Наконец, из-за леса показался огромный холм, покрытый снегом. Морской змей придирчиво изучал единственный город, построенный Рихардом, недоумевая, зачем тому понадобилась упорядоченная груда камней, пропитанная человеческим смрадом. На склонах холма виднелись домики, но снег на тракте был действенно чист — ни следа ног или колес. Это удивило Йохана, ожидающего встретить на подступах к городу ожесточенное сопротивление. Стражи герцога были малочисленны, но бесстрашны и сведущи в воинском искусстве. Они изрядно потрепали островитян. Под защитой высоких городских стен, воины болот могли обороняться долгое время и задержать их продвижение.
Но город был покинут. Разведчики пришли к распахнутым настежь воротам, прошлись по пустым улицам. Ставни были закрыты, двери заколочены досками. На выходе из города, они заметили дряхлого старика, сидящего на городской стене. Он прокричал, что его имя Дадвин и запустил в них пустым кувшином из-под медовухи. Не скрывая презрения, старик пропел песенку про змея, чья могила уже готова и она так глубока, что на ее дно можно падать вечно.
Разрушить город — значит разрушить человеческое прошлое Рихарда, поэтому судьба каменных стен была предрешена. Обращенные усердно рубили, таскали деревья, разбирали камни, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Когда пламя побежало от одной вязанки хвороста к другой, перекинулось на бревна, заключая город в огненное кольцо, змей довольно шевельнулся в морских глубинах. Огонь бушевал всю ночь, треск обрушившихся кровель и лопающейся черепицы не стихал. Пламя быстро пожирало плотно застроенные улочки одну за другой, неуклонно подбираясь к самому высокому строению города — замку. Он долго противился огню, но жар был слишком силен. Огненный ветер прошелся по мастерским, кладовым, переметнулся во внутренний двор, охватив жилые помещения и башни. Самая высокая из них, украшенная витражами, горела нестерпимо ярким белым пламенем.
Камень плавился, замок оседал, превращаясь в единую раскаленную глыбу, скрывая в себе сокровища Безмолвного герцога. Едкий черный дым стелился низко, расползаясь по заснеженным полям. Зоркий глаз мог рассмотреть в его изменчивых линиях человеческие фигуры. Они плыли со склона холма в лес, медленно рассеиваясь среди деревьев.
Гибель города пробудила от оцепенения тысячи падальщиков. Шумные стаи слетелись с востока и запада, сбиваясь в живые тучи над холмом. Не найдя павших, они разочарованно кричали от голода. Особенно дерзкие атаковали отбившихся обращенных, в считанные минуты оставляя от них очищенный от мяса скелет.
Когда вершина холма выгорела, войско Йохана Левши двинулось дальше, унося на подошвах пепел города вглубь болот. Вскоре разведчики наткнулись на старые следы стражей, уходящие куда-то в глухомань. Летом топь не позволила бы им пройти, но мороз облегчил задачу. Атакуемые болотными чудовищами, обращенные упрямо преследовали людей герцога. Было неважно, сколько их сгинет во внезапно раскрывшейся трясине или будет сожрано жуткими тварями, под покровом темноты. Йохана не тревожили потери. Он упрямо шел впереди войска, опираясь на вымоченный в морской воде посох, вырезанный из старого видавшего виды весла. Посох давал силу, которые отнимали болота.
На рассвете, окутанная туманными испарениями, перед ним явилась голодная навь. Она коснулась невидимыми лапами человеческой тени и приняла облик богато украшенной погребальной ладьи. За высокими резными бортами толпились плакальщицы, скрывающие лица под серыми платками. В каждой руке они держали по смолистому факелу, готовые поджечь себя, как только Йохан взойдет на борт. Такая большая ладья могла принадлежать лишь верховному правителю. Она становилась все шире и длиннее под взглядом Йохана, наполняясь дорогим оружием, золотой утварью, наложницами.
То, что осталось от сына Ульвара горячо желало упокоиться с почестями, как подобает потомку знатного рода. Йохан замедлил шаг. Вглядываясь в туманный образ нави, он двинулся к манящему освобождению. Лед затрещал. Змей пробудился и подавил невольный порыв Йохана. Очертания ладьи тут же задрожали и стали испаряться. Ладья исчезла, уступив бесформенным теням, которые беспрестанно растворялись, не успев обрести форму. Навь, пытаясь угодить морскому змею, смотрящему на нее глазами Йохана, никак не могла выбрать, во что воплотиться. Живые существа, предметы, памятные места — ничто не трогало его холодную суть.
Рихарду навь являлась в облике старого дерева с могучими ветвями и огромными узловатыми корнями. Безмолвный герцог желал пережить недолгий миг, когда пребывая в сладостно-горьком сне в древесной колыбели, он соединял в себе человеческое и чудовищное, и ему было открыто прошлое и грядущее родного края. Чего же морской змей желал более всего на свете?
Навь окутала тело Йохана серой пеленой, отрезав от всего мира. Пелена только снаружи имела границы, внутри ей не была конца. Ни цвета, ни звука — не на что смотреть, не о чем подумать. Любое движение замедлялось до полного прекращения, сознание угасало. Навь дала змею в полной мере вкусить блаженство несуществования, чтобы потом грубо вытолкнуть обратно в хаос реального мира, пронизанного миллионами вероятностей. Мир, пребывающий в постоянном движении, порождающий все новые и новые живые создания. Звуки их дыхания, вызвали позабытую боль. Навь разбудила в змее подавленные страсти, заставив вновь почувствовать себя одной из частичек беспорядочного ненавидимого им мира.
Растекаясь широкой лентой над вмерзшими в лед кочками, серая пелена звала за собой. Никогда прежде у нави не было добычи, одержимой столь сильными страстями. Добычи, которую можно было пожирать веками. Утративший самообладание змей бросил Йохана в погоню. Навь петляла между островков суши, скрывалась за покрытыми снегом кустами, за высокой, острой, как отточенные пики, травой, но не исчезала навсегда. Йохан тянулся к ней, пытаясь коснуться растопыренными пальцами, но она ускользала в последний момент.
Мало-помалу навь завела человека в опасное место, позаботившись, чтобы его соратники остались позади. Посох мешал бегу, Йохан без раздумий расстался с ним, отбросив в сторону. Когда лед зловеще затрещал, он, поглощенный погоней, этого не услышал. Навь закружилась вокруг тяжело дышащего человека, вынудив его бестолково топтаться на месте. Лед треснул. Йохан провалился по грудь в воду. Ледяная кромка ломалась под его весом, сводя на нет попытки выбраться. От ледяной воды перехватило дыхание, тело онемело. Из-за угрозы близкой смерти связь змеем ослабела, к Йохану вернулись остатки сознания. Навь тут же приняла облик Ульвара. Островной король жалостливо звал сына, умоляя держаться, протягивая руку, которой нельзя было коснуться.
Йохан заплакал. Выбиваясь из сил, потянулся к отцу, не понимая, что того уже нет в живых, что перед ним морок. Мужчина превратился в дитя, который уверен, что с ним не случится ничего дурного, пока отец рядом. Страх смерти, радость от встречи с отцом, надежда на спасение смешанные в сердце Йохана кормили навь. Змей оставил от человека не так уж много, поэтому утолить голод она не успела. Йохан вяло взмахнул окровавленными руками, изрезанными о ледяную кромку, беззвучно позвал Ульвара в последний раз и погрузился с головой. Болото приняло несчастного в свои объятия. Связь со змеем прервалась окончательно, лишив навь желанной добычи. Разочарованная, она рассеялась в воздухе, покружила надо льдом и отправилась на поиски новой жертвы.
Морской змей, так некстати потерявший Йохана, затаился. Утрата самообладания, хоть и недолгая, его удивила. Поддаться слабости в попытке получить невозможное — это свойственно людям, которых он презирал. Неужели подобное допустимо и для него, когда речь идет о действительно важной вещи? Сама идея несуществования будоражила. Прежде ни в одной поглощенной памяти ему не встречалась подобная мысль.
Лежа на морском дне, змей взволнованно развернул кольца, подняв тучи песка. Его осенило: тварь, пожравшая Йохана — порождение Вечной топи, а значит, знание о пустоте должно быть у Рихарда. Когда он поможет ему отринуть человеческое, удержит от прежнего несовершенства, в благодарность он поделится знанием.
