– Опаздываешь, начальник, – прохрипел он, – самый интересный момент пропустил. Видел бы ты, как твои подчинённые избивают беззащитного человека. Позорят высокое звание советского милиционера.

– Сам заткнёшься или нам помочь? – в сердцах выкрикнул один сотрудников, замахиваясь ногой на Мамишева.

– Отставить, – сказал Мамедбейли.

Он присел на корточки и посмотрел в глаза скорчившемуся на земле человеку. И на какой-то миг ощутил страх. На него смотрел сам дьявол. Были в его взгляде и бешенство, и буйное веселье, и холодная решимость хищника, приготовившегося к смертельному броску. Он с ужасом представил себе, что пришлось пережить тринадцатилетним подросткам при встрече с этим монстром.

Не выдержав взгляда Мамишева, он отвёл глаза. Прежде такого с ним не случалось. Он встал и, не оборачиваясь, пошёл к машине.

– Заберите их, – сказал он, – и не забудьте поместить в разные камеры.

– Пока он ходит по земле, не будет мне покоя, – пронеслась в голове мысль, и, как искушение, ещё одна – пристрелить бы гадину прямо сейчас.

Собственно, это и были два важных вопроса. Первый – насколько мог быть опасен задержанный. Он угрожал ребятам расправой, и Фахраддин, опытный оперативник, повидавший за свою карьеру немало уголовников, знал, что для очень многих из них месть – главный инстинкт.

Из министерства ему предоставили полную информацию на Мамишева. Живёт в Баку, в районе улицы Советской, с женой и сыном. Три судимости: вооружённый грабёж, покушение на убийство, убийство. В преступном мире пользуется дурной славой. Виной тому – дикий нрав и открытое пренебрежение к воровским законам. Во время пребывания в колониях терроризировал заключённых. Удивительно, как он до сих пор остался жив с таким характером. Полученные сведения убеждали в обоснованности подозрений: такие, как Мамишев, вполне могут совершить любую подлость.

И второй, может, самый важный вопрос – взять реванш после вчерашнего поражения. Ему было стыдно за мимолётный страх. Он вновь хотел посмотреть в глаза Мамишева и на этот раз увидеть страх уже в его глазах, страх перед ним, Фахраддином Мамедбейли, блюстителем закона.

Сегодня он расставит все точки над «i». Есть дела, которые не стоит откладывать на потом.

– Допускать в камеру медперсонал не стоит: этот тип агрессивен и непредсказуем. Поэтому до моего разрешения никого не вызывай. Это всё?

– Требовал встречи с сыном.

– И бутерброд с чёрной икрой вдобавок. Сына увидит в Баку, на суде. Следствие только начинается, поэтому пока их не допросили в отдельности, допустить встречи нельзя. Что-нибудь ещё?

– Да. Вас хотел видеть.

– Меня? – переспросил Фахраддин. – Это ещё зачем?

– Не знаю. Говорит, что хочет обсудить один важный вопрос.

– Каков наглец. Перебьётся, – сказал Мамедбейли, выдержал паузу и добавил, – впрочем, поговорю. Может, решился на чистосердечное признание.

Он не подал вида, что просьба задержанного его обрадовала. Удачно вышло, что этот тип первый изъявил желание встретиться с ним. Что ж, получается, им обоим есть, что сказать друг другу.

Он выдержал паузу в десять минут, вытащил из сейфа наградной «Макаров» и зарядил его. Затем он достал из стола портативный диктофон, сунул его в боковой карман кителя и вышел из кабинета.

– Кого вызвать для сопровождения, товарищ начальник? – спросил дежурный.

– Не стоит никого беспокоить, – ответил Мамедбейли, – пойду один. Без посторонних разговор душевнее. В какой он камере?

– Седьмой. Извините, товарищ полковник, но без сопровождения не положено.

– Это ещё что за разговор, сержант?

– Не имею право нарушать устав, – Ильгар, крепко сбитый парень лет двадцати пяти, подался вперёд, – вы же его видели. Циклоп, кулак, как два моих. А главное: он – неуправляемый, маньяк. Так что одного я вас не отпущу.

– Ладно, – сдался Мамедбейли, – вызови Юсуфа.

– Есть, товарищ полковник, – с готовностью отрапортовал сержант.

– А сынок его в какой?

– В первой. В противоположном конце.

Мамедбейли вновь поднялся к себе в кабинет, чтобы вернуть пистолет на место. Теперь он ему уже не нужен.

Внизу его ждал младший сержант Юсуф Годжаев. Он только год, как вернулся из армии, где служил в десантных войсках. За отличную службу ему дали рекомендацию в органы внутренних дел. Полковник таких любил: высокого роста, поджарый. Общий вид немного портили пышные усы. Он их отрастил, чтобы скрыть шрам от операции на заячьей губе.

– Ну что, сержант, пошли? – сказал Мамедбейли, – возьми ключи от камер.

Камеры предварительного заключения располагались в полуподвале управления. Свет в них и в коридор проникал из узких окон почти у самого потолка, поэтому даже днём здесь царил полумрак, и лампочки горели круглые сутки. Шаги на цементном полу гулким эхом разлетались по всему помещению.

Подошли к камере № 7. Юсуф открыл форточку, убедился, что Мамишев лежит на койке, и только после этого отпер дверь.

– Задержанный, встать, – громко сказал он, – лицом к стене, руки за спину.

Тот, кряхтя, повернулся в их сторону.

– У меня сегодня неприёмный день, – начал было Мамишев, но, увидев за спиной сержанта Мамедбейли, встал. Сделал он это с трудом.

– Здравствуй, гражданин начальник, – сказал он, – что ж ты себя так утруждаешь. Сказал бы, и я сам поднялся бы к тебе.

– Шутить вздумал? – на скулах у Юсуфа заиграли желваки, – вот вызову наряд, и мы тебя поднимем. А затем опустим.

– Зови. Одному тебе со мной не справиться, – ухмыльнулся арестованный.

Юсуф поднял было милицейскую дубинку, но Фахраддин отодвинул его в сторону и вышел вперёд.

– Не нарывайся, Мамишев, – сказал он, – хотел со мной поговорить – говори. Зачем терять зря время и зубы. Делай, что велят.

Задержанный немного помедлил, но затем повернулся лицом к стене и заложил руки за спину.

– Отставить, – приказал Мамедбейли, – руки вперёд.

Мамишев повернулся и с безразличным видом протянул руки сержанту. Тот надел на него наручники и отошёл к двери.

– Подожди меня в коридоре, – сказал полковник, – а ты, – он повернулся к Мамишеву, – сядь.

– Ну что ж, рассказывай, зачем хотел меня видеть, – начал разговор Мамедбейли.

Мамишев молчал, сосредоточенно уставившись в пол. Было видно, что он прокручивает в голове заранее обдуманную речь.

– Я хочу попросить тебя об одной вещи, гражданин начальник, – сказал он, наконец.

– Какой? – спросил полковник.

– Пусть не впутывают в это дело моего сына. Я готов ответить за всё, что бы вы на меня не навешали, но сына не трогайте.

– Ты просишь о невозможном. Во-первых, вы – злостные браконьеры. Забыл? Во-вторых, твой сын – соучастник серьёзного преступления. Помогал связывать детей, ударил по голове вашего подельника, Гусейнова Ризвана. Ведь его так звали?

– Легонько стукнул по затылку, и всё. Он даже сознания не потерял. Стрелял в меня. Чуть было не попал.

– Легонько, говоришь? У покойного на затылке огромная гематома. Не исключено, что он умер от кровоизлияния в мозг. Плюс многочисленные кровоподтёки на теле.

– Так это он с обрыва упал. Оступился и упал.

– Не рассказывай сказки, Мамишев. Забыл, что есть показания свидетелей? Ребята всё рассказали.

– Нет, начальник, этого они видеть не могли. Они к тому времени далеко были.

– А для чего ты связал им руки?

– Чтобы глупостей не наделали и дальше в горы не пошли. Утром обязательно отправил бы домой.

– Волновался, значит, заботился? И именно поэтому издевался и бил?

– Что ты, начальник, как можно. Клянусь могилой отца, сына твоего вообще и пальцем не тронул. А вот дружка его, жёлтую кошку, шлёпнул разок. Легонько так. Он ведь меня за руку укусил.

– Легонько? – переспросил Мамедбейли, – я видел, что ты сделал с лицом ребёнка, мерзавец.

– Говорю, слегка, – сказал Мамишев, рассматривая свои огромные ручищи, будто видел их впервые в жизни, – если б я его ударил, не жить бы ему и секунды.