– В прошлом годе меньше, а ноне, по осени, прибавка случилась, Катерина двойню родила.

– О – ёй! Девки? Парни?

– Одна – девка, другой – казак.

– Ну и молодца! И себе, и тебе угодила!

– Можно и так сказать. Только хозяйка моя что-то приболела. Ноне жаром пышеть. Грит, грудь закаменелая. Можеть, глянешь, чево с ей, да присоветуешь чево?

– А к фельшеру ходил?

– На евонную пьяную рожу любоваться? Уже который день не просыхаеть.

– Ладно. Вертайся домой, а я приготовлюсь и следом приду.

Нахлобучив шапку, Игнат вышел на улицу.

– Ну что, Лёлька, пойдёшь со мной? – спросила баба Груня, начиная собираться в дорогу.

– Конечно, пойду, – не раздумывая, согласилась Лёлька.

– Тогда пособи поклажу собрать. Возьми мой ситцевый платок и сложи на него плюшки со стола, завяжи узлом. Да налей молока в крынку. Чай, к детишкам идём! А я покамест лепёшечку замешу.

– Какую лепёшечку?

– Из муки и мёда.

– А для чего она нужна?

– Камень в груди растопить.

– И что: в самом деле поможет?

– Не сомлевайся. Не она первая.

– Вот и всё, что нам нужно, – закончив делать лепёшку, сказала баба Груня.

– Вместе-то и веселее и сподручнее: вдруг помощь твоя спонадобится, – заметила она, когда вышли на улицу.

– Коль смогу, конечно, помогу, – ответила Лёлька.

Игнат жил на другом конце хутора, где Лёлька давным – давно не бывала.

По лёгкому морозцу шагалось легко и приятно. Звук поскрипывающего под валенками снега, да лай собак оживляли мертвенно – пустынную улицу.

– Да … Одной-то мне идти по эдакой пустоте была бы жуть … А вдвоём-то – аж дух перехватываеть, как хорошо! – приостановившись для передышки от торопкого шага, молвила баба Груня.

– Хорошо, что я угадала приехать? – улыбнулась Лёлька.

– Ещё бы! Ну, пошли дальше – ждут ведь! Это же надо – сколько их там! Да все мал – мала меньше!

– Бабуль, ну, чему ты удивляешься? У бабы Фроси-то ещё больше детей! Сама знаешь …

– Знать-то знаю … Да только тогда, когда она рожала их, она уверена была, что они с мужем всех детей прокормят, подымуть на ноги. Детей им было, чем кормить. А нынче Игнату с хозяйкой впору по миру с сумой идти! Да-к ещё с колхозу уйти-то не дадуть. Документов на руки не дають, и что хошь, то и делай! Хоть помирай – никто пальцем не шевельнёть помочь. Слава Богу, твои родители давно уехали отсель, да Ганя с Митрием, да ещё трое твоих дядьёв в город раньше подались. А остальные тут, как привязаны. И налогами обложили – головы не поднять. Вот и думай теперь: где лучше жить – на хуторе, али в городе.

– Бабуль, а ты платишь налог?

– А куды ж я денусь? Конечно, плачу. Положили мне сдавать молоко, яйца, масло, мясо.

– У тебя же нет коровы!

– Ну и что? Это никому не интересно. Бери, где хошь, и сдавай. С молоком меня выручает моя Манька. Даром, что коза, а ведёрница. Она молочной породы, слава Богу! Малость молока я себе оставляю, а остальное разбавляю кипячёной водой и сдаю.

– Но таким молоком можно только козляток поить!

– А чево делать, Лёлюшка? Как-то выживать надобно, вот и мудруешь.

Баба Груня снова остановилась.

– Погоди, Лёлька! Чтой-то я опять задохнулась. Похоже, погода сменится.

– Далеко ли ещё идти?

– Совсем чуток осталось. Слышишь, собачонка надрывается? Игнатова. Только бы он попридержал её, абы одёжу не порвала на радостях.

– На каких радостях? Сторожит свой дом, вот и прогоняет чужих.

– Да она у них ещё молоденькая, ей поиграться хочется, скушно одной на цепи сидеть, а то и страшно, поди.

– Бабуль, у тебя, похоже, все добрые, даже собаки!

– А как иначе? Собаки злыми будут, коли ты со злом к ним придёшь. Ты к ним по-доброму, и они к тебе – так же. Добро вертается добром, зло – злом.

Лёлька знала, что любовь и доброта бабы Груни не знали границ, и что люди отвечали ей тем же. Хуторяне частенько помогали ей: то крышу подлатать, то плетень поправить, то крыльцо наладить. Да мало ли каких поломок случается в своём доме?! Стоило ей только заикнуться о какой-то неполадке, как уже кто-нибудь объявлялся в помощники. Лёлька восхищалась и гордилась своей бабулей.

– Ну, вот мы и пришли. Вишь, старший сынок Игната встречаеть нас. Золотой парнишка! Помощник родителям, какого поискать – не найдёшь!

За калиткой стоял подросток лет пятнадцати в зипунишке нараспашку и шапке – треухе с поднятыми наушниками. Он загнал собачонку в конуру и, нагнувшись, придерживал её там, поджидая их.

– Здравствуй, Сёма! – окликнула баба Груня.

– Здравствуйте, бабуня! – распрямившись, ответил он и запахнул зипун. – Проходите! Мамка ждёть вас.

Гостьи поднялись на крылечко, открыли дверь в горницу. Детский плач, услышанный ими ещё на улице, оглушил их. Плакали груднички – двойняшки. Их на руках держали родители и не могли успокоить.

– Здравствуйте, честной народ! Ух, какие голосистые! – поздоровалась баба Груня а с ней и Лёлька.

С печной лежанки и с полатей возле печки повысовывались детские головки, здороваясь вразнобой. Игнат с женой встали навстречу.

– Лёлюшка, освободи-ка сумку на стол да забери дитё у Катерины!

Лёлька живо выставила молоко и всё остальное. Ребятишки один за другим стали спускаться на пол и несмело подходить к столу, выжидающе поглядывая на родителей.

– Отец, отлей-ка молока для малюток, а остальное подели на всех, – охрипло произнесла Катерина.

Лёлька забрала у неё младенца, тот затих, с интересом разглядывая её. Баба Груня тем временем положила кусочек булочки на чистый лоскуток ткани, что она успела прихватить из дому, завязала узелком, обмакнула в молоко и дала ребёнку. Тот с жадностью зачмокал. То же самое бабушка сделала и для девочки. В доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь чмоканьем и чавканьем.

А потом баба Груня, объяснив Катерине, как использовать лепёшку, пожурила её:

– Что же ты, матушка, не бережёшься? Ноги-то надо в тепле держать, а, покуда кормишь своим молоком – тем паче! От холодных ног твоя грудь застыла и закаменела. Тебе ещё гавриков кормить – подымать! Обуй шерстяные чулки, да засунь ноги в валенки. Отогрейся, как следоват. Грудь обмотай шалью и не сымай, пока камень не растопишь.

– Можеть, мне в баньке попариться? – робко спросила Катерина.

– Энтого не надо делать. От баньки можеть и поплошать. Делай, как сказала, и всё будеть хорошо.

– Спасибо, баба Груня! Спасительница ты наша!

– Берегите себя и своих деток! А завтра пришлите ко мне Семёна за молоком. Плохо вам без него-то. Куда же ваша коза делась?

– Да сгинула куда-то. Выпустили её из сарая погулять, а она и пропала. Вроде, всё на глазах была, а потом хватились – как сквозь землю провалилась. Обыскались – никаких следов. Теперь думаем: грешным делом, не увёл ли кто нашу кормилицу? Она вот – вот должна была окотиться.

– Ну, вот чево: пока у вас нет козы, буду оставлять вам немного молока. А как подрастёть к лету козочка от моей Маньки, заберёте её себе. Договорились?

– Ой, спасибо, Кузьминишна! Цены тебе нет! – воскликнул Игнат, – Как и чем расплачиваться с тобой за твою доброту – даже не придумаю!

– Нашёл, об чём думать! Не придумывай ничево и не хворай об энтом! Тоже мне – плательщик нашёлся! О детях лучше думай!

Баба Груня повернулась к Лёльке:

– Ну как, Лёлюшка? Уснул малец?

– Да, – ответила та. – Наелся и спит – сопит в две дырочки.

– Положи его в люльку. Пора и нам домой, пока луна не спряталась, и дорога светлая.

Попрощавшись с хозяевами, они вышли на улицу, где их снова провожал Сёма, придерживая собачонку, надрывающуюся лаем.

– Цыц, холера тебя возьми! – цыкал он на неё ломающимся баском.

– Не ругайся на неё, Сёма! Должна же она показать чужакам, кто здесь хозяин, да своё усердие перед тобой.

– Лучше бы она показывала усердие, когда нас рядом нет. Когда коза Зинка пропала на той неделе, да-к не пикнула даже, что чужой во дворе.