уже повернулся вокруг Небесного Копья, а Крылатая Кошка держала нос к восходу.

Они шли по течению мелкого широкого ручья, хрустя галькой.

Тени вынырнули из предрассветного тумана настолько внезапно, что принц ничего не успел сделать. Он слышал, как закричала Сэйдире, и как дико завизжала ее кобыла. Его конь встал на дыбы, небо и земля мгновенно крутанулись вокруг какой-то точки на горизонте, и он упал, сильно ударившись правым плечом. В глазах на мгновение потемнело.