— Хорошо, — сказала она. — Я тоже буду откровенна. Да, мы действительно не знали друг друга. Правда и то, что мы сразу распознали каждый своего врага. И вот, беспокоясь о будущем, и призвала к себе помощь.

— Но кто же вам угрожает?

— Сейчас — никто. Очень скоро — может быть, вы.

— Я? Никогда, если на меня не нападут. Никогда, пока вы не поставите на карту мою жизнь. Это будет для вас… не трогать меня будет для вас совсем легко, потому что, уверяю вас, я приехал сюда учиться, но никак не действовать. Итак, успокойтесь: я очень скромен, с утра до вечера занят и мы можем встретиться с вами только разве случайно, где-нибудь у общих наших знакомых, на вечерах или каком-нибудь бале.

Наступило молчание, Аврора обдумывала свой ответ.

Наконец она сказала:

— Эти невинные встречи достаточны, однако же, чтобы привести нас к неминуемой борьбе, и я все-таки нахожу необходимым себя обезопасить.

— Заметьте, княгиня: если бы я хотел действовать против вас как враг, как будто это было бы моим законным правом…

— Да, я знаю! Вы служите божественной магии, я — волшебству, каждый делает, что может. Но, так как все-таки мы враги, вы согласитесь, доктор, что если вы имеете право меня уничтожить, я имею право принять против вас предупредительные меры.

— Для чего, княгиня? Если бы я хотел выступить против вас, если бы я хотел вас уничтожить, неужели, вы думаете, я не мог бы этого сделать, не выходя из своего кабинета? Но я не хотел действовать так и вовсе не хочу ссориться с вами.

— Итак? — не без любопытства спросила Аврора.

— Итак, я пришел просить вас отдать мне тот стебель розы, который судьба дала вам в руки.

Аврора встала.

— Доктор, — сказала она холодно, — я вам скажу совершенно откровенно. Вы еще не выступали против меня. Но кто поручится мне за то, что завтра вы не нападете на меня? И вот тогда, когда я буду от вас защищаться, вы признаете, что я поступила благоразумно, сохранив немного вашей крови в качестве защиты от вас.

Фадлан улыбнулся.

— Это шутка, княгиня! Что вы будете делать с моей кровью?

Но Аврора, блеснув глазами, подняла с угрожающим жестом свои прекрасные руки и проговорила:

— Ибн Фадлан, ты принимаешь меня за новичка в черных знаниях? Или хочешь ты усыпить мою бдительность? Клянусь великой безымянной силой, клянусь могучей нездешней силой, которой действуем мы оба, но только в разных направлениях… клянусь, что если несчастье — обоюдное несчастье — хочет, чтобы я тебя встретила поперек своей дороги, твоя кровь свяжет наши жизни и зло, которое ты нашлешь на меня, возвратится сторицей тебе! Понял ли ты?

— Несчастная женщина, — ответил Фадлан с глубокой грустью в голосе, — вы очень ошибаетесь! Я повторяю вам еще раз: я приехал сюда, чтобы учиться, а не действовать.

— В таком случае, я не буду заклинать твою кровь. Верь моему обещанию, как я верю твоей искренности!

— Хорошо, княгиня. Но берегитесь предпринимать что-либо против меня или против тех, кого я люблю, потому что в этом случае…

Аврора вспыхнула и прервала угрожающую речь Фадлана.

— Потому что в этом случае я должна буду пойти против твоей силы? Пускай! Но тогда заговор твоей крови мне поможет, и, если твои заклинания могущественны и твой знак силен, то знай, что ты будешь их первой жертвой.

— Без угроз, княгиня! Маг не должен отступать перед опасностью на дороге, по которой посылает его Благо… До свидания, княгиня.

— До свидания, Ибн Фадлан, искренне желаю нам обоим, чтобы наши дороги разошлись!

Они в последний раз обменялись взглядами: глаза княгини горели угрожающим пламенем, глаза Фадлана выражали холодную решимость — и доктор вышел из будуара Джординеско.

Аврора вернулась на свой диван, бормоча:

— Ну вот, я тебя предупредила, Фадлан! Ты служитель добра — и, конечно, гораздо сильнее меня; но теперь наши шансы уравновесились; у меня твоя кровь. Я ею воспользуюсь, и ты теперь знаешь, что заплатишь своей жизнью за мою… Впрочем, что меня беспокоит? Что может стать между нами? Ни он, ни я никого не знаем в этом огромном городе… Тот человек? Но Фадлан не станет его защищать, он даже не подозревает о его существовании!

Она задумалась. Потом, вскочив с дивана, гневно проговорила:

— Что это значит? Почему он не идет?

Она подошла к камину, около которого на круглом столике стоял изящный серебряный кофейник. Маленькая спиртовая лампочка грела кофе и синий огонек ее отражался в тонком фарфоре китайских чашек.

Аврора сняла крышку; из кофейника поднялся теплый и душистый пар.

Она протянула левую руку и начертала указательным пальцем в теплом паре пятиконечную звезду острием вниз и тихо прошептала заклинание.

— Шеваиот, посвящаю тебе это питье: претвори его в напиток зла. И да вольет он нечистую страсть в тело, забвение в душу, и верные твои да восхвалят твое могущество… Шеваиот!.. Шеваиот!.. Шеваиот!..

Дверь снова скрипнула и в будуар вошел барон Варенгаузен, распространяя вокруг себя запах тонких духов.

— Княгиня?

Джординеско протянула ему руку.

— Добро пожаловать, барон… Я вас ждала.

Варенгаузен изумился.

— Вы меня ожидали?

Аврора улыбнулась.

— Да… Предчувствие! Садитесь, барон, вот сюда, на кресло.

Он сел против нее, в то самое кресло, где так недавно сидел Фадлан.

— Вы меня ждали? Предчувствие? Как это странно!

— Странно?

— Да! Может быть, я покажусь вам смешным, но… какая-то сила влекла меня сюда, и я не мог ей не подчиниться.

Он замолчал. Она загадочно улыбалась, плотоядно оглядывая Варенгаузена с головы до ног.

— Ну что же, барон, — сказала Аврора, — вы не знаете, как называется эта сила? Неужели я должна сказать вам ее название?

— Я вас не понимаю, — смешался барон.

— Храбрее, барон, храбрее!

Она снова улыбнулась.

— Ее имя хорошо известно. Эта сила, которой, как вы говорите, вы бессознательно подчинились, эта сила влечет молодость к молодости, мечту к мечте…

— Княгиня! — еще более смешался Варенгаузен.

Он посмотрел было на нее, но сейчас же опустил глаза: ее острый взгляд проник до глубины его души. Но княгиня еще раз улыбнулась, но на этот раз нежно и меланхолически, и продолжала:

— Я должна показаться вам странной, и вы можете очень худо подумать обо мне. Может быть, я слишком свободна в своих выражениях, что не прощается у вас, в вашем холодном Петербурге. Но m-me Репина, у которой я имела… имела удовольствие… познакомиться с вами, служит мне гарантией, что я…

Барон низко поклонился и сказал:

— Княгиня, вы меня конфузите!

Аврора бросилась к кофейнику.

— Ай, ай, мой кофе, кажется, убежит! Вы видите, барон, я настолько ждала вас, что даже приготовила кофе, чтобы вас угостить. Вы не думайте, что это что-нибудь обыкновенное. Это моя гордость: никто у вас здесь, наверное, не знает рецепта его приготовления. Хотите кофе?

Барон поднялся, взял чашку из рук княгини и поднес ее к своим губам.

— Какой аромат!

— Да, — ответила вскользь Аврора.

И потом прибавила с особенным выражением:

— В нем есть особенности, о которых вы не подозреваете.

Она стала наблюдать.

С бароном происходили странные вещи. Он чувствовал, как что-то вроде пустоты постепенно овладевает его мозгом; внутреннее пламя жгло его душу. Он больше уже не был самим собой; посторонняя сила господствовала над ним, и бессознательно он впал в полное ее подчинение; его мысли быстро сменялись одна за другой и были бессвязны и вместе с тем сладки, словно им овладело опьянение, похожее на опьянение эфиром или гашишем. Он чувствовал и действовал, но как бы во сне, и иная личность рождалась и развивалась в нем, и для этой личности все его прошедшее уже не существовало.

Он сказал, вероятно, под влиянием этого нового возрождения:

— Что за чудесный кофе! Или, может быть, это потому, что все заграничное кажется нам прекрасным?

— Люди или вещи?

— Все!