– Пора идти, – Луи отталкивается от решетки. – Лиам принесет тебе ужин. И если тебе, эмм… нужно, например, в туалет, сейчас самое время сказать об этом.

Зейн отрицательно качает головой и Луи кивает ему, прежде чем уйти. Он оставляет дверь в его камеру открытой, но запирает сам тюремный блок. Когда Зейн перестает слышать его шаги, он медленно выходит из своей комнаты.

Этот блок не очень большой: по десять камер на обоих этажах, по пять с обеих сторон. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Зейн обходит все находящиеся там камеры, замечая, что в них практически ничего нет. Когда он заканчивает со своей быстрой инспекцией, то спускается и, быстро осматриваясь вокруг, ныряет в камеру Лиама.

Он не может остановить себя, когда берет в руки фотографию в рамке и, хмуря брови, разглядывает ее. На фото всего пять человек, которые, очевидно, и есть семья Лиама. Отец справа, мать слева, а Лиам и две девушки, выглядящие чуть старше него прямо, перед ними. Лиам, стоящий в середине, выглядит гораздо моложе, здесь ему лет шестнадцать-семнадцать, как догадывается Зейн. У него прямые и длинные волосы, а сам он ниже ростом и намного худее. Его трудно узнать: выдают лишь яркие глаза, губы и нос.

Зейн не успевает вернуть рамку на место, ее выдергивают у него из рук. Широко раскрыв глаза, Зейн поворачивается, но Лиам слишком занят своими воспоминаниями, чтобы накричать на него из-за вторжения в свою личную жизнь.

– Мне было шестнадцать, – улыбается Лиам, с нежностью разглядывая фото. – Я думал, что крутой. Джастин Бибер только-только заявил о себе, а моя сестра Рут училась в парикмахерской школе, и она убедила меня, что эта прическа будет смотреться просто отлично. Немного нелепо, да?

– Прости, – бормочет Зейн. Ему просто необходимо выбраться из этой камеры. Слишком маленькое пространство для фотографии, навевающей воспоминания, для появившегося Лиама и для него самого, чувствующего вину за то, что вмешался туда, куда не имел права вмешиваться. Только Лиам закрывает выход собой, и единственный способ выйти – это дождаться, когда он сдвинется с места, или попросить его сделать это.

– Не волнуйся об этом, – дергает плечом Лиам и ставит рамку на место. – Я пришел спросить, ты хочешь остаться есть здесь или присоединишься к остальным?

– Сложновато будет есть в наручниках, не думаешь? – слегка мрачнеет Зейн.

Лиам открывает рот и снова его закрывает, подбирая верные слова.

– Ты прав. Я забыл про них. Мне жаль.

– Просто предосторожность, – жмет плечами Зейн, не собираясь вступать в какую-либо дискуссию.

– Точно, – вздыхает Лиам. – Я сейчас вернусь.

Зейн кивает и вместе с Лиамом выходит из его камеры. Он возвращается к себе и садится на кровать, решая развлечь себя оставленной Луи колодой карт. Он просматривает их, тасует и занимается ерундой, просто чтобы делать хоть что-то, пока Лиам не возвращается, неся в руках большой металлический поднос и ухмыляясь так широко, что это кажется даже болезненным. Когда он подходит ближе, Зейн понимает, почему тот так выглядит.

Запах удивительный, и Зейн не может перестать вдыхать его, пропуская момент, когда Лиам усаживается на кровать. На подносе две тарелки, и первое, что замечает Зейн, это какое-то не известное ему блюдо из пасты. Ему все равно, что это, ведь оно пахнет томатным соусом и специями, и его рот уже наполняется слюной. Второе – это хлеб. Теплый, мягкий на вид хлеб с небольшой миской с оливковым маслом рядом.

– Нашли чугунную сковороду несколько недель назад, – объясняет Лиам. – Мы ничего не печем в духовке, экономя электричество для горячей воды и тепла в холодные месяцы. Но Гарри великолепен со сковородой и он может приготовить все что угодно на огне.

Зейн не может говорить. Он слишком занят, потянувшись за одной из тарелок с едой, одновременно с этим вгрызаясь в кусок мягчайшего хлеба, политого маслом. Это, возможно, самое лучшее, что он вообще когда-либо ел в своей гребаной жизни, и он не может сдержать тихий стон.

– Да? – улыбается Лиам, принимаясь за свою порцию. – Говорил тебе.

На подносе есть еще две бутылки Пепси, и Зейн хватает одну, открывает крышку и делает глоток теплой жидкости, только так останавливая себя от того, чтобы не смести со своей тарелки все за одну минуту. Он мог бы очистить весь поднос (включая тарелку Лиама), он должен остановиться. Он хочет насладиться самим процессом. Хочет вспомнить вкус свежего хлеба и откусывает понемногу, сомневаясь, что еще когда-нибудь ему придется есть что-то такое же вкусное.

Зейну кажется, что Лиам чересчур аккуратен в еде. Это похоже на один из симптомов ОКР. Он накалывает два кусочка пасты на вилку, подносит ко рту, пережевывает с закрытым ртом, глотает, потом накалывает еще два кусочка и повторяет все заново. После каждых четырех кусочков, он прерывается, откусывает хлеб, запивает все это и начинает сначала. Не то чтобы Зейн пялится на него, он просто не знает, что еще делать. Так же, как, когда рядом с ним Луи, или Джен, Зейн не помнит, как именно общаться, как реагировать на человека рядом. Еще одного живого человека.

Когда с едой покончено, Лиам складывает тарелки на поднос и встает.

– Ох, дерьмо, я забыл, – он несколько секунд роется в кармане и достает оттуда зубную щетку и новый тюбик пасты. – Твой умывальник работает, так что… ну ты знаешь. Ты мог бы…

– Спасибо, – тихо благодарит его Зейн, принимая предложенные предметы и крепко вцепляясь в них. Лиам все продолжает и продолжает одаривать его, и чем дольше все это будет, тем больше придется Зейну отработать за все. И ему хочется, чтобы доброта Лиама имела хоть какие-то рамки, что, судя по нему, вообще вряд ли возможно.

Лиам покидает тюремный блок, а Зейн допивает остатки Пепси и вытягивает шею, чтобы заглянуть в окна, что находятся чуть выше второго этажа. Они так же малы, как и те, что в душевой, но сквозь них хотя бы видно, что уже стемнело. Он не знает точного времени, но думает, что на часах должно быть где-то около девяти вечера. Не достаточно поздно для него, чтобы лечь спать, но делать ему все равно нечего.

Когда он еще был один, то в это время занимался поисками дерева, на котором можно было бы вздремнуть. Он убивал одного ходячего и укладывал его под деревом, чтобы замаскировать собственный запах. Затем залезал как можно выше, выбирал ветку потолще и, используя веревку из сумки, обматывал ее вокруг себя. Он вспоминает Джейка, который смеялся над ним, пересмотревшим Голодные Игры четыре раза, но Зейн совершенно не жалеет об этом. Особенно учитывая то, что эта веревка не раз спасала ему жизнь. Зейн ведет себя беспокойно во сне. Вот и сейчас, задремав, он дергается и ворочается, и, как минимум, дважды просыпается от того, что чувствует, как падает с ветки вниз.

Зейн встает и поворачивается к раковине. Проходит некоторое время, прежде чем кран издает громкий настораживающий звук и появляется прохладная чистая вода. Зейн брызгает себе в лицо несколько раз и тянется к своей новой зубной щетке. Пришлось ли Лиаму специально искать ее во время их вылазки? Или у них просто были лишние? Он искренне надеется на второй вариант. Потому что Лиам, рискующий собой ради того, чтобы Зейн просто мог почистить зубы, вынуждает его чувствовать дискомфорт и вину.

Он слышит, как Лиам возвращается, но не прерывается, вычищая привкус томатного соуса изо рта, просто не в силах встретиться глазами с парнем из соседней камеры. Когда он заканчивает, то проводит языком по зубам, наслаждаясь чистотой, гладкостью и мятным привкусом. Боже, он так скучал по этому.

– Идешь в постель? – спрашивает Лиам, появляясь у него на пороге.

– Наверное, – Зейн оборачивается к нему и поводит плечами.

– Отличная идея, – кивает ему Лиам. – Завтра мы должны кое-что сделать.

– Мы? – повторяет за ним Зейн.

– Нужно представить тебя всем. Ну, и есть еще кое-какие задумки.

Зейн тяжко вздыхает, потому что догадывается, что, даже если он не захочет встречаться с другими людьми, Лиам все равно заставит его. Но он действительного этого не хочет. Тех, с кем он успел познакомиться, уже вполне предостаточно для него. Лиам просто не понимает, что он не был с кем-то целыми месяцами, а сейчас он оказывается в ситуации, когда люди окружают его повсюду.