Позже в комнату вошёл человек, всем своим видом и манерами напоминающий Толя. Откуда-то рядом с койкой появился металлический стул с виниловыми мягкими вставками, и мужчина на него опустился. То он чётко проявлялся в поле зрения Первого, а то словно отдалялся, размываясь, втягиваясь в зыбкую воронку желтоватой мути. И Первый решил, что он, видимо, ещё не вполне контролирует своё сознание. Человек придвинулся ближе, но когда Первый невольно рванулся приподняться, тот категоричным жестом приказал ему лежать. Он же и начал разговор.

– Как вы себя чувствуете? Приемлемо?

– Да… – тихо прохрипел парень, повернув голову к визитёру, но уже не пытаясь оторвать затылок от подголовника. – Только немного…

– Это пройдёт, – перебил его человек, будто бы и без слов хорошо зная все его ощущения. – За неимением лучшего, позвольте обращаться к вам по прозвищу. Вы ведь Первый?

– Да, – вновь согласился тот. – Где я?

– Это не важно. Я только пришёл убедиться, что вы на самом деле способны связно мыслить. Признаться, сначала я сомневался… Но я доволен услышанным. Браво. Позже вас посетят юристы. Ответите на пару вопросов.

Тон говорившего был беспрекословно командным, хоть, пожалуй, слегка смягчённым. И Первый решил ничего ему больше не отвечать. Но мужчина быстро ушёл, на прощание притворно улыбнувшись.

Первый стискивал зубы до хруста, сжимал кулаки, но поделать ничего не мог. Он опять попал в ловушку неведения. Оставалось лишь тихо лежать, позволяя военным санитарам ставить ему какие-то капельницы, подсоединять трубки к катетерам и менять на нём больничную одежду. А вскоре к нему и правда явились обещанные юристы.

Пара людей с портфелями, снова мужчины. Один из них молча уселся на композитный стул, доставая из кейса и передавая второму бумаги. Тот, сверяясь с ними, стал задавать Первому вопросы. О том, действительно ли Первый не помнит, кто́ он, и что́ было до того, как он начал осознавать себя как личность. И о том, что же именно произошло во время попытки побега Первого и «других номеров».

Первый отвечал очень сдержанно, подолгу молчал, вынуждая юристов кудряво развивать свои вопросы, но в итоге сводя всё к односложному «да-нет». Хоть юристы особо не зверствовали, а, казалось, наоборот старались ему помочь. Нарисовать для Первого безобидную картину случившегося. И по ходу разговора у них вышло, что бунт подопытных начался спонтанно. Первый убил дока Толя в результате самообороны, а с охранниками и лаборантами разделались ещё до него героически павшие в бою Второй, Третий и Шестой.

Вообще, Первый сомневался, что «юристы» не знают всей правды. Или что среди оплетающих его проводов не найдётся тех, что ведут к детектору лжи. Но ему было плевать. Он не чувствовал абсолютно ничего. Не осталось ни ярости, ни страха, ни будоражащего чувства опасности. Все ощущения слились в серый кисель бесстрастия и умиротворения. Первый подозревал, что это – результат действия каких-то препаратов, струящихся по трубкам в его вены. Но он не волновался. Чёрт, да как он мог волноваться фактически под навязанным кайфом?! Да ещё когда эти двое вовсе не вели допрос, а намеренно выгораживали Первого, насильственно сводя все его действия к самообороне.

В итоге ему под нос сунули какие-то бумажки на планшете с зажимом. Предложили ознакомиться с записанными с его слов показаниями. С удивлением Первый обнаружил, что разбирает слова, накарябанные ручкой, а также отпечатанные тонером. Но не все. Он осознал, что умеет читать, хоть на базе Толя, кажется, не прочёл ни строчки, а вечно валялся на грязном матрасе. И тут он понял, что всё-таки злится. Злится из-за того, что над ним издеваются, целенаправленно, пусть и в его пользу, но вынуждая лгать. Да ещё и заставляют делать то, чего он никогда не делал – писать на бумаге!

«Ну да чёрт с ним…» За неимением настоящего имени он накарябал в графе для подписи свою кличку, лишь слегка удивившись тому, что справился и с этим заданием. А ещё он-таки натянул державшие его руки ремни. Совсем чуть-чуть, чтобы приподняться, и вроде бы не выказав угрозы мужчине, поднёсшему планшет к его кисти. Но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: «Никаких хитрых технологий нет. Ремни можно просто порвать».

Потом его принялись расспрашивать «о действиях майора Ханны Левенштейн», которая, «согласно показаниям», всего лишь «пыталась остановить побег подопытных в связи со своими должностными обязанностями», в процессе чего «нанесла Первому незначительные физические повреждения» (то есть наградила его парой переломов). Убийство её подчинённых, опять-таки, списали на многострадальных Третьего, Второго и Шестого (хоть к тому времени их трупы давно покоились замороженными в морге).

Первый заверил юристов, что не имеет никаких претензий к действиям майора, то ли радуясь, то ли поражаясь всему, включая какую-то лёгкую нелепость открывшегося ему имени Ханни. Затем ему сунули на подпись очередную кипу бумаг и наконец оставили в покое.

Когда «юристы» ушли, Первый ещё долго лежал, глядя в потолок: размышляя о том, что за всё время этого липового допроса ему так и не сказали, где он находится. Не зачитали никаких обвинений или не предложили компенсаций. Не разъяснили его статуса и прав. Вообще так и не открыли тайну, кто́ он… Будь Первый знаком с законами каких-то государств, мог бы ещё поспорить, имеет ли какую-то силу его подпись на тех листках. «Юристы» только сыпали мягкими вопросами, склоняя Первого в заранее продуманное русло. А он и не сопротивлялся. То ли и правда решил, что ему это всё на пользу, то ли уже не справлялся с действием седативных препаратов. Но эти мысли тревожили его всё меньше и меньше. Вскоре он вновь задремал.

***

Разбудил его новый визит мужчины, чем-то напоминавшего Толя. Приторно улыбнувшись, тот заявил, что скоро Первого освободят: уберут капельницы и начнут нормально кормить. А ещё он пристально глянул Первому в глаза и спросил:

– Ты ведь будешь хорошо себя вести? Если да, то я распоряжусь, чтобы сняли ремни прямо сейчас. Если нет… Впрочем, я не жду ответа «нет». Я прав?

– Да… – бесцветным голосом ответил Первый (и мужчина удовлетворённо кивнул). – Где я? Что происходит? Кто вы?

Улыбка стала ещё шире. Мужчина покачал головой, поцокав языком. И вдруг ответил совсем неформально:

– Много будешь знать – скоро состаришься. Тебе ведь этого не нужно, а, Первый? Медики определили твой биологический возраст, как девятнадцать лет. Неплохо, да? У тебя ещё столько всего впереди… Так что расслабься. Отдыхай пока. Скоро всё узнаешь.

Первый не ожидал такого и, кажется, даже покраснел, напрягшись под ремнями. Но вскоре и правда расслабился, глядя в хитрые карие глазки мужчины.

– Как мне к вам обращаться? Вы ведь не врач? Я видел врачей. А вы… командир?

Мужчина расплылся в улыбке. Чувствовалось в ней что-то такое, разом перечеркнувшее сходство с утончённым безумцем Толем. В ухмылке здешнего заправилы сквозил холодный расчёт, грубая самоуверенность и какая-то сложная цель, скрытая от посторонних глаз. Может быть, даже от глаз сослуживцев.

– Зови меня просто Кэп, – медово-елейным голосом протянул он. – Что мне до званий и имён? Все мы в одном котле…

С этой задумчивой репликой мужчина поднялся и вышел. А Первый насторожился, решив, что последнюю фразу тот произнёс, давя на жалость: стараясь Первого к себе расположить. Первый откуда-то знал, что «котлом» на военном жаргоне называют ситуацию, когда войска окружены противником, и нет выхода из оцепления. «Да… Похоже, я нужен этому человеку живым. Как всегда, я кому-то нужен, хоть и не знаю, зачем, и кто́ я, и нужен ли самому себе… Шестой, стало быть, тоже мёртв. Возможно, это я убил его… Что с Ханни?..»

***

Медленно тянулись часы. Приходили уже знакомые и ещё не знакомые санитары. «Боевые санитары», как тайно прозвал их Первый за исключительную точность движений, строевую осанку и краешки зелёных манжет, выглядывавших из-под халатов. Санитары и правда освободили его от ремней, сняли катетеры, показали ему дверь в санузел. Конечно же, парни в халатах пристально за ним наблюдали, но, в общем-то, даже не это не давало Первому им навалять. После долгой отлёжки на койке руки-ноги у него стали ватными. А может, ему вводили какой-то миорелаксант. И опять же, стоило ли совершать необдуманные поступки, пока он не выяснит, где́ он? На базе Толя всё было по-другому. Он видел деревья, слышал вздохи свободы за стеной, да и выбора у него особо не было из-за Препарата.