У тебя был возлюбленный в Хорезме? Не отрицай, Уки рассказывала. Ты должна его забыть.

  - Не понимаю, почему вы спрашиваете об этом. Того человека нет в живых. Я вам клянусь, что у меня в душе, сидит глубоко, не вылезет наружу и не заставит стать неверной вам. Вы - мой муж, благодаря вам меня не постигла судьба многих хорезмийских девушек в монгольском плену.

  - Откуда ты знаешь, что он погиб? - спросил Джучи, будто что-то скрывая.

  - Потому что командовал гарнизоном Илала, крепость сопротивлялась четыре месяца, монголы не могли оставить его в живых.

  - Ну конечно, мы же дикари. Конечно же, мы убили его, поджарили и съели мясо.

  Хан-Султан побледнела, губы задрожали.

  - Что, поверила?! - громко засмеялся Джучи. - Серьезно?! Глупая, ты Хан-Султан. Учили тебя во дворце языкам всяким, а ума не прибавилось.

  - Не смешно. Он погиб, как мученик, и попадет в рай, а мне туда вход закрыт.

  Джучи только, загадочно улыбаясь, покачал головой.

  Когда Илал был сдан, Али лежал с жаром, а, узнав об этом, будто забыл о своей болезни, побежал, чтобы остановить людей, выходивших из крепости, но их было не остановить. Его связанного представили перед военачальником, поставившем его перед выбором:

  - Али-гуай, храбрый воин, говорят, хотел драться до последнего, но Теркен-хатун тебя не послушала, таких мы ценим. Станешь служить Чингисхану, будешь у нас в почете, откажешься - будешь убит.

  Али хотел сказать: "Я выбираю смерть, но вспомнил, что гарем теперь у них в плену, а значит, и Хан-Султан. Что с ней может случиться, страшно даже думать.

  - Если соглашусь, позволите выкупить женщину, что у вас в плену?

  - Конечно, бери любую.

  И он согласился, но Хан-Султан найти не смог, позже узнал, что ее увезли в ставку старшего сына Чингисхана и теперь выкупить ее невозможно. Ему говорили: "Какая разница? Есть много других женщин" и отдали одну из пленных кипчакских девушек. Она своей строптивостью напоминала Хан-Султан, но сердце покорить не смогла.

  Джучи принимал в своей ставке даругачи хорезмийских владений. Хоть он и был персом, но одет был в куяг и пластинчатый шлем, волосы были заплетены в две косы за ушами и завязаны в узел, как у монгола. Ему советовали одеть доспехи, ибо в тех местах жили воинственные кипчакские племена, покоренные Джучи неокончательно. Все, кто служил у Чингизидов, независимо от того, к какому народу и вере принадлежали, были обязаны носить монгольскую одежду и монгольские прически: плешь и две косы. Даругачи сходил на поклон к правителю улуса и его старшей жене. Затем ему велели почтить вторую и третью жену. Говорили, что вторая - дочь нойона племени унгират, а третья - дочь самого покойного хорезмшаха Ала-ад-Дина Мухаммада, плененная монголами в Илале. Не думал Али, что когда-нибудь сможет увидеть ее. Зайдя в шатер, он увидел ту самую женщину, завладевшей его разумом в Илале и ради которой был готов лишиться головы, ради спасения которой вместо смерти героя выбрал бесчестие. То чувство, казавшееся сладким шербетом, оказалось ядом, отравившем душу, сбившем с пути истинного. Она была одета в халат с вышитыми золотыми драконами на груди и спине, на голове - боктаг, украшенный золотой подвеской и длинным пером. Когда увидела Хан-Султан даругачи, у нее задрожали руки и ноги, застучало сердце.

  Увидев в человеке с монгольскими косами и в монгольских доспехах, Хан-Султан узнала того самого человека, подарившего надежду на счастье, человека, что был рядом, когда готова была пасть духом, человека, в котором видела героя, не знавшего, что такое страх. И теперь она видит заурядного человека, желающего жить и боящегося смерти, готового пойти на измену шаху, чтобы выжить.

  - Хатун, я рад, что вы живы и в добром здравии, - говорил Али.

  - Почему вы согласились служить кагану? Я думала, вы не боитесь смерти.

  - Почему вы судите меня, хатун, если сами стали женой сына кагана?

  - Я искала смерти. Там, в крепости, я не вышла, а осталась, чтобы сражаться, хотела погибнуть в бою, но была схвачена. И в плену пыталась бежать, но снова было не суждено.

  Он мог сказать, что остался жить ради своей хатун, чтобы вызволить ее из плена, но не стал. Рядом с хатун стояли служанки, пусть хорезмийки, но все равно могли проболтаться, и каждое их слово могло быть использовано недоброжелателями против Хан-Султан. По той же причине не решился оставить письмо с подарками. Он вручил ей подарки: книги на фарси со стихами персидских поэтов, среди них и стихи Омара Хайяма, любимого ими обоими.

  Когда Хан-Султан осталась с Айше наедине, села на пол и зарыдала. Айше ее упрекала:

  - Прекратите сейчас же, хатун! Это могут заметить! Испортите свое будущее и вашего сына! Ради него только надо жить! Когда мы ту страдали в плену от голода, побоев и страха, он спасал свою жизнь и благополучно служил монголам и дослужился до баскака! Простите, хатун, за дерзость вашей рабы, но для вашего блага стараюсь!

  - Ты права, Айше. Я вырву Али из сердца, тогда мы были другие. Мы оба шли одной дорогой - к победе или смерти, но сейчас пути разные и войны разные: у меня за сына, у него - за что-то свое. Подними боктаг и одень мне на голову.

  Джучи не ошибся, после этой встречи Хан-Султан стала иногда улыбаться и была более ласкова к мужу. Не успело Берке и года исполнится, как Хан-Султан поняла, что ждет еще одного ребенка. И снова сын, ему дали имя Беркечар. После него родился Бури. Жена, подарившая троих сыновей правителю, стала пользоваться еще большим почетом среди подданных.

  Однажды Хан-Султан приказала привести к ней Цветноглазого. Жак преклонил колени перед ханшей, а она, запомнив, как он надсмехался над ней, когда вез в ставку Джучи, испытала необыкновенное счастье:

  - Ну что, евнух, - говорила она с ним в презрительном тоне и глядя надменным взглядом. - Все встало на свои места: я снова хатун, а ты преклоняешь колени. Все, как должно быть.