— Да… Вы могли знать их, могли встречать: ее семья долго жила на Востоке, там, где были и вы. Старик Хелмицкий по назначении в государственный совет вскоре умер, а через несколько времени после того дочь его вышла замуж. Очень милая семья, я их хорошо знаю, это мои большие друзья. Вы не были с ними знакомы?

— Да… я знаю их понаслышке, — ответил Фадлан, снова вернув к себе хладнокровие. — Но я никак не ожидал встретиться с ними в Петербурге.

— Хотите, я вас представлю?

Фадлан смутился.

— Благодарю вас… Может быть… Лучше как-нибудь в другой раз. Я думаю сейчас незаметно удалиться: уже четвертый час.

— Это — идея. Я, пожалуй, последую вашему примеру. Может быть, нам по дороге?

— Я живу на Каменноостровском.

— К сожалению, не по дороге! Но вы позволите, дорогой коллега, предложить вам мои санки и меня самого в провожатые? Я с удовольствием провожу вас: хочется подышать воздухом и… нам еще есть много о чем поговорить.

— Дорогой учитель, чем я заслужил такое внимание?

— Ради Бога, бросьте раз навсегда этого «учителя». Так было когда-то, а теперь я хочу сделаться вашим учеником.

И, заметив удивленный взгляд Фадлана, он добавил:

— Не веря в вашу скромность, я все-таки настаиваю, что вы знаете гораздо больше моего…

— Может быть, вы ошибаетесь?

— Не думаю.

Они незаметно удалились из зала.

Между тем, в интимном салоне разыгралась в третий раз интересная сцена. Княгиня Джординеско, завладев молодым Варенгаузеном, который был ей представлен в то время, как жена его порхала по зале, взяла своего кавалера под руку и, оживленно болтая, привела его в салон. Здесь они уселись на мягком диванчике, ближе к входу. Трельяж скрывал от них недвижное бледное тело бедной Таты, все еще лежавшей в глубоком обмороке:

— Я очень довольна, барон, что судьба послала мне такого кавалера, как вы, — сказала с милой улыбкой Джординеско.

— Вы позволите узнать, — довольно сухо спросил Варенгаузен, — чему я обязан, что слышу эти любезные слова? Чем я снискал ваше благоволение?

Княгиня немного смешалась, но быстро оправилась и продолжала:

— Я должна вас предупредить; я издалека и…

— Вы, кажется, приехали из Бухареста?

— Да… Только всего какую-нибудь неделю тому назад и положительно никого не знаю.

— О, здесь, княгиня, знакомства делаются очень быстро!

— Не сомневаюсь. Если бы я приехала в незнакомый городе своим мужем, да. Но…

— Ваш муж?..

— Я вдова, барон. Мой муж умер два года назад, и я путешествую почти со дня его смерти.

— Чтоб забыться?

— Чтобы рассеяться, — это то же самое.

Она немного задумалась.

— Говорят, Россия страна неожиданных приключений. Говорят, петербургский свет очень интересен. Я хочу… сделать опыт.

Эта грубая откровенность не понравилась барону, который не без насмешливости посмотрел на княгиню.

— Я буду иметь честь служить препаратом для вашего опыта?

— Боже мой, какой вы злой! Вовсе нет. Я должна вам сознаться, что для меня вы представляете совсем особый интерес.

— Ого!.. Какой же, смею спросить?

— Из разговора случайно я поняла, что… Как бы это вам сказать?.. Вы, после двухлетнего супружества, влюблены в вашу жену. Так вот… Вы понимаете?.. Красивая иностранка, вдобавок, когда она вдова и молода, всегда имеет за собой репутацию опасной. Не будем наивны: каждая женщина прекрасно знает себе цену. И я знаю, что я красива и молода. Но я хочу испытать, насколько я опасна, и испробовать свои силы на неприступном северном граните, на вас. Я откровенна, барон, не правда ли? Каково ваше мнение по этому вопросу?

Княгиня кончила тем, что заинтересовала барона. Все время он был холоден, сдержан, вежлив. Некоторые ее выражения ему не нравились, и вообще вся она казалась ему несколько вульгарной. Но каждый раз, когда он пробовал взглянуть на нее, он чувствовал в своих глазах какое-то странное ощущение: они точно закрывались под острым взглядом молодой женщины и веки делались тяжелыми, точно наливались свинцом. А когда он не смотрел на нее, он чувствовал, как ее взгляд, от которого он хотел бежать и не мог, обволакивал его и покорял его волю. Это странное влияние княгини проникло все его существо, и он был уже покорен ею, незаметно для самого себя.

— …Итак, ваше мнение, барон? — повторила княгиня.

— По-моему, княгиня, ни одна женщина не может быть опасна сама по себе для мужчины, как бы прекрасна она ни была. Существуют положения, княгиня, при которых чары прекраснейших из женщин, опытных волшебниц и фей, бессильны перед мужской волей. Заслуга мужчины в этих случаях невелика, ему даже не нужно бороться с искушением: он просто не замечает искусительницу, будучи всецело поглощен иной, более великой, настоящей и возвышенной любовью.

— Значит, вы меня не боитесь? Вас кто-нибудь охраняет? У вас есть щит, которым вы закроетесь?

— Вам об этом, наверно, говорили, — ответил с достоинством барон. — Я люблю мою жену. А вот вам и доказательство.

Он вынул из бокового кармана бумажник, открыл его и осторожно освободил из небольшого конвертика крохотный кусок белой ленты.

— Что это такое?

— Этот обрывок ленты я поднял в гостиной, когда был впервые представлен моей будущей жене. И это осталось ее первым сувениром.

Княгиня усмехнулась.

— В вас сказывается кровь ваших немецких предков. Вы сентиментальны. Послушайте, ведь это неосторожно… показывать интимный сувенир, которым вы должны так дорожить! Что вы будете делать, если какая-нибудь женщина, желая подвергнуть вашу супружескую любовь испытанию воспитанием и вежливостью… какая-нибудь женщина, например, хотя бы я, попросит вас в память этого разговора поменяться… заменить этот маленький обрывок чем-нибудь иным?

Она задумалась на мгновение и затем, отколов розу от своего корсажа, добавила:

— Заменить его вот этой розой. Смотрите, какая она свежая, не чета вашему пожелтевшему обрывку.

Варенгаузен поднял глаза на княгиню. Ее острый металлический взгляд проник до самой глубины его души. А ее поражающая красота опьяняла его, туманила его голову и овладевала его душой.

Все-таки он сделал усилие и сказал:

— Я… я отказался бы.

— Даже если бы я попросила?

Он снова посмотрел на нее и снова почувствовал себя во власти княгини.

— Что вы хотите этим сказать? — пролепетал он.

— Только то, что я не думаю, чтобы воспитанный человек вашего общества мог отказать мне в моем маленьком капризе!

— Позвольте, княгиня…

— Я знаю, что вы хотите мне сказать: про этот сувенир знают, не правда ли? Могут изумиться его исчезновению. Вы разве обязаны отчетом, барон?

Варенгаузен хотел спрятать ленточку, но она выпала из его дрожащих рук. Княгиня с быстротой молнии подняла ее и, свободной рукой протянув ему розу, сказала:

— Видите: она уже у меня и по праву победителя я вам ее не отдам. Возьмите розу взамен, — это фантазия женщины!

— Бог мой! — ответил барон дрожащим голосом. — Если она уже у вас?.. Но я не понимаю, зачем она вам?

— Зачем-нибудь да нужна.

— Я вижу, что, действительно… что хочет женщина…

— Того хочет дьявол, не правда ли? Но я хочу еще большого: дайте мне розу!

Она взяла розу из его покорных рук и, переломив длинный стебель пополам, отдала цветок ему, оставив стебель себе:

— Это будет мне воспоминанием, что, хотя на минуту, а все-таки я одержала над вами победу.

— Княгиня, на стебле, который у вас — кровь. Вы оцарапались?

— Я? нет… Не все ли равно? Я вам отдала лучшую часть. Посмотрите, какая женщина: дарит розу и оставляет себе шипы!

Барон медленно вдел в петлицу своего фрака фатальную розу, не отдавая себе отчета в том, что делает.

За трельяжем раздался тихий стон.

— Что это такое? — спросила княгиня с прекрасно разыгранным удивлением.

Барон бросился за трельяж и остолбенел при виде бледной Таты.

— Княгиня… Посмотрите!.. Ах, бедная девушка!.. Несчастье, обморок! Посмотрите!..