Энергичная ходьба под солнечным пеклом быстро перерастает в тяжёлую физическую нагрузку. Вся его одежда пропиталась потом, ноги горели, в горле першило, голова кружилась, перед глазами появлялись то тёмные пятна, то искрящиеся круги. Он снял рубашку, укрыл ей голову и плечи и, заставляя себя дышать через нос и чуть сбавив темп, шёл дальше. Рассудок всё никак не мог обработать получаемые из наблюдений данные и адекватно оценить обстановку, и просто взяв паузу, умолк. Однако организм на эти условия реагировал остро и всё настойчивее требовал своего: воды, белка, калорий, витаминов, кофеина, глюкозы, нормальной температуры, в конце-то концов. Кофе он очень любил, кофе ему не просто нравился, он был ему необходим, он испытывал потребность в кофеине и сам называл себя кофеманом и тратил на лучшие сорта немалые деньги и после завтрака всегда не спеша выпивал чашку крепкого чёрного «эспрессо». И всегда чувствовал прилив бодрости; повышался тонус, включался мыслительный процесс, предстоящие дела выстраивались в логическую цепочку и он готов был действовать и взять от предстоящего дня максимум возможного. Но сегодня всё иначе. Настолько всё иначе, что кроме: не может этого быть, абсурд, невероятно, бред и прочих бесполезных определений, рассудок ничего предложить не мог. И мужчина шёл, не понимая происходящего. Просто шёл. И даже уже был рад, что мысли притупились. Но организм-то брать паузу не собирался. Напротив; аппетит от такого моциона всё возрастал, желудок, приготовив свой сок, сигнализировал, что готов к приёму пищи, сухая гортань просто требовала жидкости, и всё тело, возмущаясь дискомфортом и ожидая привычных омовений, чесалось, щипало и зудело. Ожёг на руке, разболелся сильнее, раздражённая потом рана горела. Он искал глазами подорожник, но вокруг были только чахлые, редкие, низенькие травы. Он остановился, аккуратно обмотал обожжённую руку носовым платком и шёл дальше.
Он шёл и шёл, и постепенно вся его мыслительная деятельность свелась к тому, что он уговаривал самого себя немного потерпеть временные неудобства. Вот сейчас впереди покажется дорога или селение и будет и вода и тень и еда – надо только немного потерпеть. Всё это всего лишь временные трудности – иначе и быть не может. Не может человек вот так вот вдруг выпасть из цивилизации. Не Луна же это.
Солнце, поднимаясь всё выше, обрушивало на землю свои лучи таким плотным, таким ярким потоком, что их сияние скрывало горизонт; ничего не видно только сверкающая масса света кругом, ослепляющая безбрежность. Плюс издевательски засверкали миражи. Сияющие чистой водой озёра нереальной реальности разлились со всех сторон, приподнимая на своих волнах пышные деревья. Хорошо, что он наблюдал это раньше. Но наблюдал он это из окна мчащегося автомобиля, как чудесное природное явление, понимая, что это красивый оптический обман. Сейчас же мираж воспринимался как-то по-другому. Да, он прекрасно знал, что это всего лишь оптический обман, иллюзия, преломление солнечных лучей в раскалённых потоках воздуха. Но откуда-то появлялся какой-то импульс – а вдруг…Вдруг это реальное озеро!? Может это настоящая вода? Беги к воде! Глаза устали от яркого света, в ослепляющих лучах мелькали какие-то круги, ноги пылали, всё тело чесалось, царапины щипало, ожёг, не ослабевая, ныл тянущей болью. По всему телу проступал пот. Пот струйками стекал из подмышек, катился по спине. От этого джинсы и трусы намокли и, прилипая к телу, сковывали движения. Было бы удобно раздеться и идти в трусах, как на пляже. Но путник понимал, что прямые солнечные лучи быстро сожгут кожу. К тому же сухая высокая трава будет царапать ноги. Да и эта пыль и эти насекомые… Он остановился. Сняв рубашку, помахал на себя, отёр лицо, потом опять укрылся и, соорудив из воротника козырёк, пошёл дальше.
Глядя под ноги, он стал различать, что вокруг прыгают и летают какие-то букашки, попадаются участки зелёной травы и даже изредка пестреют какие-то маленькие цветочки – выживает же и здесь как-то кто-то. Ему вспомнилось, как в детстве он отыскивал в траве какие-то маленькие колоски, выдёргивал их и жевал мягкое беловатое сочное основание стебля. Он стал отыскивать взглядом похожую траву, и когда попадались колоски, выдёргивал стебелёк и жевал белое основание. Сока в них почти не было, но во рту появлялась какая-то влага, какой-то привкус – хоть что-то приятное извне.
Когда Солнце замерло в зените, и тень идущего человека сжалась под ним, пекло стало нестерпимым. Идущий остановился. Медленно переступая, повернулся кругом, щурясь, огляделся – ничего. Ни деревца, ни покосившегося столба, ни заброшенного строения, ни пересохшего арыка, даже вездесущих следов от машин, хоть бы чуть заметной колеи – ничего, только выгоревшая гладь кругом. Он сел, разулся, лёг и вытянувшись, укрылся рубашкой. Земля горячая, горизонтальное тело пылает под напором отвесных лучей, но так хорошо на время замереть, не двигаться, отдохнуть. Ему всегда казалось, что лишнего веса у него нет, и теперь обилие пота удивляло его очень неприятно. Но как хорошо не двигаться. Как приятно расслабиться…
В это время он обычно обедал. Обедал он в последнее время в ресторане. Вначале, после расставания с Верой, обедал в кафе. Встречали его там очень радушно, дорожа щедрым клиентом, всегда старались подчеркнуть, что его ждали, что это уже традиция, что они всегда приготовят всё, что он пожелает к назначенному им времени и проч. и проч. Но готовили там не вкусно и он перебрался в ресторан. Там просто всю жизнь ждали именно и только его, и именно его любимое блюдо, оказалось их фирменным блюдом. Но, сколько бы он не вносил коррективы, как не пытался получить желаемое, обед там не доставлял ему удовольствия. Сменив ещё одно заведение и убедившись, что готовят сейчас везде одинаково безвкусно, он смирился и, в конце концов, стал обедать там, где обедали «нужные люди». Но где бы он ни обедал, он постоянно сравнивал, как прежде обедал дома. Приезжал, и Вера, а до неё Наташа подавала то, что он хотел, приготовленное так, как ему нравилось, и ел он с аппетитом и удовольствием и обед был таким, каким должен быть. Но он с ними расстался… И теперь, под этими палящими солнечными лучами, голод напомнил ему о блюдах, о разных вкусностях и блаженстве состояния сытости, но за ними последовали воспоминания о расставаниях с женщинами. Сейчас всё это вместе стало очень неприятно вспоминать. Точнее, а если ещё точнее: на чистоту – неприятно вспоминать о причинах расставаний. Неприятно задумываться, почему ни одна из его женщин не стала ему единственной, не стала его женой. Он не хотел об этом вспоминать, не хотел думать, не хотел признаваться самому себе. Но вот вспоминается… И вспоминается… Ну, если на самом деле в наше время на подъёме, да на таких скоростях одному-то непросто удержаться, а уж с кем-то… Сначала надо укрепить своё положение, а уж потом… А им подавай всё и сразу.
Лежать под рубашкой, давая отдых глазам и ногам было приятно. Но эти навязчивые гастрономические грёзы всё усиливали пытку голода, и эти, непонятно почему сейчас навалившиеся выяснения, не давали покоя. К тому же, в этой тишине, как-то сама собой надвинулась потребность объективной оценки ситуации; напрашивался разбор реальной обстановки и поиск оптимального решения. Но он боялся это делать. А вдруг оценив ситуацию реально, он озвучит страшный приговор!? Лучше продолжать уповать на всего лишь временные трудности: ведь за каждым холмом может показаться… «Так что же ты теряешь время, торопись использовать световой день, пока есть видимость, надо выйти к людям. Ещё одной такой ночи»… Боязнь приближения ночи, страх наступления темноты и козявки, лезущие со всех сторон, толкали его в путь. Он сел, соорудил из рубашки покрытие на голову и осмотрел рану. Волдыри на руке вспухли, края ожога краснели, но кожа была цела. Мелкие ожоги и царапины в других местах были совсем не опасны. Он боялся инфекции. Но по цвету раны, её признаков не было. Замотав руку, он встал и посмотрел на свою тень. Насколько за это время переместилось Солнце? Как уловить правильный угол тени? Ведь если всё время идти, выдерживая один угол, будешь идти, поворачиваясь, по дуге. Наконец, он как смог определил градус, как сумел, сориентировался и продолжил свой путь, как ему казалось на север.
