Последний таран Деду-соседу по даче посвящаю. Дед в коляске инвалидной, Доживая жизни срок, Сам, со стойкостью завидной, Ездил к речке на часок. У речной спокойной глади Посидит дедок в тиши, И на воду нежно глядя, Боль излечивал души. Над рекой туман белёсый Растворится на заре, И лежат вдали покосы, Словно дюны в янтаре. Ах, какие утром росы Благоденствуют в траве! Дед сидит, молчит, вздыхает, (Здесь сидел он и вчера), Фронт и юность вспоминает, У землянки вечера. Вылетали – не прощались, Отбомбив и отстреляв, В часть родную возвращались На цветущий луг из трав. Часто тут же засыпали, «Утонув» в густой траве. Боевых друзей теряли — «На войне, как на войне». Павших молча поминали, Выпивая по сто грамм. Смерть «гуляла» под винтами Рядом с жизнью – пополам. Выжил дед, и орден дали, А к нему ещё медали: За бои и за таран. Помнил дед, как в серой вате, Свет померк – земля горит, Пулемёт заглох некстати, А в пристрелянном квадрате — Чёрной тенью – «Мессершмитт». Дальше деду позабылось, На глаза наплыл туман… Может, всё ему приснилось, Как зашёл он на таран? Всё смешалось в миг единый, На одном дыханье крик, Шлейф за «Мессером» предлинный Чёрно-огненный возник. Горизонт качнулся тусклый, Скрежет, боль и хрип, и русский Сочный с присказкой язык: (От него уж дед отвык) «Есть! Попал! Едрёна мать! Фрицу неба не видеть!» Из-под шлема кровь струится, На лице ожога след, Гимнастёрки бок дымится, То ли жив? А то ли нет? Пот, как талая водица, Мерно каплет на планшет. Деду часто-часто снится В соснах тихий лазарет, Да пушистые ресницы, Что встречали с ним рассвет. Дед, сомкнув сухие губы, Подышать спешит к реке. Видит: Что там? – Дыма клубы Расползались в ивняке. Слышны крики злы и грубы, Шум и ругань на песке — То хмельные «жизнелюбы» Разлеглись на пикнике. Вот набычась с перепою, Очумелый гитарист Ярит, хриплым криком воя, Из себя героя строя, Словно рокер-металлист. А над тихою рекою Мат «плывёт» и визг, и свист. И, услышав вот такое, Разметалось всё земное: Все живые онемели, Позабились в норки, щели, Разлетелись, расползлись Кто – куда; кто вниз, кто ввысь. Лишь под утро стихли вопли, Храп в дорожной колее. Гитарист, размазав сопли, Распластался по земле. У излучины любимой Видит дед пейзаж «чужой»: Зелень вся пропахла дымом, Как Мамай прошёл ордой: Мусор, хлам, пивная тара, От костра, как от пожара — Угли чёрные горой. Разбрелись юнцы по парам, А забытая гитара С перебитою струной Тихо мокла под сосной. Деду стало очевидно — Он «фашистов» не добил И, собрав остаток сил, На коляске инвалидной На гитару «накатил». С деда – что? – Ни дать, ни взять. «Есть! Попал! Едрёна мать! Фрицу больше не летать!» Протаранил дед гитару Старым стёртым колесом. Пронеслись стрижи на пару, Да в затоне булькнул сом. А хмельные вояжёры, С перепою, пережору Беспробудным спали сном. Ветераны
Друзья, присядем на часок, Наполним водочкой бокалы… За первым вспомним для начала Суровой юности урок: Труба призывная звучала, Спешили мы, не чуя ног, На сбор у старого причала. Мы уходили на войну, Нам было только восемнадцать, Не зная выпадет кому Счастливый жребий – возвращаться. Мы уходили на войну От хат, садов, колодцев, пашен Встать за любимую страну, За всё, что сердцу и уму Бесценным было, русским, нашим. Мы помним звон колоколов, Глухой набат – не звон бокалов, И слёзы жён – ещё не вдов, И матерей у стен вокзалов. Ещё от ран не отошли, Ещё бои не отшумели, Кто выжил – шли, упорно шли, Сняв обгоревшие шинели, К одной заветной, мирной цели — К земле истерзанной припасть, Благим трудом заняться всласть: Пахать, крыть крыши, печки класть, Качать младенцев в колыбели. Да, нам, друзья, не занимать Любви к Отечеству святому. Мы у страны не смели брать, Могли лишь только отдавать, И не стремились по-другому. Из нас немногие считали Потери, раны, ордена. («Наука» та не всем дана!) Мы все с Россией выживали. Простые наши имена В парадных песнях не звучали, Была ли наша в том вина, Что столько выпало печали? Пусть мы до срока поседели, Но всю любовь, какой владели, Всё, что могли мы и умели, России отдали сполна! |
