– Все, я готова, – соседка прямо в ночнушке ступила на лестничную площадку. Вставляя ключи в замочную скважину, смачно зевнула:

– Ну, чего ждете? Идите уже к диспетчеру. Я, можно сказать, на посту!

Хозяйственный двор представлял собой асфальтированную площадку перед двухэтажным серым зданием, напоминающим кубическую коробку. Все это добро обнесено высоким железобетонным забором с постоянно распахнутыми, ржавыми воротами. На фасаде коробки, над одной из двух дверей, ведущих в глубины здания, надпись – «Диспетчерская».

Любовь Владимировна вошла в дверь диспетчерской и оказалась в узком прямоугольном, темном предбаннике. Вошедший в столь странно неудобное помещение сразу упирался в стену с темно-синими крашенными панелями. В левом и правом торце – двери цвета панелей. Дверь, что слева приоткрыта и сквозь широкую щель рассеянно падала полоса дневного света, благодаря которой появлялся шанс не свернуть шею в предбаннике без какого-либо освещения. Дверь справа была закрыта и только мрачно вырисовывалась своими контурами.

Женщина, не рискуя войти, просунула голову в щель. В просторной комнате, прямо перед ней, около большого светлого окна, впритык друг к другу, стояли два обычных канцелярских стола прежней эпохи. Справа от двери, вдоль стены располагались четыре стула. Все та же темно-синяя краска на панелях создавала печально-горестное настроение не смотря на потоки солнечного света, проникающие через окно и разливающиеся по всему помещению. За одним из столов сидела женщина пожилого возраста, довольно миловидная, с короткими крашенными в рыжий цвет волосами, яркой помадой на губах и неумело подведенными глазами. Она подняла голову от бумаг на телефонный звонок, размытым взглядом обдала голову посетительницы и, что-то резкое буркнув себе под нос, бросила трубку. Любовь Владимировна в нерешительности мялась у двери.

– Что вы хотели? – тоном генерала на плацу, грохнула диспетчер.

Командные, грубые нотки в голосе совершенно не сочетались с миловидным внешним видом. От такой несовместимости посетительница растерялась. Быстро оправившись от потрясения, произнесла заученную фразу:

– Извините за беспокойство, я потеряла ключи от домашней входной двери . . . запасных у меня нет . . . Вообщем мне бы плотника пригласить . . . замок поменять . . .

– Вы бы, бабушка, к обеду пришли, – с издевательским сарказмом прокомментировала просьбу размалеванная дама. – Выспались? А люди, между прочим, с восьми работают. Сегодня уже все заняты. Приходите завтра с утра, к восьми, когда специалисты на месте . . . Сегодня поезд ушел . . . Ту-ту, бабуля!

Хамское поведение и наглая выходка диспетчера не столь сильно огорчили посетительницу. Неприятнее всего прозвучало обращение «бабуля». Конечно, затрапезность внешнего вида не располагала к сантиментам, и возраст вносил свои коррективы в общение, однако полу блатная фамильярность вызывала возмущенное неприятие. Ничего не оставалось, как двигаться домой и завтра повторить штурм по завоеванию плотника.

К огромному удивлению Любови Владимировны, пересказанное ею событие, не произвели никакого впечатления на Нину Кузьминичну.

– Наша бюрократия, леность и беспорядок легко не сдаются. Их нужно брать упорством и настойчивостью. Вы еще хотите бороться или все же обратитесь к детям?

– Нет, нет, я сама доведу дело до логического конца . . .

– Да, да, если не загремите на больничную койку. Вы, Любовь Владимировна, прожили за надежной спиной мужа, – Нина Кузьминична поднялась с кресла, в котором смотрела телевизор в ожидании хозяйки. – Он все ваши проблемы решал, потому вы создание нежное и беззубое. Настоящей жизни не знаете и за себя постоять не умеете. Вам любой мозги затуманит. А я баба одинокая, сама за себя постоять умею. Раньше люди хоть власти боялись, работу потерять боялись, теперь времена настали, когда никто никого не боится. Да и то сказать, хороший слесарь, например, себе цену знает и зарплату большую требует. Где же начальству ему достойную зарплату взять? Выше тарифа не прыгнешь, вот и закрывают глаза на шабашки в рабочее время. Лишь бы удержать. Так и с другими рабочими. Ладно, что я вам ликбез читаю? – она направилась в прихожую. – Завтра начнем сначала. Приходите за мной в семь сорок пять, чтобы без пяти минут восемь вы уже сидели в диспетчерской.

Без пяти минут восемь Любовь Владимировна, приткнувшись к кирпичной стене производственного здания рядом с крыльцом, терпеливо ожидала новую хозяйку диспетчерской. Уже знакомая ей по вчерашнему разносу, рыжеволосая «генеральша», не отягощенная суточным дежурством, бодро проследовала на выход из ворот хозяйственного двора. Сегодняшнее утро кардинально отличалось от вчерашнего, скорее всего тем, что началось оно для посетительницы более чем на час раньше. Наверняка вчера тоже, как впрочем, и каждый день хозяйственный двор бурлил жизнью только с восьми до девяти утра, потом все разбредались по делам и производственное пространство пустело. Любови Владимировне было занятно наблюдать как по двору, из двери в дверь метались рабочие в спецухах, громко матерно излагая свое мнение, чаще всего ругали то начальство, то заказчиков, то условия труда. Двери хлопали, на площадку въезжали машины, из них выбирались крикливые мужики, нервно скрывались за дверями, не задерживаясь в здании, погружались в свой транспорт и, газанув, обдав дымом присутствующих, скрывались за стеной забора.

Устремив взгляд к кучке курящих мужичков, стараясь мысленно выделить из них столь необходимого плотника, пенсионерка успела ухватить только момент, когда женщина, груженная двумя объемными пакетами входила в диспетчерскую. Быстренько смекнув что к чему, посетительница пристроилась следом. Та плечом толкнула знакомую дверь в темном коридоре. Оказавшаяся не запертой, она легко распахнулась, пропуская в помещение двух женщин. Здесь, в свете солнечного утра, новая диспетчерша предстала во всей красе. Она совершенно не обращая внимания на пожилую посетительницу, взгромоздив пакеты на свободный стул, начала их разбирать, рассовывая содержимое то в ящики стола, то в небольшой облупленный холодильник, что теснился в противоположном углу. Вчера от расстроенных чувств Любовь Владимировна не заметила агрегата без опознавательных знаков, сегодня внезапно возникший холодильник напомнил «Саратов» ее молодости и даже расслышался звук его монотонного гудения.

Новая дежурная оказалась моложе предыдущей, вместе с тем, удивительным образом чем-то неуловимо похожая на сменщицу: то ли глубоко посаженными глазами, то ли крупным носом. Тоже ярко накрашенная, с копной мелких кудельков на голове. Любовь Владимировна скромно пристроилась на стуле у самого выхода. Закончив с пакетами, женщина подхватила чайник и ни слова не говоря, исчезла из кабинета. Посетительница замерла в неловкой растерянности, однако, вспомнив призыв Нины Кузьминичны, решила стоять до последнего. Хозяйка появилась минуты через три, определив чайник по назначению, ловко поправив кудельки перед зеркалом наманикюренными пальцами, тяжело шлепнулась на стул. Весь ее вид говорил о непомерно изматывающем начале рабочей смены.

– Я что-то не пойму, бабушка, вы пришли полюбоваться на меня или как? – снисходительно обратилась к пенсионерке, одарив ее, наконец, драгоценным взглядом.

– Извините, я не хотела вам мешать . . . ждала пока закончите . . . свои дела, – пришлось оправдываться застенчивой старушке.

– Позвольте, позвольте, это про какие дела вы говорите? Я, между прочим, на рабочем месте своими делами не занимаюсь . . . Я смену на сутки принимала, – грозное шипение, начинало пугать. – На работу, понимаете ли, спешила . . . позавтракать не успела дома . . . Это вы здесь от нечего делать расселись. Мне что, электричеством вас пытать, чтобы сказали зачем пришли?

– Не надо меня пытать . . . – волнение не давало сосредоточиться. – Я вчера с утра уже приходила . . . вчерашняя дама сказала, чтобы я сегодня к восьми пришла . . . Я пришла . . .