Диляра-ханум возвращалась с базара домой. Дорога шла вверх, и хотя уклон был небольшим, тяжёлые сумки её изрядно утомили. Решив отдохнуть, она положила их на землю, прислонилась к дереву и начала думать. Постоянно думать было её любимым занятием и проклятием одновременно. Львиную долю этой процедуры занимали мысли о своей жизни.

Надо сказать, что ею она была крайне недовольна. На то имелись веские причины. Она рано потеряла родителей, воспитывалась в доме брата матери. После смерти дяди опека над маленькой Дилярой перешла к его сыну Абдулле. Нельзя сказать, что здесь к ней плохо относились. Однако чувство одиночества и стеснённости никогда не покидало её. Поэтому когда Абдулла сосватал Диляру своему другу, она раздумывала недолго.

Мужа, который по её твёрдому убеждению был простаком и неудачником, она не любила. До тех пор, пока он неожиданно не скончался от сердечного приступа в возрасте тридцати пяти лет. Интересно, везде ли мёртвых любят больше, чем живых?

Единственным оправданием своего пребывания на этом свете Диляра-ханум считала дочь. Она обожала своего единственного ребёнка, ненаглядную Айтекин. С тех пор, как умер муж, дочь стала для неё смыслом существования и реваншем за поражения и неудачи в жизни. Она лелеяла две мечты: дать дочери образование и удачно выдать замуж.

Ходили упорные слухи, что в Айтекин влюблён сын начальника милиции Фахраддина Мамедбейли. Такая партия была верхом её мечтаний. Если дочь ещё и в институт сможет поступить, то тогда ей от жизни ничего больше и не надо.

Земфира-ханум, мать Эмина и директор школы, в последнее время стала с ней очень обходительной. Да и разговоры среди соседей пошли. Однако, в жизни всякое бывает: часто всё разговорами и заканчивается.

Ход её мыслей прервал сигнал клаксона. На заднем сиденье остановившейся рядом «Волги» она заметила директрису. Та приветливо помахала ей рукой. Из машины вылез водитель, толстяк Вахид. Он приходился директрисе близким родственником. Машина была записана на него, хотя все в городке знали, что она принадлежит начальнику милиции.

Ничего не говоря, он подхватил сумки и уложил их в багажник. Затем он жестом указал ей на заднюю дверцу машины.

– Как можно женщине таскать такие тяжести, – укоризненно сказала директриса усевшейся рядышком Диляре-ханум, – ведь так недолго и спину повредить.

Голос директрисы был глубоким и бархатным, как у диктора телевидения.

– Ничего не случится, – кротко ответила Диляра-ханум, – мне не привыкать.

Ей стало стыдно от того, что она – одинокая женщина, лишённая мужской поддержки, и поэтому почти всё приходится делать самой.

– А как же Айтекин, почему она не помогает маме? – с лёгким упрёком спросила Земфира-ханум.

– Что вы, как не помогает, – поспешила ответить Диляра-ханум, – просто сейчас она готовится к экзаменам, и я не позволяю ей тратить время на домашнюю работу.

– Вы правы, – директриса понимающе улыбнулась, – сейчас дорог каждый час. Я слышала, она собирается поступать в медицинский.

– Да. Это её мечта с детства.

– Должна вам сказать, вы вырастили прекрасную дочь. Очень умный и воспитанный ребёнок. К тому же все годы учёбы была круглой отличницей. Считаю, она – главный претендент на золотую медаль.

– Неужели? Прекрасная новость! – Диляра-ханум постаралась придать голосу максимальную благодарность и скрыть разочарование.

Такое чувство испытываешь, когда надеешься выиграть в лотерею автомобиль, а в билете указан мотоцикл с коляской. Вдруг директриса намекнёт, что за эту самую медаль нужно кое-кому оказать уважение, разумеется – в денежных единицах. Настроение начало портиться.

Однако, следующая фраза собеседницы показала, что женщина поторопилась с выводами.

– Думаю, что из вашей дочери получится отличная невестка. Я своему сыну пожелала бы именно такую спутницу жизни.

Как Диляра-ханум ни ждала этих слов, они застигли её врасплох. Она молчала, не зная, что сказать.

Увидев замешательство гостьи, Земфира-ханум с улыбкой похлопала её по плечу: – Что же вы так смутились. Это я к слову сказала.

Диляра-ханум лихорадочно соображала, как ответить на столь прозрачный намёк, но не смогла найти что-либо более оригинальное, чем сказать: – Очень приятно, что вы так считаете.

– Останови, – неожиданно приказала директриса Вахиду, – пойди, купи нам холодной газировки.

Вахид с готовностью вылез из машины. Весь вид его показывал, что вернётся он не раньше, чем женщины закончат разговор. Диляра-ханум вспомнила, что сегодня видела его дважды: при выходе из дома и на базаре.

Земфира-ханум снисходительно посмотрела на раскрасневшуюся от смущения собеседницу.

– А что, если мне и впрямь сосватать твою дочку? – сказала она, неожиданно перейдя на «ты».

Диляра-ханум в растерянности пожала плечами. От волнения у неё перехватило дыхание.

– Молчишь, подружка.

– Спасибо большое, – ляпнула Диляра-ханум, – но ведь она ещё ребёнок. К тому же в институт поступать надо.

– Кто же их собирается женить сейчас. Только вот в столице соблазнов много, мало ли что может случиться.

Директриса обняла Диляру-ханум за плечи.

– Дети у нас красивые. Такой товар долго не залёживается.

Диляра-ханум согласно закивала головой и добавила невпопад: – Но…

Директриса нахмурила брови.

Бедная женщина осознала, что своим глупым «но» может вместо сватьи заполучить врага.

– …наши дети, – закончила она фразу, – что скажут они?

– Ты права, моя милая, – сказала Земфира-ханум, – сейчас конец двадцатого века. Мнение детей – условие важное. Но не главное. Ты меня поняла, надеюсь?

Она многозначительно посмотрела на собеседницу. Та кивнула головой.

– Знаешь, почему я твою дочь выбрала? – сказала директриса, словно рассуждая сама с собой: – Красивую и образованную найти легко, но чтобы она была к тому же работящей, воспитанной и покладистой – ох как трудно.

Диляра-ханум всеми силами старалась изобразить на лице согласие с каждым словом, слетавшим с губ Земфиры-ханум. Но её, уже почти поверившую в счастье своё и дочери, продолжали терзать сомнения. Что скажет Айтекин с её независимым характером и порой ослиным упрямством?

– Лучшей кандидатуры для моей дочери я и представить не могу, – сказала она, – но вы же понимаете: должно быть чувство.

– Что скрывать, Эмину Айтекин нравится, – сказала директриса, – но о моих планах он ничего не знает. Поговорю. Разъясню.

Она лгала. С сыном разговор уже состоялся, причём по его инициативе. Но этого матери Айтекин знать было не обязательно.

– Я тоже поговорю с дочкой, – сказала Диляра-ханум и добавила, – и тоже разъясню.

Женщины заговорщически улыбнулись друг дружке.

– Ну что, сватья, решено? – сказала мать Эмина.

– Решено, – ответила мать Айтекин.

Женщины обнялись. Сделка состоялась. Завязан первый узел. За ним последует второй, третий, и с каждым последующим связь будет всё прочнее, а узлы всё крепче и запутаннее.

Полдень. Удобно устроившись в кресле-качалке на веранде, Айтекин тщетно пыталась заставить себя заняться биологией. С этим предметом у неё нелады. А ведь через месяц – полтора ей поступать в медицинский. Но одно дело изучать человеческий организм, лечить людей, и совсем другое – копаться во внутренностях жучков и паучков, которых она ненавидит и боится столь же сильно, сколь и мышей.

В прелестную головку лезли разные мысли, но общая тема одна: Эмин и Заур, Заур и Эмин. И вопрос один – кто. Посоветоваться не с кем. Матери не скажешь, стыдно, хотя ясно, кто ей может понравиться. Конечно же – Эмин Мамедбейли. Из хорошей, а главное, богатой семьи. Воспитанный, умный, а его внешность – предмет обсуждения всех девчонок школы. Честно говоря, ей льстит, что среди множества достойных кандидатур, она – вне конкуренции.

Но она чувствует, как в самых глубинах её девичьего, никогда прежде не любившего сердца, зреет выбор, неотвратимый, как судьба.