Халил положил трубку, выбрался из кровати и направился в ванную, прихватив с собой оба «глока». В ванной он почистил зубы, побрился, принял душ и высушил волосы феном.

Про себя он отметил, что здесь, в Америке, как и в Европе, много различных предметов роскоши: например, мягкие матрасы, сообщения автоответчиков, горячая вода при одном только повороте крана, отсутствие в номерах насекомых или грызунов. Халил подумал, что такую цивилизацию не могли создавать хорошие воины, поэтому американцы и изобретают всякое сверхмощное оружие. Они хотят воевать с помощью кнопок, бомб с лазерным наведением и ракет. Вот такие трусы и принимали участие в налете на его страну.

Человек, которого он собирался навестить сегодня, Пол Грей, был специалистом по трусливым бомбардировкам, а сейчас занимался тем, что играл в игры, известные по названием «убийство на расстоянии». Стал богатым торговцем смертью. Но вскоре он будет мертвым продавцом смерти.

Вернувшись в спальню, Халил распростерся на полу лицом в сторону Мекки и прочел утренние молитвы. Закончив со всеми положенными молитвами, он добавил:

— Аллах милостивый, отдай мне сегодня жизнь Пола Грея, а завтра жизнь Уильяма Сатеруэйта. Господи, помоги мне победно завершить мой джихад.

Поднявшись, Халил надел пуленепробиваемый жилет, чистую рубашку и свежее нижнее белье, серый костюм. Затем раскрыл телефонный справочник Джэксонвилла, раздел «Чартерные авиаперевозки, прокат и аренда самолетов». Записав на клочке бумаги несколько телефонных номеров, он сунул бумажку в карман.

Из-под двери номера торчал конверт, в котором оказались копия счета и записка, в которой сообщалось, что газета лежит в коридоре. Халил посмотрел в дверной глазок, никого не увидел, отодвинул задвижку и открыл дверь. Газета лежала на коврике, Халил забрал ее, снова запер дверь и задвинул задвижку.

Подойдя к столу, он включил настольную лампу и уставился на первую страницу газеты, откуда на него смотрело его собственное лицо — анфас и в профиль — с подписью: «Разыскивается Асад Халил, ливиец, около тридцати лет, рост метр восемьдесят, говорит на английском, арабском, немного на французском, итальянском и немецком. Вооружен и опасен».

Халил взял с собой газету, прошел в ванную комнату, остановился перед зеркалом и поднес фотографии к лицу, чтобы можно было сравнить, глядя в зеркало. Затем надел очки, несколько раз сменил выражение лица, повернулся в профиль. Тревогу вызывал тонкий крючковатый нос с выпуклыми ноздрями, он даже как-то обратил на это внимание Бориса. На что тот ответил: «В Америке множество людей различных рас. В некоторых городских районах живут американцы, которые могут, например, отличить вьетнамца от камбоджийца или филиппинца от мексиканца. Но даже проницательному наблюдателю трудно различать людей с Ближнего Востока. Ты можешь быть израильтянином, египтянином, сицилийцем, греком, мальтийцем, испанцем или даже ливийцем. — Борис, перебравший в тот день водки, рассмеялся собственной шутке. — Средиземное море связывало древний мир, оно не разделяло людей, как сегодня, и много чего произошло до появления Иисуса и Мухаммеда. — Борис снова засмеялся и добавил: — Да будет мир с ними обоими».

Халил вспомнил, что, возможно, убил бы в тот момент Бориса, если бы не присутствие Малика. Тот, стоявший позади Бориса, покачал головой, но вслед за этим провел ладонью по горлу.

Русский этого не видел, но, наверное, догадался о недовольстве Малика, поскольку сказал: «Ох, я опять богохульствую. Простите меня, Аллах, Мухаммед, Иисус и Авраам. Мой единственный Бог — водка. А мои святые и пророки — это немецкие марки, швейцарские франки и доллары. Единственный храм, который я посещаю, — это влагалище женщины, а соитие — мой единственный обряд таинства. Да поможет мне Бог».

После этих слов Борис разрыдался, завыл, как женщина, и вышел из комнаты.

В другой раз Борис сказал Асаду: «Перед поездкой в Америку не появляйся месяц на солнце. Мой лицо и руки специальным отбеливающим мылом, которое тебе дадут. Чем ты будешь светлее в Америке, тем лучше. И потом, когда у тебя кожа темнеет от солнца, становятся более заметными шрамы на лице. А кстати, откуда у тебя эти шрамы?»

«Женщина», — честно признался Халил.

Борис рассмеялся и хлопнул Халила по спине.

«Значит, мой дорогой друг, ты приблизился к женщине настолько, что она сумела расцарапать тебе лицо? Но ты хоть трахнул ее?»

«Да», — ответил Халил в порыве откровения, поскольку рядом не было Малика.

«А оцарапала она тебя до или после этого?»

«После».

Борис со смехом рухнул в кресло.

«Послушай, они не всегда царапаются после этого. Посмотри на мое лицо. Так что попробуй еще разок, может, обойдется без шрамов».

Борис все еще смеялся, когда Халил подошел к нему, наклонился и прошептал в ухо: «После того, как она расцарапала мне лицо, я задушил ее голыми руками».

Борис моментально перестал смеяться и посмотрел Халилу прямо в глаза.

«Не сомневаюсь, что именно так ты и поступил».

Халил еще раз оглядел себя в зеркало, висевшее в ванной комнате мотеля «Шератон». Шрамы от ногтей Багиры были едва заметны, а крючковатый нос, возможно, не такая уж приметная деталь, особенно сейчас, при наличии очков и усов.

В любом случае, у него не было другого выхода, кроме как продолжать свою миссию и надеяться на то, что Аллах ослепит его врагов. Да они и сами ослепят себя собственной глупостью, поскольку американцы не могут сосредоточиваться на чем-то более нескольких секунд.

Вернувшись в комнату, Халил положил газету на стол и прочитал первую страницу.

Говорил он по-английски хорошо, но вот чтение давалось с трудом. Смущали латинские буквы, непонятные правила чтения некоторых их сочетаний, да и литературный язык очень отличался от разговорного.

Но статью он все-таки осилил и смог понять из нее, что американское правительство признало факт террористического акта. Приводились и некоторые подробности, но, по мнению Халила, не самые страшные и захватывающие.

Отдельную страницу занимал список трехсот семи погибших пассажиров и семи членов экипажа. Однако среди них не было пассажира по имени Юсуф Хаддад. А под именами людей, которых он убил лично, стояла подпись: «Погибли при выполнении служебного долга».

Халил обратил внимание на то, что фамилии его конвоиров, которых он знал только как Фила и Питера, были Хандри и Горман. Против их имен также имелась подпись: «Погибли при исполнении служебного долга», как и против фамилий мужчины и женщины, обозначенных как федеральные маршалы, о присутствии которых на борту Халил даже не знал.

На секунду Халил подумал о своих конвоирах. Они были вежливы с ним, даже заботливы. Делали все, чтобы ему было удобно, извинялись за наручники, предлагали на время полета снять бронежилет, но от этого предложения он отказался.

Однако несмотря на все их хорошие манеры, Халил почувствовал высокомерие и снисходительное отношение к себе у Хандри, который представился агентом ФБР. А пару раз он даже продемонстрировал явную враждебность.

А другой, Горман, назвал только свое имя. Но у Халила не было никаких сомнений, что этот человек из ЦРУ. Враждебности Горман не проявлял, даже, похоже, относился к нему как к равному — может, как к коллеге: офицеру и разведчику.

Хандри и Горман по очереди сидели в кресле рядом с их заключенным — с перебежчиком, как они называли его. Когда рядом сел Питер Горман, Халил воспользовался возможностью и поведал ему о своих похождениях в Европе. Поначалу Горман даже не поверил, но в конечном итоге рассказ произвел на него сильное впечатление. Он даже сказал: «Вы либо хороший лжец, либо превосходный убийца. Мы выясним, кто вы такой».

На что Халил ответил: «А я и тот и другой, но вам никогда не узнать, где ложь, а где правда».

«Не будьте так самоуверенны», — предупредил Горман. Затем он несколько минут пошептался с напарником, после чего место рядом с Халилом занял Хандри. Он попытался заставить его еще раз рассказать то, о чем он говорил Горману. Но Халил говорил только об исламе, мусульманской культуре и своей стране.