Жила – была девочка. Звали её Лёлька. Когда она вырастет, её станут называть Олей, Ольгой, а потом будут величать и по отчеству. А пока она пацанка, мальчишница, потому что все друзья у неё – мальчишки, и Лёлька не хуже них лазает по деревьям, плетням, рыбалит на озере. А ещё она – «Савраска» – так зовёт её дедушка Пантелей. Правда, Лёлька не понимает, почему он так называет её: савраска – это же лошадь, а она-то девочка! Лёлька из-за этого слова сердится на дедушку, а тот, знай себе, посмеивается в ковыльные с рыжинкой усы.

Ещё у Лёльки есть мама – Евдокия Пантелеевна, папа – Яков Петрович, бабушка Фрося и бабушкина сестра – баба Груня. Это самые близкие для неё люди.

По стечению обстоятельств и к её радости живёт она у бабы Груни. У бабушки Фроси много детей (аж целых двадцать: двое – двоень, трое – троень, и семеро по одиночке! – так она их пересчитывает), и ей некогда заниматься Лёлькой. Лёлькин папа – военный, и поэтому он вместе с мамой переезжает с места на место.

Чтобы Лёлька не моталась с родителями по городам и весям, баба Груня забрала её к себе. Баба Груня бездетная, но безумно любит детей, и в Лёльке – отчаянной сорви – голове души не чает. Вообще-то, родственников у Лёльки очень даже много, прямо-таки уйма! Какие-то живут на хуторе, какие-то в других местах. Голод-то не тётка, сидеть не велит, вот и разъехались они кто – куда в поисках лучшей жизни.

В двадцать пятом на хутор пришла беда: власть взялась за раскулачивание. Раскулачили и дедушку Пантелея. При большой семье у них с бабой Фросей было два дома, лошади и много всяких других животных и птиц. Отобрали у дедушки один дом, всю живность, да порешили ещё и детей забрать с собой, а самому младшему в тот год было не больше восьми лет.

Всё происходило на глазах у Лёльки. Младшие ребята цеплялись за бабушку, кричали, плакали, а здоровенные дядьки не могли оторвать их от неё. Лёлька тоже кричала, кусалась, царапала дядек, защищая бабушку и ребят. Дядьки отпихивали девочку, стегали хворостиной и орали:

– Уберите эту малявку, или зашибём её!

И зашибли бы, если бы не оттащила внучку баба Груня. Баба Фрося тогда поехала вместе с ребятами, наказав дедушке не горевать, а ждать их возвращения. Дедушка всё равно расстроился, да так, что слёг. Баба Груня с Лёлькой каждый день топтались у него, старались подбодрить. А дед, с красными от слёз глазами, всё высказывал Лёльке обиду на её отца:

– Вот, Лёлька, твой папка воевал- воевал за энту советску власть, сам умотался, бог знаеть куда, а энта власть-то и даёть нам прикурить! Я за свою жизнь таких безобразиев больше нигде не слыхивал и не видывал! Это ж какие дурьи головы надо иметь, чтобы детей у родителев отымать?! И кого без куска хлеба оставлять? – Свой же народ!

– Ну, чевой-то ты, Пантелей, на ребятёнка накинулся? – заступалась баба Груня. – Ребятёнок тут причём! Да и Яша за правую власть страдал. А олухов всегда хватало. Потерпи: вернётся Фрося с детями!

Лёльке, пяти лет от роду, пока было не понять, что такое «советска власть». Но девочка видела, как деда с бабушкой обидели, ребят увезли, а она с ними вместе играла и в «казаков – разбойников», и в «красных и белых», где Лёлька всегда была «красной», как папа, который на войне был красным казаком. Она гордилась папой, заступалась за него, с горячностью и упорством повторяя вновь и вновь:

– Враки, деда! Враки! Папа скоро приедет, и ты увидишь – он хороший, он лучше всех!

– Правильно, Лёлюшка, правильно! Твой папа лучше всех, – ободряла её баба Груня. – А чево тут олухи натворили – то он не виноват. Ну, ничево: в станице надають им по шапке орехов, на весь век хватить поминать!

Через какое-то время баба Фрося приехала с младшими ребятами, а старших всё ж таки увезли, как сказали, на стройку какого-то завода. Дед малость повеселел. А жизнь теперь пошла полуголодная. Поначалу питались картошкой да соленьями из погреба, да выручало ещё козье молоко, которое приносила им баба Груня. Её-то не раскулачивали: что с неё взять – одинокой старухи?

Зимой стало тяжелее: запасы картофеля иссякли, перешли на картофельные очистки, которые оставляли для посадки весной. Но их старались беречь. Еле дотянули до весенней травки. С её появлением баба Груня повела ребят на луга, показывая, что можно есть. А там пошли ягоды, грибы, рыба из озера, которое летом сильно мелело, превращаясь в болото. Озеро было богато на рыбу, птиц. Лёлька и раньше ходила с мальчишками рыбалить на озеро, а теперь и подавно – рыба всё же вкуснее, чем лебеда. Баба Груня каждый раз ахала, удивляясь и восхищаясь Лёлькиным уловом и внучкой:

– Ай, да, Лёлюшка! Ай, да, рыбачка! Кормилица ты моя! Сейчас мы с тобой такую юшку сварганим, какую и цари не едали!

И она действительно варила вкуснейшую юшку с раздобытым где-то пшеном и ароматными травами. Из очисток вырастили в тот год неплохой урожай картофеля, которого хватило на зиму, на еду, да и на весеннюю посадку.

Жизнь постепенно налаживалась. Лёлька начала учиться в школе. Ей понравилось учиться, но она как дома, так и в школе оставалась сорванцом в юбке, и частенько получала «неуды» по поведению. С девочками Лёлька не водилась, а с мальчишками привычно вела себя как атаманша. Была затейницей игр, приключений, а то и проказ, за что её и наказывали.

Девочкой она была смышлёной, всё «схватывала на лету», как говорила учительница бабе Груне, и советовала отправить её на дальнейшее обучение в город. Баба Груня рассказала об этом приехавшим родителям Лёльки. Отдохнув на хуторе, повидавшись со всеми родными, родители отправились в город вместе с дочкой.

В городе всё устроилось удачно и со школой, и с проживанием. Лёльку взяла к себе мамина сестра – тётя Ганя. Мама с папой вскоре уехали, а у Лёльки началась новая жизнь.

У тёти Гани был муж дядя Митя, и дочка Люба, младше Лёльки на два года. Они быстро подружились, вместе играли, вместе помогали тёте Гане. Тётя Ганя была невысокого роста, подвижная, шустрая в работе, всё вокруг неё «вертелось колесом». Она и девочек подгоняла всё делать быстро, но толково. Лёлька от бабы Груни успела научиться многому, и поэтому легко поспевала за тётей Ганей, хотя бабушка всё делала не спеша, основательно. Люба же была копуша, но Лёлька её жалела, так как та была младше неё. Но иногда Лёлькиного терпения не хватало смотреть, как сестрёнка долго возится то ли с прополкой грядок на огороде, то ли с чисткой картошки для супа. Тогда она брала второй нож и тоже принималась чистить картошку. Но тётя Ганя одёргивала её:

– Ну-кось, помощница, геть отсюда! Ты собралась до женихов чистить за неё картошку? Пусть сама старается! Больше пользы будеть!

В школе Лёльку посадили на последнюю парту рядом с высокой худенькой девочкой. Её звали Мара. Она стала помогать Лёльке в подготовке к урокам, которые Лёлька основательно забыла за прошедшее лето. Девочки подружились. Для Лёльки это было необычно. До сих пор друзьями у неё были только мальчишки, девчонок она считала капризулями и плаксами, поэтому держалась от них в стороне.

Мара оказалась не такой. Она очень любила читать, чем и подкупила Лёльку. Поначалу Мара пересказывала ей прочитанные рассказы, а то и книжки, а потом стала давать почитать их. Она привела Лёльку к себе домой, где та немало удивилась количеству книг в специальном книжном шкапе. Но для семьи Мары книги были самым обычным делом, и в то же время – самой большой драгоценностью. Её родители были учителями. Лёлька втянулась в чтение, забыв об играх и проказах.

Городская жизнь дала ей новые увлечения, интересы, но всё же бабы Груни девочке не хватало: она очень скучала по ней. С бабой Груней никогда не бывало скучно: та и сказку могла рассказать, а попутно травки какие-то показать и объяснить, почему они так называются, и зачем нужны людям. Она же научила Лёльку и на машинке шить, и крючком вязать, спицами, приговаривая, что любое умение пригодится, надо только не лениться.