Вот что он понял, прямо здесь и сейчас. Он полностью сгорел, но никто этого даже не заметил.

— Ты в порядке? — внезапно спросила мама.

Он тупо посмотрел на неё.

— Да, да, — сказал он быстро. Возможно, слишком громко.

Когда все закончили, Зейн предложил помочь убрать со стола, но мама Лиама отказалась.

— Пойдём наверх? — предложил Лиам.

Зейн перевёл взгляд на женщину.

— Вы позволите?

Лиам не понимал, как он мог погружаться всё глубже и глубже в это чувство, когда любовь раздробила ему кости и оставила лежать так, моля о спасении.

— Конечно, идите, — согласилась мама.

Зейн уже был в его комнате, но тогда он был пьян в задницу. Интересно, что он подумает о Лиаме, взглянув на его комнату? В прошлый раз он не держался на ногах. Пейн и сам чувствовал себя пьяным.

— Как думаешь, они меня ненавидят? — спросил Малик, как только дверь за ними закрылась.

— С чего бы?

— Родителям не очень нравится, когда я общаюсь с их детьми. В большинстве случаев.

Лиам положил ему руку на плечо и сжал его.

— Всё отлично. Я думаю, что моя мама полюбила тебя так же, как и я.

Тело Зейна под его рукой напряглось, и Пейн понял, что только что сказал.

— Что?

— Я имел в виду… Друзья. По-дружески. Да?

Малик тряхнул головой, но рука второго парня всё так же оставалась на его плече.

— Ты не можешь… не можешь просто так говорить такую хрень.

Лиам опустил руку, но не смог удержаться, чтобы не провести по предплечью Малика — открытому, ведь он снял курточку — а потом опустить её окончательно.

— Прости.

— Я не хочу, чтобы ты извинялся. Я хочу…

Лиам поцеловал его. Сейчас или никогда, правильно? Вряд ли потом ему хватит смелости на такую выходку. А Зейн… Зейн ответил на поцелуй, делая его почти болезненно грубым. Его пальцы впились в кудри Пейна, а язык агрессивно соревновался за первенство в этом поцелуе-борьбе.

Лиам спиной влетел в дверь, наделав много шума — хоть бы внизу не услышали. Да плевать. Руки на бёдрах Зейна, на спине, под футболкой, скользят к лопаткам. Они — гладкие и острые — вдавить бы в них пальцы, погрузиться полностью.

Пламя, что Зейн в нём разжёг, от прикосновений не угасло, а потянулось ввысь, словно протягивая языки к повелителю. Становилось трудно дышать. Но какие это мелочи, право.

И тут Зейн отстранился, широко открыв глаза. Его губы припухли и стали такими яркими. Вернуть бы их, пусть касаются губ, шеи, да чего угодно — лишь бы касались.

— Стой, — сказал Малик, отступая ещё на шаг. — У тебя есть девушка, Лиам.

Да. Да. Он никогда бы не подумал, что сам из тех парней, которые изменяют, ведь он так всегда пытался никого не ранить. И все равно ранил. Целовал Зейна, хотел его. Даниэль. Да, Даниэль.

— Я знаю, — Лиам провёл рукой по волосам, и это так чертовски отличалось от того, как это пару минут назад делал Зейн. — И я…

— Я так не могу.

Пейн чувствовал себя… опустошенно. Единственное, чего он желает, буквально в нескольких сантиметрах, а получить его — невозможно?

— У нас ничего не клеится. У меня с Даниэль. Я… Я пытался, но оно не…

— Я не собираюсь ставить тебе ультиматумы, Лиам, — грубо прервал его Зейн. — Я не хочу говорить, что если вы расстанетесь, мы будем вместе.

-Но я Хочу, чтобы ты его поставил. Разве ты не понимаешь? Я Хочу, чтобы ты дал мне смысл. Я так хотел, чтобы ты хоть как-то показал, что это всё взаимно. Но ты? Ты просто закрылся. Ни разу, а сегодня ты просто был… таким потрясающим, и я не могу удержаться. Я не могу… не могу притворяться, что не искал этого тебя, настоящего, всю свою жизнь.

Зейн выглядел недовольным. Что же он хотел, чтобы Лиам сказал. Он ответил на поцелуй, ну Бога ради, а теперь выглядит разъярённым, стоит это упомянуть.

— Значит, ты говоришь, что всё время что-то ко мне чувствовал, но предпочёл встречаться с другим человеком?

Лиам вздохнул.

— Я думал… Я думал, что просто немного тобой увлёкся. Ты был первым… первым человеком — я же не мог встречаться с тобой, мы вообще были абсолютно в других отношениях, нет? — кто заставил меня почувствовать что-то такое. И я думал, что именно из-за этого не могу выкинуть тебя из головы — просто потому, что у меня никогда такого не было, и я прицепился к тому всему, что между нами происходило.

А потом я стал понимать, что ты ничего особого ко мне не чувствуешь, что ты хочешь остаться просто друзьями — окей, да, я принял это. Гарри и Найл познакомили меня с Даниэль, и я подумал, что она очень хорошая. Она и правда очень хорошая. И мы попробовали. Но это не… Какой бы хорошей она не была, ты из моей головы никуда не пропал. А потом я понял — это потому, что я люблю тебя. Вот почему чувства не проходят. Это не дурацкая влюблённость, это что-то намного глубже.

Лиам задыхался, закончив свою речь, а Зейн просто смотрел на него пустыми, ничего не выражающими глазами. Больно. Очень больно. Что сделать, чтобы всё исправить? Вылетевшие слова не заберёшь обратно. Да и надо ли?

Наконец, Зейн хоть как-то прореагировал — махнул головой.

— Ты не знаешь, чего ты хочешь, Лиам. Ты думаешь, что это я, но ты ошибаешься. Ты хочешь видеть рядом с собой того, кто будет держать тебя за руку, кто будет целовать на ночь и говорить, что любит, кто понравится твоим родителям, кто будет моментально отвечать на твои сообщения. Я не тот человек.

— Но я и не прошу тебя им быть.

— Нет. Но просишь, — мягко, как ребёнку, объяснял ему Зейн. — Ты просто этого не понимаешь. Просишь своими глазами, тем, как касаешься меня, словно я тот, кого ты должен хотеть, словно я заслуживаю, чтобы на меня так смотрели. Но это не так. Как ты не понимаешь?

— Я понимаю достаточно, — зло ответил Лиам. — Может, мне и пофиг на всё остальное, но…

Зейн погладил его по плечу и улыбнулся, как умственно отсталому.

— Ты ищешь в людях добро. И внушаешь себе, что находишь его. Но проблема в том, Лиам, что не все люди добрые. И я не собираюсь бездействовать, когда ты тут романтизируешь меня, смотришь на всё сквозь розовые очки, потому что не понимаешь, что мы не созданы друг для друга.

Лиам хотел подойти к нему, но Зейн протиснулся к двери.

— Когда решишь для себя всю эту фигню и разберёшься с кашей в голове, признаешь, что не любишь меня, дай мне знать — и будем друзьями.

Он закрыл дверь и ушёл. Спустя какое-то время Лиам понял, что это он привёз сюда Малика, и теперь тому придётся идти домой пешком. Когда Пейн спустился, он не увидел Зейна. Сколько хватало обзора на две стороны улицы… Пусто.

В коридоре его уже поджидал отец.

— Лиам, — медленно начал он, и парень знал, что сейчас ему начнут читать морали. Насчёт чего, он не знал, и разбираться с этим всем сейчас не хотел. — Я знаю, что мы не обращали внимания на то, с кем ты дружишь, и что никогда не указывали тебе, с кем общаться, а с кем — нет, но…

— Не надо, — умолял Лиам. — Просто не надо.

— Надо, — твёрдо пересёк его фразу отец. — Мы хотим, чтобы у тебя были целеустремлённые друзья, которые хотят того же, что и ты.

— Откуда ты вообще знаешь, чего я хочу? Почему, блять, все думают, что знают, что творится у меня в голове, лучше, чем я?

Отец готов был разразиться тирадой, но Лиам просто хлопнул дверью. В комнате он не мог находится. Нужно… нужно в душ. Возможно, тёплая вода расслабит его, и он сможет уснуть.

Он взял полотенце и закрылся в ванной, но простоял несколько минут, смотря в зеркало и думая.

Все относятся к нему, как к ребёнку. Словно он недостаточно взрослый, недостаточно умный, недостаточно зрелый. Словно его нужно укрывать от всего, защищать, заботиться. Словно ему нужно, чтобы люди говорили ему, о чём думать и что делать.

Будь в форме, Лиам. Зарабатывай высокие оценки, Лиам, ты хочешь стипендию. Не общайся с Зейном. Дружи с людьми, которые похожи на тебя. Ты не любишь меня, потому что не знаешь меня.

Его волосы были какими-то не такими. Он заметил это, рассмотрев их в зеркало. И нос больше не торчал. Но он всё ещё был тем ребёнком с дурацкой стрижкой, которому мама готовит ланчи и которого не принимают другие дети. К нему относились, словно он отличался от всех, потому что люди видели, что он не такой. Как же он, блять, устал от этого.