— Великолепно, превосходно, отлично! Все сошло прекрасно! — радостно воскликнул он, целуя мать и бабушку. За ним вошел и весь сияющий от радости учитель его и крепко пожал обеим женщинам руки.

— А теперь ему пора на покой! — сказал он и увел Петьку.

— Велика милость Твоя к нам, Господи! — сказали обе бедные женщины. Долго за полночь проговорили они о своем любимце. Да и по всему городу в этот вечер только и разговоров было что о молодом, красивом, бесподобном певце.

Вот как далеко шагнул Петька-Счастливец!

Утренние газеты шумно приветствовали необыкновенный успех дебютанта, более же подробный отчет о спектакле был отложен до следующего номера. Коммерсант дал в честь Петьки и его учителя большой званый обед. Это было со стороны его и его супруги знаком особенного внимания к молодому человеку, родившемуся у них в доме, да еще в один день с их собственным сыном. За столом коммерсант провозгласил тост в честь учителя Петьки — это он ведь отыскал и отшлифовал «драгоценный алмаз», как назвала Петьку одна из влиятельных газет. Феликс сидел со своим сверстником рядом, был очень весел и выказывал ему всевозможное внимание. После обеда молодой человек предложил гостю свои сигары; они были лучше отцовских. «Что ж, он-то может позволить себе такую роскошь! — отозвался сам коммерсант. — Он сын богатого отца!» Оказалось, однако, что Петька не курит. Большой недостаток, от которого, впрочем, ничего не стоит исправиться!

— Будем друзьями! — предложил ему Феликс. — Вы сделаетесь львом сезона! Вы одним натиском покорили сердца всех дам столицы — и молодых, и старых! Я завидую вам; особенно тому, что вы имеете свободный доступ за кулисы, ко всем этим хорошеньким девчуркам!

«Есть чему завидовать!» — подумал Петька.

Вскоре он получил письмо от госпожи Габриэль. Она была в таком восторге от газетных отзывов о Петькином дебюте и его таланте, что выпила по этому случаю со своими девушками по стакану пунша. Господин Габриэль тоже поздравлял Петьку и выражал уверенность, что он, не в пример прочим артистам, правильно выговаривает все иностранные слова. Аптекарь обегал весь город, напоминая всем о том, что они видели этот дивный талант на сцене своего маленького городского театра еще раньше, нежели он был признан гением в столице! В конце письма госпожа Габриэль прибавляла, что дочке аптекаря остается теперь только кусать локти — Петька может ведь присвататься к любой баронессе или графине! Дочка же аптекаря поторопилась: вот уже месяц, как она невеста толстого советника. Свадьба состоится двадцатого числа этого месяца.

И Петька получил это письмо как раз двадцатого! Его так и резнуло ножом по сердцу; ему вдруг стало ясно, что дочка аптекаря даже среди всех волнений последнего времени была его постоянной мыслью. Он любил ее больше всего на свете! Слезы брызнули у него из глаз, руки нервно скомкали письмо. Это было первое его большое горе после испытанного в детстве, при первом известии о смерти отца на войне. Нет для него теперь радости, будущее сулит ему одно горе, одну печаль! Исчезло с лица Петьки светлое выражение, померк свет в его глазах. «Он что-то нехорошо выглядит! — сказали мать и бабушка. — Вот они, театральные-то заботы!» Обе видели, что ему не по себе; видел это и учитель.

— Что случилось? — спросил он Петьку. — Не могу ли я узнать, в чем дело?

Щеки юноши вспыхнули, он дал волю слезам и затем открыл учителю свое горе.

— Я так искренно любил ее! — сказал он. — И понял это только теперь, когда уже поздно!

— Бедный друг! Я понимаю твое горе! Выплачь же его и утешайся мыслью: «Все к лучшему!» И мне в свое время довелось испытать подобное. И я когда-то любил, как ты, одну девушку, умную, добрую, очаровательную!.. Она должна была стать моею женой. У меня были хорошие средства, я мог окружить ее полным довольством, и она любила меня. Но родители ее и она сама поставили непременным условием нашего брака мой переход в христианство.

— А вы не хотели?

— Я не мог! Нельзя со спокойной совестью перебежать из одной религии в другую! Или согрешишь перед той, которой изменил, или перед той, которую принял!

— У вас нет веры! — сказал Петька.

— У меня есть Бог отцов моих! Он освещает и направляет мои стопы, мой разум!

Несколько минут прошли в глубоком молчании, потом учитель подсел к клавикордам и заиграл мотив старинной народной песни; слова ее не шли, однако, с языка ни у того, ни у другого; каждый при этом думал свое.

Петька не стал перечитывать письма госпожи Габриэль, а та и не подозревала, какое горе причинила своим посланием. Спустя несколько дней пришло письмо и от самого господина Габриэля. Он также пожелал поздравить своего бывшего ученика, да к тому же имел к нему маленькую просьбу; она-то, собственно, и подала повод к письму. Господин Габриэль просил Петьку купить небольшую группу из фарфора, изображающую Амура и Гименея, любовь и брак. «У нас в городе она распродана, — писал он, — а в столице ее, я думаю, легко достать. Деньги прилагаю и прошу выслать вещицу поскорее. Она нужна для свадебного подарка советнику; мы с супругою были на его свадьбе». Затем он сообщал, что «юному Массену никогда не бывать студентом! Он бросил наш дом, испачкав все стены непристойностями по адресу семейства. Испорченный субъект! Впрочем, «Sunt pueri pueri, pueri puerilla tractant», то есть «мальчики — мальчики, а мальчики выкидывают и мальчишеские штуки!» Я перевожу это тебе, так как ты не классик». Этим и заканчивалось письмо господина Габриэля.

Часто, сидя за клавикордами, Петька наигрывал то, что звучало у него в душе, и из-под пальцев его лились звучные мелодии; иногда подбирал к ним и слова, удивительно соответствовавшие музыке. Так создалось несколько поэтичных и мелодичных песенок. Петька напевал их только вполголоса, как будто тая от ушей посторонних.

Все земное, как ветер, уносится вдаль,

Все на свете минует, как грезы.

Гонит бледность румянец, а радость печаль,

За улыбкою следуют слезы!

Так зачем понапрасну грустить и страдать?

Мимолетны и горе и радость!

Как листва, поколенья должны опадать,

И сменяется старостью младость!

Все исчезнуть, исчезнуть должно без следа:

И надежды, и юность, и силы!

То, что минуло, отжило, вновь никогда

Не восстанет из тлена могилы!

— Откуда ты взял этот текст и мелодию? — спросил учитель, случайно увидев ноты и текст песенки.

— Они вылились у меня сами собой! И дальше они не пойдут!

— Печаль тоже приносит свои плоды! — сказал учитель. — Но печаль не должна властвовать над душой. Теперь мы на всех парусах полетим к следующему дебюту! Что ты скажешь о партии Гамлета, датского принца?

— Я знаю трагедию Шекспира, но не знаком с оперою Тома! — ответил Петька.

— Вернее было бы назвать эту оперу «Офелией!» — сказал учитель. — Шекспир в своей трагедии заставляет рассказывать о смерти Офелии королеву, в опере же эта смерть является одним из главных моментов. Теперь мы воочию видим и слышим на сцене ту драму, о которой прежде знали лишь из рассказа королевы:

Где над водой растет, склонившись, ива,

Глядит в волну серебряной листвою,

Туда пришла Офелия с цветами,

Вся в лилиях, фиалках и крапиве, —

Она хотела пестрые венки

Развесить средь ветвей на этой иве,

Но ветвь сломилась — в плачущий поток

Попадали душистые гирлянды,

Она сама упала вслед за ними...

Широко распустившись по воде,

Ее держало платье, как русалку...

Она, свою не замечая гибель,