Лемурия задрожала.

— Господин… Господин, что вы говорите? Вспомните, кто вы и кто я! Ведь вы — посвященный, неужели же вы падете, вы — высокий и чистый, вы — светлый луч?

Она хотела встать, но Фадлан крепче сжал ее руку и привлек трепещущую и сопротивляющуюся бледную девушку к себе.

— Лемурия, Лемурия… постой… не дрожи и не бойся! Слушай: я хочу в свою очередь рассказать тебе легенду, не хуже твоих. Полно же, не волнуйся, не дрожи! Сядь сюда, ближе ко мне, оставь твою руку в моей, пойми — к нам идет счастье… Слушай, Лемурия: когда-то давно, очень давно ангелы сошли с неба на землю, чтобы любить дочерей земли, потому что в те времена, когда люди размножились, среди них родились девушки поразительной красоты. И когда ангелы, сыны неба, увидели красоту женщин, они влюбились в них. И ангелы говорили между собой:

— Пойдем, выберем себе жен из рода людского и приживем с ними детей.

И сказал им их владыка Самиаза:

— Может быть, у вас не хватит мужества исполнить ваше намерение, и я останусь один виноватым в вашем падении?

Но они ему ответили:

— Мы клянемся никогда не раскаиваться и не проклинать нашу судьбу.

Их было двести и двести спустились с неба на горе Эрмон.

И с того времени гора эта стала называться Эрмон, что значит гора обещания.

И имена старших из этих ангелов, спустившихся на землю, были: Самиаза, который был старшим из всех, Уракабарамиил, Азибиил, Тамиил, Рамиил, Данел, Азкиил, Саракуал, Азаил, Армерс, Батраал, Анан, Завебе, Самзавиил, Этраил, Турел, Зеамиил, Аразиал, Фадлан… первый из моего рода и чья эфирная кровь течет в моих жилах.

Они взяли себе жен из дочерей земли, с которыми сошлись. Они научили их магии, чародейству и разделению корней, деревьев и трав.

Амазарак открыл им тайны чародейства, Баркеал был владыкой тех, кто изучали звезды, Акибиил дал каббалистичеокие знаки, Азаредел постиг движение луны, Фадлан посвятил дочерей земли в тайны любви.

Так рассказывает про падение ангелов старинная каббалистическая книга Эноха, взятого живым на небо.

Но, дорогая Лемурия, эти ангелы, сыновья Бога, были посвящены магии, потому что после своего падения они уже стали людьми через сближение с нескромными женщинами. Поглощенные страстью, они любили женщин, и похищена была от них тайна владычества и жертвы.

Тогда первоначальное и правильное развитие человеческого рода нарушилось, и великаны, то есть представители грубой силы и божественных знаний, похищенных с неба, завладели миром, который не мог избавиться от них иначе, как погрузившись в воды всеобщего потопа, в которых изгладились следы прошедшего.

Грех Самиазы и грех Адама схожи во всем, оба погрешили вследствие слабости сердца, оба вкусили от древа познания и оба далеко ушли от древа жизни. Я хочу быть третьим, Лемурия: что для меня древо жизни, когда через тебя я могу вкусить совершеннейшее из знаний, — познание любимой женщины?.. Пусть плод с древа этого знания даст мне смерть, этот плод — драгоценность мира, это золотое яблоко — звезда земли, — безбрежная, чудная, кипучая земная любовь!

Есть еще другая древняя книга, которая называется книгой наказания Адама. Она рассказывает, что у Адама было два сына: Каин, представлявший собой грубую силу, и Авель, представлявший собой всю тонкость высшего знания. Они не могли поладить между собой и оба погибли один через другого. Наследство же перешло к третьему сыну, Сету, который был так свят, что мог входить в земной рай, и херувим не трогал его и не убивал своим пылающим мечом. Слушай, Лемурия: этого Сета знали у вас в священном Египте, и ты могла бы много рассказать про него…

То были ангелы, и они отказались от своей лучезарной славы, от блаженства безгрешной жизни, от могущества свободных знаний для любви дочерей земли, ибо само небо показалось им ничтожным, скучным и холодным без этой любви. Лемурия! О, Лемурия, ты прекраснейшая из дочерей земли, прекраснейшая и дважды рожденная… а я только посвященный, но не ангел и даже еще не свободный дух. Что такое мое посвящение? Что все мои знания и сила перед одним взглядом твоих глаз? Я хочу получить иное посвящение, новое и великое, у твоих дивных ног!

— Господин!.. Господин… Опомнитесь, что вы говорите?

— Ах, Лемурия! Я уже тяжко согрешил, переступив границы того, что было мне дозволено, еще тогда, когда воскресил тебя, и вот я наказан… тобой! По наказание мое сладостно и отрадно, и…

— О, господин, одумайтесь, пока не поздно… вы потеряете свободу!

— Ах! Свобода, свобода! Твоя любовь возвращает мне свободу, разрушая оковы моих знаний и моего посвящения! Моя свобода — это ты, и только ты одна… Лемурия, люби меня! Ты слышишь? Я так хочу!

Он притянул ее к себе. Но она еще колебалась.

— Ведь я только призрак… Безумный, что ты делаешь?

— Призрак!.. Мечта!.. Я тебя люблю!

Лемурия тяжело вздохнула, — свет ярче заблестел в ее роскошных волосах.

— Пусть будет так, как ты хочешь, возлюбленный!

— …Суламита… Песня песней… Сладостная мечта… О, моя Суламита!..

Ее губы ответили страстным поцелуем на горячие лобзания Фадлана.

Предсказание Моравского исполнилось.

Свет вспыхнул еще раз и погас.

Моравский, друг и приятель семьи Хелмицких, бывал у них каждый вторник к обеду.

Сегодня, как и всегда, старый профессор вошел в гостиную уютной их квартиры на Моховой с сияющим цилиндром в руке и в своем обычном черном, наглухо застегнутом сюртуке.

Но мадам Хелмицкая встретила его с плачем и слезами.

— Дорогой профессор, вы наш старинный друг… нам не к кому обратиться, спасите от стыда наши седые головы, спасите счастье нашей Нади!

— Что случилось?.. Успокойтесь, — сказал Моравский.

А случилось то, что Варенгаузен бросил свою жену. Он взял отпуск, причем дома об этом ничего не знали, сказал жене, что едет в командировку, и уехал. Отсутствие писем навело на подозрения. А в результате оказалось, что он поехал не один, а вместе с княгиней Джординеско. Потом княгиня вернулась, а он остался неизвестно где. Такое положение длилось вот уже более двух месяцев и кончилось тем, что, как водится, пошли разные слухи, а бедная баронесса заболела.

Моравский сокрушенно покачивал своей седой головой в продолжение рассказа Хелмицкой об этих печальных событиях.

— Чем же я могу помочь? — заключил он. — Советовать, говорить жалкие слова значило бы только растравлять ваши раны. Впрочем, я в свою очередь посоветуюсь кое с кем и, может быть, что-нибудь и придумаем.

Этот кое-кто, с кем хотел посоветоваться Моравский, был, конечно, Фадлан.

Профессора больше всего изумляло участие во всей этой истории княгини Джординеско. Он вспомнил про свой разговор с Фадланом о вампиризме и о том, как доктор отозвался о Джординеско; он вспомнил о сцене, разыгравшейся между ней и Фадланом из-за розы; он вспомнил и о загадочных словах Фадлана; вспомнил почему-то и о том, что главным материалом для черных действий является человеческая кровь. Он терялся в предположениях и боялся делать выводы. Но, во всяком случае, дело было загадочное и таинственное, и он решил посоветоваться с Фадланом. Так случилось, что после обеда у Хелмицких Моравский очутился у Фадлана в его обширном кабинете, заваленном книгами и рукописями.

— Я вам, кажется, помешал, — сказал профессор, подходя к столу, за которым сидел погруженный в чтение Фадлан.

— Вы мне никогда не мешаете, дорогой профессор, — ответил Фадлан, отодвигая в сторону толстый фолиант.

— Что это вы читаете?

— Это собрание санскритских ментрам.

— А эти записи?

— Это? Это Даванаджара, наша древняя и священная рукопись. Садитесь, профессор, милости просим!

Он усадил профессора на кресло против себя и молча ожидал объяснения причины его прихода. Но профессор не знал, как приступить к щекотливому предмету беседы.

Наконец Моравский первым нарушил неловкое молчание.

— Эти ментрамы, как вы говорите, очень меня интересуют, — сказал он. — Это и суть те формулы, которые употребляют в Индии?