Рано утром Расвед растолкал поэта.

– Изверг, – застонал Ятрим, зарываясь с головой в спальный мешок. – Подожди, когда рассветет.

– Чем скорее закончится этот поход, тем лучше, – возразил Расвед.

Ничего не поделаешь, пришлось Ятриму карабкаться по лесистым холмам за своим целеустремленным товарищем. Расвед двигался бесшумно, как легкий ветер. Поэт пыхтел и трещал сучьями, как самоуверенный медведь.

К полудню они вышли к одной из торчащих вершин хребта с устрашающим названием “Каранка”. Впрочем, на череп она была похожа только, если глядеть на нее снизу вверх, с другого берега Ирьи. Две глубокие пещеры в ней напоминали глазницы, а жилы кварца, светлые на общем темном фоне, как раз в том месте, где предполагался рот, создавали иллюзию щербатой ухмылки. Но с точки зрения путников, это была обычная, почти лишенная растительности, гора, преодолев которую они, если верить обещаниям Ятрима, должны были найти обиталище старой Ённы. Внизу шумела кипучая Ирья. Здесь она была намного шире, чем у селения.

– Ну что? Вперед! На штурм! – рванулся Ятрим, как только понял, что цель близка.

– Стой, – прошипел Расвед, кляня его за неосторожность и отсутствие полезной привычки оглядываться по сторонам. Ятрим быстро посмотрел вниз и отскочил назад. Теперь он сам корил себя за торопливый и громкий выкрик.

Внизу в Ирье купались дикарки из Латавитаны. Они красили волосы в вопиюще яркие цвета, покрывали тела татуировками и носили на себе больше оружия, чем одежды. Если верить слухам, эти кровожадные воительницы охотились на драконов. Убитых драконов они съедали. Никто из поселенцев не искал с ними встречи. Рассказами об их свирепом нраве пугали детей.

Ятрим подкрался ближе к обрыву и уставился на купальщиц сквозь заросли. Тут же послышался восторженный шепот.

– Расвед, они все голые!

– Ты тоже не в одежде купаешься, – заметил охотник.

– Вот повезло! Какие они славные, крепкие, красивые! Только посмотри!

– Прекрати! – цыкнул Расвед на стонущего друга.

– Иди сюда. Татуировки-то нарисованные. Не настоящие. Они отмывают их, а потом рисуют друг другу новые. Какие ноги! Ох!

– Заткнись.

– Почему ты злишься? – обиделся Ятрим.

– Не хорошо подглядывать за ними. Ты пользуешься их беспомощным положением.

– Все бы были такими беспомощными! – прыснул Ятрим. – Я не могу не смотреть. Я не такой деревянный, как ты.

– Тогда я сброшу тебя вниз, чтобы ты лучше все разглядел. Может быть, они и тебя разрисуют.

– Пожалуй, не стоит, – возразил Ятрим. – Их там слишком много. И все голые… – закатил он глаза.

– Не можешь не смотреть, так хотя бы молчи, – урезонивал его Расвед.

Ятрим усмехнулся.

– Знаешь, Аша как-то сказала мне, что ты единственный мужчина в клане, с которым женщина может чувствовать себя в полной безопасности. Только вот не знаю, похвалила она тебя или наоборот.

– Вот что, – разозлился Расвед. – Если девушка красит губы красным соком, как будто ей мало природных красок, и носит прозрачные платья с разрезами по бокам от самой талии, едва ли ей по нраву мужчина, которому все это безразлично.

– Который, однако, все это замечает, – огрызнулся Ятрим. Ему не нравилось, что Расвед так явно порицает его подружку.

– Я не слепой, – буркнул Расвед.

Настоящая женщина не старается привлечь к себе внимание всех подряд. Она должна быть спокойной, нежной и надежной, скромной и ласковой. Он вовсе не был деревянным, как предполагал Ятрим, и часто думал о своей избраннице, которую полюбит раз и навсегда, но пока не мог найти такую, на которую откликнулось бы его сердце. А может и не будет у него любви с первого взгляда, безумной страсти, ревности, опаляющей сознание. Не в его это вкусе. Но он оградит свою избранницу от невзгод и врагов и будет ей надежным мужем. Настоящая женщина наверняка оценит то, что с ним она может чувствовать себя в полной безопасности. Не в пример взбалмошной Аше! Почтительная и преданная любовь к единственной женщине, матери его детей, гораздо привлекательнее, чем надуманные страсти, страдания, озарения и взлеты. Где здесь повод, чтобы смеяться над ним, считать бесчувственным, потому лишь, что он не бросается, сломя шею, подсматривать за голыми девками из-за кустов, как Ятрим.

Расвед заметил, что Ятрим молчит. Уж не обиделся ли за Ашу? Но неугомонный поэт поднял руку и воскликнул:

– Поэма! “Купальщица из Латавитаны”.

Прежде чем Расвед успел опомниться, Ятрим уже декламировал.

Сбросив одежды, вступаешь

В Ирьи прохладные воды.

Тело твое нагое –

Будто эмблема свободы.

Тело твое для поэта –

Лист вызывающе чистый.

Дай я его разукрашу

Дерзкой затейливой кистью.

Дивный букет из лилий

Вдруг на плече расцветает.

Блеск ли серебряный Ирьи

Так меня ослепляет?

На животе твоем кожа

Бархатная такая…

Гибкая, шустрая змейка

Ловко с пупком играет.

А над соском нарисую

Я медоносного шмеля…

Ах, голова закружилась.

Видно от запаха хмеля.

Вот виноградные гроздья

На ягодицах чудных.

Попке такой упругой

Их удержать не трудно.

Наши секреты на время

Ты утаишь под платьем,

Чтобы любовник пылкий

Их познавал в объятьях.

Расвед был поражен. Как легко Ятрим сыпал рифмами! Открылась ему на мгновение любопытная картинка, и вот уже готово стихотворение.

– Ты что, даже рисунки разглядел с такой высоты? – Расвед облизнул пересохшие губы.

– О чем речь! Сам взгляни.

Расвед не стал больше возражать, придвинулся к обрыву и посмотрел вниз. Мелькнули перед его взором обнаженные загорелые фигуры. Конечно, Ятрим его дурачил – татуировок не было видно, но и того, что он разглядел, было довольно. Горячая волна ударила в мозг, и сильное томление охватило тело. Он будто ослеп, все застил серебряный блеск Ирьи.

– Кажется, они уходят, – пытаясь справиться с собой, Расвед до хруста в пальцах сжал камни уступа. Он знал, что не забудет этого видения никогда.

– Уходят. – Ятрим присоседился рядом. – До свидания, девчонки! Спасибо за зрелище. Надо будет запомнить это место.

Расвед тряхнул головой, чтобы прогнать видение нагих тел, все еще застилающее его взор.

– Пошли, – скомандовал он.

Некоторое время Расвед еще думал об охотницах из Латавитаны. Густые непроходимые заросли, где они обитали, появились на Иде не так давно. Чащобы считали заколдованными, потому что обычные деревья не могли бы вырасти так быстро. Всего тридцать див назад на месте, где раскинулась Латавитана, не было ничего. Выжженные деревни, обугленные стволы деревьев и пепел вместо пастбищ – все, что осталось от селений после налета драконов. Через некоторое время из пепла полезли бамбуки, баньяны, гигантские папоротники. Скоро образовались такие дебри, что поверить в то, что когда-то люди возделывали здесь поля, было невозможно.

Старейшины говорили, что убитые драконами люди объединили свою волю и взрастили гибельный лес, населив его духами-мстителями, единственной целью которых стало уничтожение драконов. А поскольку материнская ярость сильнее всех прочих, духи эти получили женское обличье. Так и появились дикарки, недосягаемые, сильные и бесстрашные охотницы. Драконы несколько раз нападали на Латавитану, но дикарки всегда были на чеку. Их стрелы так часто находили цель, что в конце концов драконы стали облетать стороной гиблое место. Жаль , что охотницы не могли уходить далеко от места своего обитания: они теряли силы, если их не подпитывали скорбь и ярость похороненных под пеплом людей. Чарачарцы по негласному уговору никогда не заходили туда. Говорили, что человек в Латавитане становится духом и примыкает к армии мстителей.

Карабкаться становилось все труднее, и Расвед сосредоточился на подъеме. Он первым достиг вершины хребта и задержался, чтобы насладиться открывшимися ему далями. На вершине к нему пришло чувство небывалого по силе удовлетворения, даже гордости. Скалы, на которых он стоял, показались слитыми с ним воедино, и он вообразил себя исполином древних времен, очнувшимся от многовекового сна. Он сделал шаг и ощутил одновременно страх и вдохновение, как будто открылся источник новой силы, и она вошла в него из самого сердца Иды.