Все это время я каждое утро уходил из дома в 7:30 и возвращался днем около пяти часов – точно так же, как во время обычной учебы, поэтому родители (а также братья и сестры) понятия не имели о моих внешкольных занятиях. Но день расплаты наступил довольно скоро, весной, когда нам всем пришлось сдавать пресловутый экзамен по переходу в среднюю школу и практически все члены моей группы его провалили. Перед концом учебного года правительство Гонконга объявило фамилии тех, кто сдал экзамен: их имена были напечатаны в газете. В тот день, когда я прекрасно проводил время за игрой с соседскими ребятами, одна из сестер подошла ко мне и сурово сказала: «Отец хочет с тобой поговорить».
Я нашел отца в доме, и он был очень рассержен; таким рассерженным я его никогда прежде не видел. Он увидел, что моего имени нет в списке. «Ты обречен!» – сказал он, и эта фраза достаточно точно описывала ситуацию, хотя тень надежды еще оставалась. Я заметил, что на следующей странице газеты мое имя стояло в своего рода листе ожидания – списке тех учащихся, которые не обеспечили себе места в государственной средней школе, но имели право подать документы в какую-нибудь частную школу.
Отец готов был сурово наказать меня, но испытал сильное облегчение, увидев, что все еще остается шанс – что все его усилия по обучению меня классической китайской поэзии и истории не пропали даром. К счастью, отец знал хорошую частную школу неподалеку от нашего дома – некоторые считали ее даже лучшей в Гонконге; школа называлась Средняя школа Пуй Чин, и отец знал там кое-кого, причем кое-кого высокопоставленного. Президент этой школы уважал отца и даже предлагал ему когда-то работу. Кроме того, отец был в хороших отношениях со старшим секретарем школы – еще одной значительной фигурой в ее администрации. Я не знал, как эти связи вошли в уравнение, но в результате мне был дан еще один шанс. Школа предложила мне сдать отдельный вступительный экзамен, и на этот раз я готовился к нему со всем усердием, понимая, что это, возможно, мой последний шанс чего-то достичь. Я благодарен судьбе за то, что не упустил эту последнюю возможность и сдал экзамен достаточно хорошо, чтобы быть принятым в Пуй Чин.
Мало того, правительство Гонконга пообещало оплатить мое обучение в этой школе – мы сами никак не осилили бы эту ношу. Единственной проблемой было то, что подобная финансовая помощь обычно предоставляется в конце учебного года и это означало, что в начале года мы не могли оплатить счет. Каждый год мне приходилось ходить к президенту школы и просить у него разрешения заплатить за учебу позже, после получения пособия от правительства. Мне было очень неловко ходить к нему с этой просьбой в начале каждого учебного года, но в конечном итоге все сложилось нормально.
Мне по-настоящему повезло попасть в школу Пуй Чин – это было первоклассное учебное заведение. Дэниел Цуй – выпускник этой школы на 10 лет старше меня – получил Нобелевскую премию по физике в 1998 г. Восемь выпускников школы сегодня являются членами Национальной академии наук США, а трое из них (включая и меня) удостоены Национальной научной медали. Еще один прославленный выпускник этой школы Сиу Юмтун – мой коллега по Гарварду и выдающийся математик. Мой бывший одноклассник по средней школе Чэн Шиуюэнь занимал в разное время, помимо прочих постов, пост заведующего кафедрой математики в Гонконгском университете и в Китайском университете Гонконга.
В общем, я хочу сказать, что Пуй Чин – отличная школа и учеба в ней полностью изменила мою ситуацию. Я попал в эту школу благодаря чистой удаче, ведь если бы я хорошо сдал экзамен c первого раза, а не гонял бы лодыря полгода до этого, я учился бы в государственной школе, далеко не такой хорошей. Так произошло с моим старшим братом Шинъюком, который хорошо учился и не занимался большую часть шестого класса бродяжничеством и валянием дурака. В свою защиту могу сказать лишь, что я понял, как мне повезло, и твердо решил исправиться.
Я проучился в Пуй Чине шесть лет, в число которых входили средние и старшие классы средней школы. На уроках мы говорили на кантонском диалекте, но большая часть учебников у нас была на английском, за исключением учебников по географии, китайской литературе и истории. Единственный курс, который преподавался не на кантонском, – это курс английского языка. В этом курсе нам и домашние задания приходилось делать на английском, так что к моменту выпуска мы владели этим языком достаточно свободно.
Зато учителя математики в Пуй Чине были по-настоящему выдающиеся. По большей части они были прекрасны; мне пришлось уделять математике больше внимания, чем когда-либо прежде. Учителя физики были не так хороши, чем, вероятно, отчасти объясняется тот факт, что я в конечном итоге не стал физиком. Учителя химии, напротив, были замечательные, хотя как предмет химия меня никогда не захватывала по-настоящему. Поначалу математику я тоже не любил, но чем дольше я ей занимался, тем интереснее мне становилось – и отец всецело поддерживал мой интерес. Будучи по натуре философом, он помог мне увидеть мир через абстрактный объектив. В основе и математики, и философии лежит логика, вот почему мой отец так уважал математику. Он с радостью видел мой растущий интерес к этому предмету. Но помимо этого он всегда побуждал своих детей к поиску собственного пути – и собственного интересующего их предмета, каким бы он ни был.
В Пуй Чине и я, и другие учащиеся часто слышали рассказы о Сиу Юмтуне, который был на шесть лет старше меня и успел уже стать в школе легендой; Сиу прославился математическими успехами. Он получил самые высокие оценки и тестовые баллы в Гонконге и был хорошо известен. Наши пути пересеклись много лет спустя в США, и временами отношения между нами становились напряженными. Но в седьмом классе, когда жизнь для меня была много проще, а личные отношения много прозрачнее, дело обстояло совсем не так.
Школа Пуй Чин, основанная в 1889 г., располагается в Хоманьтине, который в то время был маленьким городком в западной части Коулуна, но с тех пор сильно урбанизировался. Добираться туда было несложно, и никто там, к счастью, уже не звал меня Грибком. Я выходил из дома каждое утро около 7:15 и шел на станцию железной дороги, где встречался с несколькими приятелями. Поездка до Коулуна на поезде занимала всего около 15 минут, и еще примерно столько же у нас уходило на путь пешком до школы.
Владела и управляла школой Пуй Чин баптистская церковь, и директор школы был видной фигурой в церковной иерархии, хотя я лично никогда не вникал особенно в религиозную сторону вещей. Занятия в школе начинались в 8:30. Как правило, у нас было несколько уроков с утра, обед в полдень, а затем еще пара уроков, которые заканчивались в 15:15. Поезд уходил ровно в 15:30, так что нам приходилось бежать из школы на станцию, в противном случае мы на него не успевали.
Привыкнуть и приспособиться к строгости академического климата Пуй Чина мне было нелегко, поскольку в моей предыдущей школе в Шатине учились в основном дети фермеров, намного проще относившиеся к академическим успехам. Новая школа была намного ближе к верхушке общества, и меня нередко дразнили за поношенную одежду и за объедки, которые я приносил на обед, вместо того чтобы нормально поесть в одном из близлежащих заведений.
В средних классах учитель был не слишком мной доволен, поскольку я много болтал во время уроков. Школа работала по четвертной системе, и в конце каждой четверти каждый учащийся должен был показать родителям замечания учителей и получить под ними подпись. «Любит разговаривать и вертеться» – так выглядела первая запись учителя обо мне. После второй четверти комментарии были аналогичны, а в третьей четверти я «немного улучшил поведение».
Первый год в новой школе я трудился довольно усердно, намного усерднее, чем привык, но такого усердия, очевидно, было недостаточно, чтобы удовлетворить учителей. Два предмета доставляли мне самые серьезные проблемы: музыка и физкультура. На уроках я пел отвратительно и никогда не попадал в ноты. Учитель еще усугублял и подчеркивал эту проблему – он часто ставил перед классом лучших и худших певцов и просил их петь. Мои соло нелегко было выносить: и слушателям, и особенно мне самому. Никто не хотел петь вместе со мной из опасения, что пострадают их собственные оценки заодно с моими.
