«В сущности, и у нас всё с кризиса началось, ну разве что немного раньше, сразу после выборов. Где-то на местах переусердствовали лизоблюды, а отозвалось здесь, в Москве. И главное, лозунги у протестующих абсурдные! Ну где я им возьму свободные выборы, если такого нигде в мире нет? Любой человек, претендующий на власть, старается внедрить в головы людей одну единственную мысль – только он, родимый, способен им помочь, обеспечить процветание. Если выборы проходят в экономически развитой стране, на подготовку к ним тратят сотни миллионов долларов! А зачем? Достаточно каждому избирателю в почтовый ящик сунуть программу кандидата на выборную должность, да организовать на телевидении дебаты. И все дела! А тут – флажками машут, в воздух чепчики бросают, гимны распевают… Ну где увидели свободу? Только лапшу людям навешивают на уши!»

Как-то на пресс-конференции задают вопрос:

– А не кажется ли вам, что слишком жестоко поступили с пусси-райот?

Не кажется! А отвечать надо так, чтобы не придрались. Ну где же тут свобода слова, если нет возможности сказать всё то, что накипело? Нет, правда, словно бы свет клином сошёлся на этих самых девках. Выпороть бы их прилюдно, так ведь закон не разрешает.

И снова сказочки – про соблюдение прав меньшинств, про независимый суд и всё такое. Тут либо одно, либо другое. Либо игнорирование прав большинства, либо идти на поводу у этих геев. Либо власть будет давить на суд, либо «жирные коты» будут проплачивать оправдательные приговоры. Увы, другого пока что не дано. Недавно в одной книжке прочитал, что надо улучшать породу. Всё верно, но сколько же лет пройдёт, пока дождёшься результата? Ему-то уж явно не дожить.

Вот и приходится в то или иной мере мириться с тем, что есть. Что-то подкорректируешь, где-то подправишь, кого-то попугаешь, чтобы неповадно было впредь. А в сущности, всё суета сует. Только ведь ничего другого не придумать.

В недавние времена, то есть в лихие 90-е, чтобы развлечься, вместе с подружками отправлялись в баню. Позже устраивали пикники у себя на даче в Баковке. Теперь же предпочитают и бражничать, и обсуждать курсы акций где-нибудь в отдаление от прежних мест обитания. Антиб или Монте Карло – это подойдёт. Ну в крайнем случае, можно пообщаться и в «родовом поместье» на Рублёвке.

На этот раз собеседникам было не до развлечений. Как принято говорить, потехе – час, а делу – оставшееся время. А всё потому, что на веранде огромного особняка в псевдоготическом стиле – такие строят в основном в Швейцарии – расположились двое солидного вида мужиков. Один, толстомордый коротышка, и другой, чем-то похожий на Дубкова, но моложе. Впрочем, Дубков тут явно ни при чём, поскольку ни с Евлампием Никаноровичем Тюлькиным, ни с Христофором Григорьевичем Пузаном он никогда не знался, ему это было просто ни к чему.

Разговор развивался по привычной колее. Стоило им сесть за стол, естественно при наличии закуски, так сразу же возникало желание обсудить кое-что из актуальных проблем российской экономики.

– Все берут, – утверждал Пузан без тени сомнения в произносимом тексте. – Только одни на первом же червонце попадаются, а другим всё сходит с рук. А почему? Да потому что свой своего ни при каких обстоятельствах не сдаст. Ты заруби себе это на носу.

Евлампий Никанорович не возражал:

– Это как вредное производство. Только там за вредные условия труда выдают молоко, а здесь позволяют подворовывать. Само собой, в пределах допустимого. Ну а если уж зарвался…

– Вот-вот! Надо действовать с оглядкой. Если находишься при должности, веди себя скромно. А выйдешь на покой, тогда и можно оторваться!

– Это же сколько ждать? – огорчился Тюлькин. – Нет, извини, я так не могу. Жить надо сейчас, надо радоваться жизни, а то и не заметишь, как состаришься.

– Тоже верно. Но такие торжества нужно устраивать в неприметном месте, чтобы не бросалось слишком уж в глаза. Я вот день рождения отмечал на Кипре.

– Да нет, Христофор! Так тоже нельзя. Кругом жизнь бьёт ключом, а с чего это я должен зажиматься? Да и не могу всю эту ораву родственников, знакомых, свояков вывести на Кипр или в Монте Карло. Очень уж накладно будет.

– Ну смотри… – Пузан прищурил глаз, как бы оценивая ближайшие перспективы Тюлькина. – В одном ты, безусловно, прав – надо пользоваться жизнью, причём на всю катушку.

Собеседники выпили ещё по рюмке, закусили, чем бог послал, и продолжили интересный разговор.

– Я вот что тебе скажу, – глубокомысленно заметил Тюлькин. – В России сложилась уникальная ситуация. Власть держится на плаву, пока берут.

– Пока дают, – уточнил Христофор Григорьевич, запихивая в рот очередную порцию лангустов.

– И это верно! Во власть идут, чтобы так или иначе заработать, – согласился Евлампий Никанорович, потирая руки.

– И что самое важное, не надо размениваться по мелочам. Скажем, в какой-нибудь жилконторе тоже можно поживиться, но стоит ли из-за копеек рисковать?

– А я, между прочим, с этого и начинал, на «белую головку» зарабатывал слесарем-сантехником, – потупив взгляд, признался Тюлькин.

– Не может быть! – обрадовался Христофор. – Тогда мы с тобой как братья-близнецы, я ведь тоже не всегда торговал «фольксвагенами» и недвижимостью. Правда, к унитазам никогда отношения не имел, но мы с тобой вроде как участвовали в одном процессе…

– Это ты о чём? – насторожился Тюлькин.

– А вот! К примеру, я свеклу или морковку выращивал и собирал, чтобы некий гражданин съел борщ, нахваливая продукцию нашего совхозного хозяйства. А ты, после того, как у него закончится пищеварительный процесс, способствовал облегчению желудка.

– Я сроду слабительным не торговал!

– Эх ты! Одно слово – унитаз! Ну ладно, ты не обращай внимания, закусывай.

Дело могло дойти и до обидных выражений, и до потасовки, однако было уже столько выпито, что мир представлялся собеседникам куда более привлекательным, чем на самом деле. Короче, Евлампий на этот раз собутыльника простил, да и не стоило ссориться с родственником человека, от которого всё его нынешнее благополучие зависит.

Тут следует заметить, что дело происходило незадолго до празднования юбилея Тюлькина. Намеревался он провести эту акцию с размахом, исходя из принципа – один только раз живём, тем более что полсотни стукнуло. Правда стукнуть-то должно было только через две недели. К этому времени уже была арестована Сливкина, уже изъяли килограммы драгоценностей у Василисы, но даже теперь ни Тюлькин, ни тем более Пузан не могли предположить, что кто-то поднимет руку на всесильного Федюкина. Пока он находится у власти, и они за каменной стеной. Вот потому-то и резвились до упаду. Впрочем, Пузану нечего было опасаться – на государственной службе он не состоял, так что и предъявить по большому счёту нечего, разве что гайку какую своровал, когда ещё работал в совхозе трактористом.

А вот Тюлькин зря так раздухарился. Это ж надо – собрался справить юбилей в зале Екатерининского дворца! Конечно, деньги через его контору прокачивались офигенные, поскольку Аркаша стопроцентно Тюлькину доверял – сработались, ещё когда Федюкин был в налоговой. Но будь Евлампий чуточку умнее, не стал бы так явно подставляться.

Все эти соображения отошли на задний план, поскольку Тюлькин предложил поехать к девкам. К этому времени он уже лыка не вязал, но разве можно отказать будущему юбиляру. «Слабак! – подумал Христофор. – Но главное, чтобы на следствии держался, – и тут же прикусил губу: – Чур меня, чур! Только б не накаркать».

А спустя всего какой-нибудь час Христофор и Евлампий сидели на ступенях бассейна, по грудь погрузившись в тёплую воду, и, поочередно наливая себе из огорчительно быстро пустевшего штофа либо по очереди прикладываясь к бутылке белого игристого, причём опорожняя её прямо «из горла», рассуждали о превратностях быстротекущей жизни.

– Вообще-то, водки я не пью, – еле ворочая языком, признавался Христофор. – Мне бы сухонького!