– Нет, не жених, – засмущалась она.

– Вижу же, запал на тебя, – дразнил я.

– Не твое дело. Больно он мне нужен. Его забота.

– Ох, ох, какие мы! – не унимался я.

Мне нравилось дразнить ее и смотреть, как она злиться.

– На вот лучше, бумаги твои, а вот книга, читай, – закрыла она тему.

– За это, спасибо. А чего они взъелись на меня?

– Тебе же сказали, не любят здесь пришлых. Вы с собой, других приведете. С вами всегда недобрые перемены, беду вы приносите.

– Мм, понятно, – не стал спорить я, и, воспользовавшись моментом, спросил:

– А что, золото в ваших местах есть все-таки?

На что Олеся, треснула меня книгой по голове, и тема разом закрылась.

– Нет тут ничего. Неугомонный. Не вздумай у Силантия спрашивать.

– Ну, на что-то же вы живете? Я смотрю, и книги у тебя есть, кстати, современного издания. И кое-что в доме, – тоже не древность. Значит, связь с цивилизацией есть. Спички, к примеру, где берете?

– Иногда, человек один в поселок ходит, закупает, что надо по хозяйству.

– А на что? – ловил я на слове.

– Что-то разболталась я, заговорил ты меня. Не вздумай отцу сказать, плохо будет.

– Ладно, не бойся, не сдам я тебя. Что я не понимаю что ли.

Олеся улыбнулась, развернула блокнот, и стала что-то черкать на листке.

– Что ты пишешь?

– Я рисую.

– Что?

– Тебя.

– Ого! Умеешь?

Я немного попозировал, дал ей время…. Она быстро водила карандашом по бумаге, временами поглядывая на меня.

– Ну ка, покажи. Я взял блокнот, и был поражен. Она прекрасно рисовала.

– Кто научил тебя?

– Сама.

– Не может быть. Ты профессионально рисуешь. Классно. У тебя талант.

Она засмущалась.

– Мне нравится. Я с детства рисовала на земле веткой то, что вижу. И тогда отец стал заказывать мне из поселка карандаши и бумагу.

– Напиши мне что-нибудь, как ты можешь. Мне очень интересно, – попросил я.

– А что написать?

– Не знаю, молитву к примеру. Вы же молитесь?

– Да.

– Так напиши.

Она перелистнула блокнот и стала быстро водить по бумаге карандашом, а я рассматривал ее черты лица.

– Если ты рисуешь, значит, у тебя должен быть альбом твоих работ. Ты сохраняешь рисунки?

– Да, у меня их много.

– Покажешь?

Олеся бросила блокнот на стул и убежала на свою сторону дома. А я воспользовался моментом, и заглянул в него. В общем-то, письменность, далеко не отличалась от нынешнего типа. Я бы сказал, что она уже была разбавлена современными словами. Осталось, немного подкорректировать ее знания. И почерк у нее был красивый, не то, что у меня.

Олеся вернулась, с толстой кипой бумаг.

– Ого, как много. Тебе срочно нужно все рассортировать по папкам и темам.

– Как это?

– В каждую папку отдельную тему: в одну пейзажи, в другую животных, в третью людей….

– Так ты будешь смотреть? – спросила она.

– Давай, – я с удовольствием стал рассматривать ее зарисовки. Это было замечательно. Как точно она передавала характер и настроение людей, позы животных. Меня заинтриговало то, что люди, которые здесь были запечатлены, были из их поселенья. Я это понял по их внешнему виду, по одежде.

– Интересно, а волка ты как рисовала? – засмеялся я. – По лесу за ним бегала, и попросила подождать?

– У нас жил один, маленьким в капкан попал, отец его и пожалел. А как то он пропал, – видно кабан задрал.

– Ты отцу, о том, что рисунки мне показывала, не говори.

– Почему?

– Ему может не понравится.

Она кивнула головой.

– Можно я их у себя пока оставлю, под подушкой спрячу, после еще посмотрю?

– Хорошо.

Я огляделся, окон в этой части дома не было. Может на другой половине…, но я не стал спрашивать.

– Когда я смогу выйти на улицу подышать свежим воздухом?

– Я принесла костыли, можешь завтра, только у отца разрешения спроси. Если он будет не доволен, я ничем помочь не смогу.

– Это мне уже понятно, – вздохнул я.

В это время пришел Иван, он был без настроения.

– Олеся! – окликнул он, – Обед у нас есть?

– Сейчас накрою, – тут же ответила она и юркнула за занавеску.

– Что, гость ты наш не званный, не пришелся ты ко двору кое-кому. Не по нраву ты им, – вздохнул он, усевшись на место, где недавно пребывала Олеся.

– Это я и сразу сообразил. Так что теперь? – хмыкнул я.

– Не знаю, в раздумьях они, – поведал он. – Но настроение их, мне не нравится. Ты бы пока не высовывался. Лежи, восстанавливай ногу.

– Так я и лежу, но невмоготу больше. Тело ноет, онемело. Все же, хотел тебя попросить завтра выйти чуток подышать да подвигаться. И костыли вон есть, – указал я в сторону выструганных деревяшек, одиноко стоящих у стены.

Иван посмотрел на меня своим хитрым прищуром, как он это часто делает, немного подумал и изрек:

– Ладно, выведу тебя завтра во двор, только от дома никуда. Опасно это для тебя. Я пригляжу за тобой. Понял?

– Учел, – кивнул я. А он встал, потер руки, и вымолвил:

– Ну что, поужинаем?

– Послушай, – окликнул я его, – ты ничего над лесом не слышал?

Я надеялся, что нас уже ищут, и возможно Иван слышал звуки вертолета.

– Ты о чем?

– Меня могут искать, – пояснил я.

– Ты про жужжалки, что ли? – покрутил он пальцем в воздухе. – Нет, не слышал. Тут, они не летают обычно. А то место, где я тебя нашел, далеко отсюда. Сколько я тебя тащил, ого!

Услышав это, я сник. «Похоже, правда, придется самому попытаться выбраться из этих мест, или переманить Ивана на свою сторону, и просить помощи у него, ведь он сам сказал, что проникся ко мне. Может со временем решиться? А времени у меня мало! Как там бабушка? Печальная новость подкосит ее. Если бы не нога, я бы по болотам…, не смотря на риск».

Олеся собрала на стол, а Иван принес костыли и помог мне встать.

– Давай опробуем их, учись, раз собрался гулять. Походи по дому.

– А чем ты мне ногу закрепил?

– Палкой, да тряпьем, какое было. Перелом у тебя не сильный. А может и вообще, просто трещина большая. Так что, заживет как на собаке. Только вот к перелому, рана рванная прибавилась, медведь на память оставил. Он тебя именно за больную ногу прихватил. Но температура у тебя спала, так что боятся нечего. Быстро думаю, заживет.

Я привстал с лежанки, Иван помог мне. Опершись на костыли, я направился к тем занавескам, за которые все время убегала Олеся. Очень мне уж хотелось посмотреть ту часть дома. За тряпичным ограждением оказалась небольшая комната, которая заменяла гостиную и прихожую одновременно. Такое часто встречается в одноэтажных домах. С боку, находилась дверь, и я понял, что это вход в дом, так как рядом висела верхняя одежка и стояла обувь. По центру, стоял увесистый обеденный стол, покрытый вышитой скатертью. Иван указал мне двигаться к нему. Здесь же стояла еще одна кровать, видимо место Ивана. Дальше висела еще шторка, оставалось думать, что за ней было царство Олеси.

Олеся, быстро накрыла на стол. Я потихонечку доковылял до стула и уселся. Нога сильно болела, я старался не подавать вида перед девушкой, хотя хотелось выть от боли.

– Вот, наша гостевая, так сказать, – произнес Иван, – здесь и обедаем.

– Отлично, мне нравиться, уютно тут, – разглядывал я, запоминая все детали вокруг.

– Это, Олеськина работа, она по дому суетится. Старается помощница. С тех пор как жена умерла, сама здесь хозяйничает. Жаль, рано без матери осталась. Хорошая она у меня, – на все руки мастерица. Порой, и мужскую работу делает, когда я на охоте, подолгу задерживаюсь.

Я подумал, что это я уже заметил. Но вслух произносить не стал. И то, что Иван отлучается надолго из дома, тоже взял себе на заметку.

– Гришка то ваш, смотрю, на Олесю глаз положил, – сказал я. – В женихи набивается?

Иван ухмыльнулся.

– Поглядывает. Да не по душе он ей, – злой больно. Да и в кого ему добрым быть? Отец, вон, какой, – добавил он. – С детства от него тумаков получал. К жестокости и приучил.