–Двенадцать,– молниеносно выпалил паренек. И хотя выглядел он гораздо старше, но решил не гневить почем зря судьбу и сторговать себе пару веселых годков.

–Ляпота, – зевнул тролль, поравнялся с лениво трусящей Рыжухой и без спросу не взирая на вялые возражения отрока перекинул пузатую котомку Рашаля к себе.– Пиво-то, балда стоеросовая, опять же, только с четырнадцати позволительно. Слыхал, поди, указ новый?! А чтоб не налегке был, на вот,– и в руках растерянного мальца принудительно возникла самая «малоценная» из поклажи Матерого. Моя, разумеется.

Заполучив львиную долю всего провианта, Енк заметно подобрел, привольно развалился на ахалтинце, насколько позволяли тугие тюки, и уже вполне милостиво зыркнул на нас.

–Итак, отряд, слушай мою команду!– по довольному лицу тролля пробежала рябь наслаждения. Правда, уже через мгновение громила замолчал, раздумывая, что бы этакое приказать. Ощущение собственной значимости ему необычайно льстило, портил настроение только погрустневший малец. – Ежели по грамоте судить, я у вас – главный! А на счет Рашаля вообще разговор не шел. Так что, проказить станешь, продам горным троллям на рудники. Мы как раз третьего дня там проезжаем. Уяснил?

–Раздумываешь, на что лучше меня сменять?– не растерялся обманутый малец и многозначительно повел бровью, намекая на неуемные аппетиты Енка.– На сосачий леденец или масляную ватрушку?

–Я?!– взревел ошарашенный такой наглостью тролль.

Его прежнюю благожелательность как ветром сдуло.

–Ты!– глумливо подтвердил Рашаль.

–Ах, ты, гномья закуска! Махар!

–Я же говорил!– многозначительно кивнул Рашаль.– Кто толком ответить не может, обычно здорово бранится.

–Я смотрю, каддар, ты слишком умный?!

–Кто? Я?

–Ну не я же!

Мгновение Рашаль ещё соображал, что ответить, но спустя щепку торжествующая улыбка осветила проказливое лицо. Пауза затянулась, и малец согласился с тем, что на этот раз последнее слово останется за более «умным».

То, что ночевать придется на самом, что ни на есть, лоне природы, я, конечно, предвидела, но тупо рассчитывала на лучшее. Надежда растаяла, когда Енк недовольно заерзал в седле и скатился в сугроб с Матерого. Кряхтя на свою тяжелую участь, устало намотал поводья на загнутый кверху еловый сук и стал неторопливо и деловито распрягать коня. Впрочем, ровно настолько, чтобы добыть себе из чересседельной сумки аккуратно свернутый валиком тюфяк. Наши лошадки неуверенно топтались на месте, вразнобой прядя ушами и с надеждой утыкаясь голодными мордами в поклажу тролля. Вскоре остальная часть отряда осознали, что их участь предопределена, и принялись угрюмо разводить ночлежный костерок, обмениваясь короткими, ничего не значащими замечаниями. Опытный Енк выбрал хорошее место, безветренное, но все же, не безупречное.

Темнота подступала незаметно, сначала клоками возникла в глубине пущи, потом осмелела и туманом засочилась на полянку. Сушняк нашли без труда, по дороге наломали лапника для подстилки. Но как бы тщательны не казались ночлежные приготовления, от неуемного холода они не спасали: мороз пробирался под тяжелые козьи шкуры, покалывал неосторожно выползающие из укрытия конечности до зябкого онемения. Бархатный небосвод так низко навис над краснеющими угольками, словно пытался накрыть путников узорным одеялом. Тролль с сожалением отпихнул ногой початый бочонок, какое уж тут пиво, не окоченеть бы. Я набрала снежка почище и топила его в закопченном котелке, чтобы в последний момент перед закипанием кинуть пучок засушенных травок и настоять душистый чай. Рашаль нарезал копченое сало брусочками.

–Келено, а ты сама откуда? Почему так хорошо знаешь наш язык?

Я на минутку задумалась, мечтательно скользнула взглядом по Южному Кресту, серебрящему сейчас самую макушку небосвода моей родины. Что рассказать, как объяснить наше бегство? Деревянная ложка вильнула в котелке и, стукнувшись о железный бортик, выскочила из пальцев. Но потерялась ненадолго, вскоре всплыла и, нахально подмигивая, замаячила в кипящем вареве. Ловить её нежными девичьими пальцами казалось большой ошибкой, просить мужчин о такой малости –признанием своей беспомощности. Я не терялась, потихоньку освободившись от одежды, которая ненароком могла повредиться. Внизу живота привычно защекотало, и болезненная ломота разлилась по телу. Рука стала тигриной лапой, а пальцы – синеющими в свете луны лезвиями, бесстрашно захватившими ложку, почти наполовину погрузившись в котелок. Рашаль с нарастающим интересом наблюдал за моими кулинарными манипуляциями.

–Больно?

–Да нет,– равнодушно ответила я, вдыхая сырой, ничуть не потеплевший за день воздух.

Ближе к окоему млечный путь нырял в озеро сизого тумана, паучьим коконом повисшего на ветках плакучих берез. Часто мерцали умытые звезды. Красиво. Как дома.

–Я имел в виду превращения. Можно я изменю свой вопрос? Почему ты вообще умеешь превращаться? Ведь гарпии, если я не ошибаюсь, этого уметь не должны?

Вопрос за вопросом. Но, почему бы ни ответить, раз занять себя больше нечем. Я потянулась, на ходу меняя облик на привычный спутникам и, одновременно, накидывая на озябшие плечи остриженную козью шкуру. Достала из сумки три миски и неспеша разлила по ним травяной чай.

–Ты прав. Гарпии не умеют превращаться в людей. Более того, мы с самого начала времен не находим общего языка друг с другом. Но, неисповедимы пути богов! Моя мать- гарпия, которая никогда не имела другой ипостаси. Отец- человек. А я и сестры умеем воплощаться.

–И где сейчас твои родители?– Енк, сам того не ожидая, тронул самую натянутую струнку моей души.

–Умерли,– уклончиво ответила я, протягивая троллю глубокую дымящуюся миску, на поверхности пахучего настоя еще плавали сморщенные кусочки сушеной малины. – Пей, пока не остыл.

–Ты сильно их любила?– не унимался Рашаль, словно не просто пожелал засунуть руку в осиное гнездо, но и, не взирая на последствия, как следует там поворошить.

–А Ты? Ты сильно любишь маму и сестер?

Рашаль сглотнул и понимающе уставился под ноги. Енк молчал, я – тоже.

–Кел, скажи, тебе хотелось изменить что-нибудь в своей жизни?

–Что за странный вопрос?

–Нет, не уходи от ответа,– не унимался Рашаль.– Вот если бы у тебя была возможность переиначить свою судьбу, ты бы исправила прошлое, настоящее или будущее?

–Будущее?– с усмешкой переспросила я.– Разве будущее можно исправить? По-моему, его можно только предугадать.

–Ну,– замялся Рашаль. – А ты представь, что все-таки можно.

–Все равно, как-то нелепо получается, пусть даже и можно, так ведь кто ж его знает, какое там мое будущее? Не ты ли?

Мы замолчали и уставились на мальца.

–Нет, нет, конечно. С чего ты взяла?– Смутился отрок.– Забудь про будущее. Скажи тогда, настоящее и прошлое изменила бы?

Что сказать? Может, – да. Не отпусти я Ахилла, он остался бы жить. Вернулись бы мы с сестрами не щепку раньше, и мама с отцом… Что говорить? Что думать? Никто не может изменить свою судьбу. На то и есть она такая. И все же, его вопрос заставил меня задуматься. Счастлива ли я? А ответ, лежащий на самой поверхности, вовсе не радовал.

Я смахнула с лица тревожную задумчивость и немного натянуто улыбнулась мальцу, поделилась с ним миской с крепким настоем. Дурманящий аромат ненадолго отвлек Рашаля. Енк достал из сумки сухари и вывалил пригоршню на импровизированный стол.

–Поджаристые, ещё не успели отсыреть, – И закинул добрую дюжину в рот, показательно заработав челюстями.

Я последовала его примеру, давая понять, что не собираюсь поддерживать бессмысленный, а временами и болезненный разговор. Рашаль же ничуть не расстроился, протянул нам сало на импровизированном блюде из березовой коры, аккуратно убранном промасленной тряпкой, и завалился на спину, подложив руки под голову и приготовившись безмятежно и с особенным смаком созерцать хитросплетение далеких созвездий.