Но обдумывая, он заключал, что единственно верное, что он может предпринять – это только сидеть и ждать машины без всякого действия. Терпеливо ждать и всё. И он сел на обочину и, стараясь сдерживать свои эмоции, стал ждать. Но, как он не приказывал себе не смотреть на обгоревший остов автомобиля и не думать об ущербе – он всё время смотрел на обгоревший осотов автомобиля и думал об ущербе. Цифры сами складывались и вычитались в голове, мелькали пункты кредитного договора, проявлялись параграфы страхового полиса, упущенная прибыль, сорванные планы, суммы, проценты, сроки, сумбурно теребили его со всех сторон, пробивая защиту самообладания. Он встал и пошёл по линии разметки. Ритмично шагая, он стал считать шаги. Пройдя пятьдесят шагов, он развернулся и пошёл обратно, поравнявшись с пожарищем, отмерил пятьдесят шагов дальше, вернулся… Через какое-то время он стал проходить по семьдесят пять шагов в каждую сторону… Потом по сто… Потом сто пятьдесят…Машин не было. Он всматривался в темноту, прислушивался, но всё было стабильно темно и тихо. Его мучила жажда и то, что он никак не может определить – сколько времени прошло? Он абсолютно не мог даже предположить, сколько километров он проехал после поворота, сколько минут или часов прошло с момента пожара. «Какая-то чёрная дыра» – ругался он.
Когда он отсчитывал третью сотню шагов, вдали показался огонёк. Машина! Он заставил себя стоять и ждать. Огонёк, приближаясь, увеличивался, послышался гул мотора и, нарастая, перерос в рёв, машина мчалась к нему. И так же, как погорелец ни старался, возрастало его волнение; ноги затряслись, дыхание перехватило. Машина приближалась; свет всё ярче и шире, рокот всё громче… Знал бы, сидящий за рулём, каким чудом он обладает, какие в его руках возможности… Погорелец бросился навстречу автомобилю и побежал, размахивая руками. Свет ослепил его, шум оглушил. Автомобиль, низкий седан, не сбавляя скорости, пролетел мимо. Луч фар сжимаясь, потянулся в тёмную даль. У погорельца подкосились ноги, ругательства зашипели на языке – не может такого быть! Поражённый, оглушённый рёвом двигателя, он стоял, вдыхая выхлоп, и изо всех сил старался не истерить и не поддаваться панике. И восстанавливая дыхание, он опять принялся ходить взад и вперёд, считая шаги. Обдумывая ситуацию, он пришёл к выводу, что люди не останавливаются потому, что он сам ведёт себя неправильно. Ночью, на пустой трассе, на большой скорости, для водителя, он выскакивает совершенно неожиданно. И водитель, естественно, пугается, и у него рефлекторно срабатывает одно – не сбить человека, а потом уж и уехать поскорее от этого чокнутого… И он настраивал себя встретить следующий автомобиль спокойным голосованием на обочине. А ещё лучше было бы развести костёр, чтобы его заметили издалека. Он вернулся к пожарищу, но на чёрном каркасе не было уже никакого огня, ни одного язычка, никакого тлеющего уголька. Он постоял у остывающего железа, поморщился от гари и вернулся на дорогу. Ему стало страшно от чёткого понимания того, что он, как бы необходимо это не было в этой ночи, как бы он ни старался, он никак не сможет развести огня. Ни факелочка, ни костерочка, ни огонёчка он добыть не сумеет – ни лучика, ни пятнышка света в этом мраке он никаким образом сотворить не может. Это признание как-то так обескураживало, что он поспешил себя уверить, что никакой огонь ему не нужен. Огонь сегодня уже сделал своё дело – аргументировал он самому себе ненадобность костра – достаточно будет издали махать рукой. И когда вдали опять показался свет фар, он терпеливо замер на обочине.
Автомобиль быстро приближался, погорелец стоял на обочине и махал рукой, ловя свет фар. Чем ближе автомобиль подъезжал, тем энергичнее он взмахивал, но на дорогу не выскакивал. И автомобиль промчался мимо, не снижая скорости. Кислотно-пластиковый смрад миллионного пожарища из лёгких переместился в сердце. Он стоял, поражённый – что стало с людьми, почему они проезжают мимо? Как можно не остановиться, неужели не понятно, что здесь человек не просто так голосует, что сейчас ему нужна помощь? Его распирало от негодования и понимания собственной беспомощности; вот он клокочет, взывает, орёт, да хоть на голову встанет, но это никак ни каким образом не повлияет на ситуацию. Он ничего не может сделать, чтобы помочь себе.
Следующий автомобиль тоже не остановился. И он, не помня себя, бросился и побежал ему вслед, страшно крича ужасные ругательства. Бежал он, вцепившись взглядом в тускнеющий огонёк долго, не чуя ног, бежал и кричал, не понимая бессмысленности своих усилий. Наконец он остановился, задыхаясь, повалился на асфальт и, распластавшись и тяжело дыша, уставился в небо. Но смотрел он, ничего не видя, просто вверх, в пустоту, его бессмысленный взгляд рассеивался где-то в темноте. Звёзды, планеты, спутники, созвездия и галактики просто не попадали в зону его внимания, их сейчас и не могло быть просто потому, что ничего, что сейчас происходит, быть не может! Реальность дала какой-то сбой и если уж он выпал из неё, какие уж тут звёзды с их миллиардолетним порядком!? Он не может быть в таком положении, не может быть такой ситуации, в которой не за что ухватиться, чтоб исправить её. Всё это какой-то фэйк, бред, глюк! Если бы вчера ночью он, встав со своей постели и шагнув в туалет, оказался бы в ослепительном зале, полном народа или провалился бы вниз и полетел в потоке водопада, он был бы менее выбит из реальности… Острый камешек очень реально больно впился в копчик. Он повернулся, медленно встал, оправил одежду и ему вдруг показалось, что после такой мощной вспышки истерики ему стало словно как-то спокойнее, как будто бы даже как-то полегчало. В этом спринте выплеснулся переполнявший его излишек адреналина, лёгкие только теперь прочистились от гари и – словно он только что прозрел – он увидел в небе свечение. Огромное светло красноватое пятно сияло где-то вдалеке в небе над горизонтом. Это облако света было похоже на то свечение, какое видится ночью в небе за много километров до самого города. В поездках он не раз, приближаясь к городу, наблюдал подобное зарево; отсвет электрического света на небе. Значит город близко! Значит, он не доехал совсем немного! Но дорога направляется как будто не туда. «Значит можно пройти напрямик – уже уговаривал он сам себя – а шоссе подальше повернёт к этому свету. К этому городу».
Ноги сами рванулись вперёд. Но он остановился. Он хорошо знал правило потерпевших крушение – не отходи от машины, не сходи с дороги; чуть раньше, чуть позже, но тебя обязательно найдут. Но вспыхнувший шанс спасти сделку – аж дыхание перехватило – толкал его в путь железной мотивацией: ещё есть шанс не упустить деньги, возместить ущерб сегодня же. Вот перед ним светится возможность спасти положение, поправить случившееся, выправить ситуацию. Под этим заревом люди, банки, компьютеры, телефоны, магазины, банкоматы, страховые компании, юристы – это свет цивилизации. Это сияет надежда: выход из этого мрака, шанс взять ситуацию в свои руки, действовать и вернуть ход вещей в нормальный, хотя бы реалистичный порядок, возможность спасти сделку, не упустить прибыль, не выпасть из обоймы, не потерять время – все эти доводы толкали его в путь. Но боязнь расстояния, боязнь самой темноты, боязнь покинуть трассу – лишить себя возможной помощи – удерживали его на месте. И он топтался на асфальте – сейчас единственно осязаемом признаке цивилизации – разрываясь в противоречивых побуждениях.
Победила расчётливость. Расстояние определить трудно, но вполне вероятно, что до утра он дойдёт до городка; время есть, есть шанс. Он дойдёт и отыщет нужных людей и возьмёт ситуацию под контроль и совершит сделку. Трудности в связи с форс-мажёрными обстоятельствами, он уладит и всё вернётся на круги своя. Он шагнул с асфальта, спустился с насыпи и пошёл к облаку света вдалеке впереди в вышине. Вначале шёл он медленно; не видя ничего перед собой, каждый раз поднимал высоко ногу, ступал с опаской. Но шаг за шагом под ногой была ровная земля с низкой сухой травой, и он увереннее прибавлял шагу. Это зарево, этот свет вдали зажёг надежду в человеке, и он спешил к нему, туда, где рукотворный свет расставляет всё по определённому человеком порядку. Он шёл в темноте, ничего не видя вокруг, но чёткий маяк зарева, ровная земля под ногами, давали ему возможность идти прямо к цели. Пологие подъёмы и спуски он различал не зрением, а ногами. Это его даже несколько развлекало; кажется впереди гладкая поверхность, но вот нога раньше обычного уткнулась в землю, шаг стал короче, он поднимается на холм. Вот нога выскочила вперёд – он на вершине – вес перенёсся на пятку – плавный спуск. Через какое-то время он остановился и обернулся, чтобы посмотреть, сколько он прошёл от дороги. Дороги видно не было. Ничего кругом, кроме зарева видно не было. На секунду он испугался. Но только на секунду. Дороги назад к дороге нет – отодвинул он испуг каламбуром – только вперёд. Ему представилось, как когда-нибудь потом он будет вспоминать это приключение: как он пробивался сквозь мрак к своей цели. В воображении даже мелькнул огонь камина сквозь вино в бокале и чей-то восхищённый взор. Романтично, конечно, но он не был романтиком. И, глядя на зарево, он рвался вперёд, чтобы вырвать у этого гадского случая, у этой темноты свои деньги, вернуть происходящее в нужное ему русло.
