- Мы могли уйти. Но я не ушел и…

- Извинись еще раз, и я уволюсь, - говорит Лиам одновременно шутливо и строго. - Но серьезно, это не твоя вина. Такое случается. Черт, если честно, я даже немного в восторге. Это был самый захватывающий момент с тех пор, как ты меня нанял.

Будучи пьяным, Зейн решает, что Лиам Пейн — идиот. И, скорее всего, супергерой под прикрытием. Если он задержится до своего дня рождения (дату которого Зейн даже не знает, но должен будет позже спросить, потому что он хочет знать), Малик точно закажет для него костюм. Что-нибудь с огромной буквой «L». И лосины. Определенно, лосины. Это будет чудесно.

- Просто великолепно, - бормочет Зейн. - Костюм из лайкры.

- Что? - спрашивает Лиам.

Зейн хлопает его по ноге.

- Твои бедра просто созданы для этого.

И затем он кладет голову на стекло и закрывает глаза. Туман, который поселился в его голове после седьмого или восьмого бокала, наконец-то его накрывает.

__

Сначала вечеринки всегда кажутся отличной идеей, но редко когда на следующее утро можно сказать, что они стоили текущего состояния. Первым делом он выползает из постели, хватаясь за предметы мебели по пути, чтобы не упасть, направляется в ванную комнату. Когда он добирается до унитаза, всё, что он пил ночью, вырывается наружу, но почему-то это не очень помогает стереть воспоминания.

Он дотягивается до раковины, включает кран и подставляет ладони, чтобы наполнить их водой. Полоскает рот, затем берет зубную щетку. Когда он заканчивает, то бегло смотрит в зеркало, после чего резко отворачивается. Он выглядит отвратительно. Бледный, губы выразительно розовые на фоне его кожи, глаза кажутся впалыми.

Он потирает виски, пытаясь не проигрывать в голове события прошлой ночи, но не выходит. Алкоголь, танцы, драка, Лиам, который заступился. Поездка домой после, когда он начал вести себя, как полный придурок. Господи, Лиам был прав. Это его работа. Зейн не должен был вести себя, как… как парень, который только что наблюдал, как его партнер ввязался в драку, и переживал, всё ли с ним в порядке. Потому что в обязанности Лиама входит убедиться, что с Зейном всё хорошо, и в этой ситуации нет обратной стороны. И он знает, что в будущем такое будет случаться много раз. Ему придется привыкнуть к тому, что Лиам пойдет прямо на поле боя, лишь бы спасти от этого Зейна.

В его голове всплывает словосочетание «костюм из лайкры», и Зейну хочется вырвать второй раз.

Все, что ему остается, это молиться, что остальные свалят всю вину на спиртное. Он сделает именно так, потому что и понятия не имеет, какого черта себя так вел. Правда. Он не знает. Это непостижимо его уму, и голова слишком болит, чтобы попытаться постичь это.

Когда он возвращается к себе в спальню, Зейн достает мобильный из джинсов, которые бросил ночью на пол. У него двенадцать новых сообщений. Два от Гарри, по одному от каждого от остальных ребят, несколько от людей, с которыми он обычно не разговаривает (или, которым он обычно не отвечает, но они разговаривают с ним часто). И, наконец, одно сообщение от Лиама.

Проходит долгий момент, который он проводит, покусывая губу, после чего решается открыть смс. Когда он читает, то не знает, что думать или чувствовать.

Надеюсь с тобой все хорошо после вчерашней ночи :)

Какого черта это вообще значит? Если бы это был Луи, то ответ был бы ясен: конкретный сарказм и издевательство. Если бы это был Гарри или Джош, это было бы искренне. Если бы это был Найл, то он бы написал «лол счастливого похмелья». Но это Лиам, и Зейн плохо его знает, чтобы понять значение сообщения. Он правда мог вежливо надеяться, что Зейн хорошо себя чувствует. Или он мог волноваться о том, что Зейну плохо. Или он мог просто издеваться над Зейном за всё то, что произошло ночью.

Покачав головой, Малик кидает телефон на кровать и заглядывает под нее. Он достает спрятанную там коробку, намного бережнее, чем он обращается со своим телефоном, и кладет ее на кровать. Когда он снимает крышку, то какое-то время смотрит на содержимое.

Сама коробка старая и потертая. Это случается с вещами, которые ты хранишь годами, постоянно пользуешься ими и перемещаешь. На самом деле, крышка уже с трудом подходит. Ее края покоробились, и чтобы одеть ее обратно, приходится прикладывать усилия. И он мог бы заменить ее, если бы захотел. Сама по себе коробка не несет особой ценности. Раньше в ней лежали ботинки, которые Зейну купила мама, когда ему было тринадцать лет, но к этому времени стерся даже логотип.

Зейн садится на кровать, скрестив ноги, и роется в коробке. По большей части, это просто куча блокнотов. Всего их семь, все они дешевые и тонкие, и большинство из них такие же мятые и потертые, как и коробка, потому как они открывались и закрывались миллионы раз. Честно говоря, только два самых новых еще в хорошей форме.

Под блокнотами лежит множество ручек и карандашей. Также там есть аккуратно свернутое старое семейное фото со времен, когда он был еще ребенком и его сестры (все, кроме Доньи, конечно) были совсем маленькими. Его щеки тогда были немного пухлыми, а на голове красовалась ужасная стрижка, при виде которой его всегда передергивает, но ему нравится сама фотография.

И еще внутри лежит три пустых пачки из-под жвачки и одна запечатанная, которую он оставил в коробке пару месяцев назад. Он берет ее, кладет две подушечки в рот и достает самый новый блокнот. Он пролистывает одну за другой страницы, исписанные кривым почерком, случайные записи, которые он решил оставить, ободранные края в местах, где он вырвал одну или несколько страниц, и куча рисунков, которые он набросал, когда отвлекался. Когда он долистывает до конца, то кладет блокнот на кровать и ждет.

И ждет. И ничего не приходит в голову. Он не писал уже… уже долгое время. Он помнит свой первый альбом, который состоял из собрания песен, написанных им в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. В студии было тяжело, когда люди отвергали песню за песней, потому что их было слишком много. И он в состоянии признать, что некоторые из них были не очень. Но им удалось выбрать всего двадцать приличных песен, а затем укоротить список до двенадцати для официального альбома.

Второй альбом он писал намеренно. Не просто от нечего делать, пока валял дурака в своей комнате, или летом на заднем дворе, потому что его друзья были заняты, а родителей не было дома, и ему больше нечем было заняться. Пришлось думать. Пришлось постараться. И было не очень легко, но и не сильно трудно, ведь в его жизни происходило столько нового, столько всего, что приносило эмоции и слова. Он написал весь материал в период между выходом дебютного альбома и концом первого тура. Его запись в студии заняла больше времени, они ждали несколько месяцев, чтобы выпустить его, и второй альбом вышел только год назад.

И затем идет третий альбом. Написанный между концом работы над вторым и его релизом. На этом альбоме больше всего песен, написанных не Зейном. На первом была только одна. На втором — три попсовых, танцевальных песни. На третьем — целых шесть песен, которые написал не он. Шесть. Что, тем не менее, ему на руку, потому что ему лучше иметь больше времени на написание, чем выдать что-то, что не имеет для него никакого значения.

Но сейчас… он не писал песен уже семь или восемь месяцев. А последняя, которую все же написал, настолько плоха, что ему даже неудобно показывать ее кому-то. Он пробегает по тексту глазами, зачеркивает строчки, которые кажутся абсолютно нелепыми, и у него остается… две строчки. Две. Сраных. Строчки. Это всё, что пригодно. Лучше, наверно, просто вырвать всю страницу.

Проблема, конечно же, в том, что готовый список песен ожидается уже через несколько месяцев. У него в запасе есть время, на крайний случай, до конца тура, и он в полной жопе, потому что у него нет ничего. А он пытается. Черт возьми, пытается. У него просто не получается.

Он достает жвачку и кладет очередную подушечку в рот. Это проблема тянет на три подушечки. Может, даже на четыре.