Неужели это повышение, которое Алекс мне уже год обещает? Может, поэтому он меня с утра так по-особенному поцеловал?

Переговорка представляет собой обычную белую комнату с высокими от пола до потолка окнами, длинным деревянным столом и невразумительными картинами на стенах.

Две никакие блондинки, в практически одинаковых костюмах сидят посередине стола. При виде меня они лениво поднимаются и жмут мне руку. Одна очень высокая и худая, а другая очень низкая и пышногрудая.

Алекс сидит во главе стола, с другой стороны. Его жиденькие темно-седые волосы аккуратно прикрывают плешь, а лицо усеяно темной щетиной, от которой у меня до сих пор не прошли красные пятна на груди и подбородке.

Он на секунду поднимает на меня взгляд, оторвавшись от своего телефона, но тут же приклеивается назад в экран, нервно барабаня левой ногой и теребя обручальное кольцо на пальце.

– Мисс Кузнецова, спасибо что пришли, – вежливо говорит высокая блондинка. – Я Луиза, а это – Николь Чапел, глава отдела кадров.

– Вы, конечно, знакомы с мистером Ригопулосом, – Луиза указывает на Алекса, поправляющего пиджак, скрывающий его волосатое, дряблое тело. – Мы пригласили его поприсутствовать, как вашего прямого начальника.

– Конечно, – отвечаю я и почему-то снова чувствую головокружение. Спазмы в желудке вернулись с удвоенной силой. Я медленно сажусь на белый кожаный стул, пытаясь побороть слабость.

– Как вы уже поняли из предыдущей корреспонденции нашего отдела, сегодня подходит к концу период коллективных консультаций, – говорит Луиза, мило улыбаясь.

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, скрещивая руки и ноги, практически сгибаясь вдвое в попытке облегчить судороги.

– Это значит, что ваше трудоустройство находилось под угрозой в течение месяца, и, как следствие, прекращено, – её слова пробиваются сквозь мою боль и бьют прямо в сердце.

– Вам больше не нужно приходить в офис, – продолжает невысокая блондинка, – Ваша электронная почта, доступ к данным и пропуск в здание будут незамедлительно приостановлены.

Внезапно холодный пот покрыл всё моё тело, а на глазах, против моей воли, выступили слезы. Чувствую, как моя температура повышается, и артерии начинают пульсировать.

Я кричу Алексу своим взглядом: «О чем, чёрт возьми, она говорит?», но он даже не смотрит на меня.

– Мы предлагаем вам очень хорошую компенсацию в качестве благодарности за ваши услуги, – говорит невысокая блондинка, – в размере трехмесячной зарплаты. Мы так же поддержим ваш визовый статус в течение этого срока.

Её ядовитый голос будто разъедает каждую мою клетку.

Не веря в происходящее, я смотрю на Алекса. Почему он ничего не говорит? Не заступится за меня, как обычно. Он единственный, кто меня всегда защищал от этих шакалов.

– Прости, – наконец говорит Алекс осипшим голосом. – Я правда пытался тебя защитить, но они решили, бизнес, который ты делаешь, слишком рискован для банка.

– Какой ещё риск? – возбужденно спрашиваю я, неожиданно чувствуя, что мои соски всё ещё болят от его покусываний.

– Твои клиенты, – шепелявит он с греческим акцентом, пытаясь не смотреть мне в глаза, – то как они нажили свои капиталы и как ими управляют, представляют собой риск для банка.

– Ты же всегда говорил, что все наши клиенты – это твои клиенты… я завожу все сделки на твоё имя…

– Послушай, дело не в том, что ты сделала что-то не так, – перебивает он. Его губы становятся тоньше, а уголки рта опускаются вниз, – Рынок давно достиг своего пика и рушится вниз… худшее ещё впереди. Мы все можем потерять работу, – не закончив фразу, он судорожно приклеивается к своему телефону.

Неожиданно, против моей воли, бесстыжие слезы наполняют глаза, обжигая щеки. Где, черт возьми, салфетки?

– Мисс Кузнецова, вы найдете всё необходимое в этом пакете, – продолжает Луиза с двуличной улыбкой. – Вам не нужно возвращаться на рабочее место. Ваши вещи будут высланы на ваш домашний адрес курьером. Наш сотрудник ждёт на выходе с вашим жакетом и сумкой. – Она встает, показывая тем самым, что разговор закончен, – Мы хотели сказать, что нам жаль и мы благодарны за всю вашу работу. Мы желаем вам удачи в вашей дальнейшей карьере, – она протягивает мне руку для формального рукопожатия.

Ошеломленная, я смотрю на Алекса. Миллион вопросов проносится в моей голове, но рвотный порыв заставляет быстрее покинуть переговорку.

– До свиданья, – тихо говорю я и, схватившись за живот, бегу в туалет.

Так значит, это был прощальный поцелуй…

По телевизору идет какая-то комедия, но мне не смешно. Кажется, она идет уже целую вечность… Наигранный смех действует мне на нервы, но не могу её выключить. Я могу только сбежать.

Сверкающая всеми оттенками бирюзового, моя ванная комната манит своим простором и огромными зеркалами – как в хорошем отеле в какой-то бесконечной командировке, в которой у меня вечно нет времени, чтобы вволю понежиться в роскошной ванне.

Теперь у меня времени завались, но я даже не могу поднять ногу, чтобы встать. Всё, что я заслуживаю, это лежать на керамическом полу и пялиться на свой ободранный маникюр.

Дрожа от озноба, я просматриваю ленту Фейсбука в надежде, что Алекс прервет это бессмысленное занятие хоть самым малюсеньким, незначительным сообщением.

Внезапно раздается волнующий звук входящего смс с незнакомого номера. Может, он поменял SIM-карту…

«Привет, это Габи. Это мой новый номер. Я вчера так набухалась, что потеряла телефон. Клиент из Голдмана устраивает вечеринку сегодня в Кенсингтон пэлэс. Тащи сюда свою секси задницу;)».

Я медленно переворачиваюсь на другой бок и продолжаю сдирать лак с ногтей.

Никто не должен видеть меня в таком состоянии. Кому я могу понравиться такой? Даже если никто ничего не скажет, все равно они будут тыкать за моей спиной в меня пальцем и шептать друг другу с отвращением о том, какая я неудачница.

Разве может быть по-другому? Я – неудачница. И никакой душ этого не смоет.

В животе снова урчит. Неужели там осталось хоть что-то, чем я могла бы вырвать? Мой желудок практически прилип к позвоночнику.

Банки с икрой, которые я привезла для Ричарда из Москвы, – единственное, что есть в холодильнике, но я же ему её обещала…

Из последних сил я дотягиваюсь до корзины с грязным бельем, чтобы накрыть замерзшие ноги далеко не свежим полотенцем, и сворачиваюсь в клубок, будто я в чреве матери… защищенная… обогретая… любимая… умиротворенная…

Она разрывает в клочья мои рисунки акварелью. Клочки счастливой семьи валяются, разбросанные по полу.

Папа уходит из дома через цветущий сад. Мама плачет и клянет его, на чем свет стоит. Я беру новый лист бумаги и рисую отца в коричневых и голубых тонах с желтыми волосами и красной линией на месте улыбки… большой и сильный.

Мама входит в комнату и нарочно опрокидывает баночку с водой на мой рисунок. Краски капают с листа, словно кровь. Они становятся грязью и размазывают папино лицо.

– Я же сказала тебе, не рисовать больше этого дебила! – она дает мне пощечину.

Ненавижу её… Я ненавижу всё, что с ней связано. То, как она выглядит, как говорит, как готовит…

Не могу больше находиться с ней в одном доме. Я убегаю, что есть силы, через железнодорожные пути в лес и останавливаюсь на чудесной, залитой солнцем поляне.

Сосны, клены, столетние дубы и молодые березки окружают меня. Теплый ветерок колышет их ветви и листья. Симфония лесных звуков завораживает. Всё вокруг дышит свежестью и недавним дождем.

Передо мной возвышается огромный холм. Мне так хочется взобраться на него, чтобы с вершины увидеть сказочную страну и счастливых людей, живущих у подножья холма.

Я направляюсь к нему, но неожиданно холм начинает двигаться. Я застываю на месте, не веря своим глазам… делаю ещё несколько шагов вперед, и в этот момент я понимаю, что это огромный монстр поднимается и поворачивается ко мне, вытягивая свою длинную шею и открывая пылающую пасть.