Калигула и Друзилла стояли на огражденной перилами обзорной площадке и пытались отыскать остальные одиннадцать вилл императора на острове. Я подбежала к ним запыхавшаяся и с безумным видом.

– Видишь вон ту гору? – спрашивал Калигула сестру; Друзилла щурилась, вглядываясь в далекий ландшафт.

Я замерла рядом с братом и попыталась обратить на себя внимание, но от волнения не могла произнести ни слова.

– Это противоположный край острова, отсюда далеко, – продолжал Калигула. – Прямо за горой находится вилла Дианы, стоит над обрывом, как эта вилла, только пониже. Слуги рассказывали, что там есть коридор, ведущий вглубь скалы; он заканчивается огромной пещерой с озером самого синего в мире цвета. Надо его увидеть, чтобы поверить, что такое бывает. А примерно на полпути к той вилле, в нижней точке острова, около порта, стоит вилла Нептуна с термами, выходящими прямо в море. Чуть выше… – Тут он нахмурился и сбился, увидев, что Друзилла показывает на меня; с одного взгляда на мое лицо он понял, что я пришла с чем-то очень срочным. – Чуть выше, на скале, расположена вилла Марса, – поспешно договорил Калигула. – Сестра, ты чем-то взволнована?

Я кивнула и огляделась, проверяя, нет ли кого рядом с нами. Друзилла была не в счет. Ей я могла доверять. При Агриппине я, может, и смолчала бы, но Друзилла, несмотря на всю мою ревность, всегда относилась ко мне с любовью и искренностью. Пожалуй, в ее сердце не было места для иных чувств. Убедившись, что за нами никто не наблюдает, я вытащила на свет пергамент и сердито протянула брату:

– Для человека, который проповедует осмотрительность, ты весьма беззаботно обращаешься с такими словами.

Калигула непонимающе на меня уставился и осторожно взял свиток. Взмахом призвав меня к спокойствию и молчанию, он развернул пергамент и быстро пробежался по тексту взглядом.

– Опасные строчки, – отметил он.

– Вот именно! – отрезала я, пока Друзилла тянула шею, желая рассмотреть содержание пергамента. – Тебе нужно быть осторожнее.

– Мне? – Мой брат с удивлением воззрился на меня и потом улыбнулся: – Ты думаешь, это написал я?

Теперь настал мой черед морщить лоб.

– Конечно. Я…

– Дорогая моя Ливилла, неужели ты могла предположить, что я способен на такую глупость. Кроме того, хотя почерк на этом пергаменте похож на мой, у моей буквы «е» не такая широкая петля, а «в» здесь слишком длинное по сравнению с моим. И, честно говоря, если бы мне вдруг взбрело в голову написать сатиру на императора, я постарался бы придумать что-нибудь поинтереснее, чем переписывание Вергилия, и уж точно не стал бы сравнивать императора с чудовищем, охраняющим загробный мир. Кстати, Ливилла, напрасно ты расхаживаешь по вилле с этой штукой.

Я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу – ведь он прав! Но кто же мог подложить брату смертоносную улику? Обсудить это мы не успели, потому что послышался хруст гравия под чьими-то шагами. Меня сразу охватила паника. Мы погибли! Нельзя попадаться никому на глаза с этими подстрекательскими словами! В отчаянии я уставилась на брата. Он, как всегда, сохранял хладнокровие и контроль. К моему ужасу, он ткнул пергамент обратно мне в руки, и я, обомлев, стала отталкивать свиток. Не хочу! Он же не мой! Даже если не Калигула написал сатиру, все равно она принадлежит ему, потому что я нашла ее в его комнате. И только мой брат с его изобретательным умом сможет придумать, как нам выпутаться. И почему он дает свиток мне, а не Друзилле?.. Ответ на этот вопрос я, конечно же, знала.

То был один из нескольких редких случаев в моей жизни, когда страх за собственную шкуру перевесил стремление беречь семью и брата, и до сих пор мне стыдно вспоминать о нем. Возможно – возможно! – если бы в тот день я не была столь эгоистичной и не заронила бы в душу брата зерно сомнения, все сложилось бы совсем иначе.

В конце концов Калигуле пришлось силой вложить свиток мне в руки.

– Возьми это и спрячься, немедленно! – прошипел он.

Со смертельным приговором в онемевших пальцах я не в силах была сдвинуться с места, и тогда брат мягко, но решительно затолкал меня в кустарник, росший по краю обзорной площадки. Пробираясь через жесткую колючую поросль, которая царапала мне кожу и рвала дорогую тунику, я пыталась сообразить, где нахожусь. Террасный сад с трех сторон окаймляла живая изгородь, разделенная лестницами. Внезапно я поняла, что открыла тайный мир.

Позади живой изгороди, не видимая обитателям виллы, тянулась потайная тропа. По некоторым признакам я догадалась, что ею пользовались садовники, а также, вероятно, рабы и слуги, когда им нужно было ненадолго уединиться, но в тот момент, к счастью, там никого не оказалось. В отдалении я увидела ступени, которые вели к главному входу во дворец, и найденная мной тропа бежала под этой лестницей. Если со всеми лестницами, ведущими в здание, дело обстояло так же, значит по тропе можно обойти весь сад и остаться незамеченным. Более того, по другую сторону от места, где я стояла, тропу ограждала стена высотой примерно с меня, увенчанная различными растениями в горшках или растущих прямо из парапета. Я встала на цыпочки и заглянула через стену. Передо мной открылась императорская галерея для прогулок – длинная дорожка, которая сбегала к уступу под виллой и заканчивалась над обрывом.

Я нашла убежище.

На исследования у меня тогда не было времени, так как человек, идущий по гравию, вступил на каменные плиты обзорной площади, и его шаги стихли. Утренний воздух прорезали голоса. Я не смела пошевелиться из боязни, что меня услышат. Лишнее внимание мне в тот момент было ни к чему. Сделав один крошечный шажок влево, присев и вытянув шею, сквозь шипы и прекрасные соцветия роз я смогла разглядеть брата, который стоял рядом с Друзиллой, сцепив руки за спиной. Мое сердце учащенно забилось при виде трех других людей в полукруге обзорной площадки.

Флакк остановился перед Калигулой, кулаками уперся в бока, его запавшие глаза на сморщенном лице горели ненавистью. За его спиной высились двое преторианцев. Помню, что их присутствие меня удивило – в пределах виллы преторианцев практически не бывало, тут хозяйничали германские телохранители.

– А, Гай Юлий, это ты и… госпожа Друзилла?

Мой брат небрежно усмехнулся, а это нелегко сделать, когда некто более низкого, чем ты, положения обращается с тобой фамильярно и приводит с собой солдат.

– Ты ожидал увидеть кого-то другого? – тихо спросил Калигула.

Наблюдая за Флакком, я поняла, что произошло. На его лице промелькнули поочередно удивление, подозрение и потом раздражение. Старый сморчок проследил за мной до самого сада! Он был уверен, что найдет меня тут с братом и с…

Сердце в моей груди затрепетало еще быстрее.

И со стихом. Флакк полагал, что поймает меня и Калигулу с самым изменническим документом и это подтвердят два независимых свидетеля – преторианцы. Не затолкай меня брат в кусты, стояли бы мы сейчас перед Флакком, признавая вину одним только своим присутствием. Благодаря Калигуле мы были спасены и заодно узнали ответ на вопрос, кто написал проклятую сатиру и подбросил ее в комнату Гая. На императорской вилле опасность всегда витала вокруг нас, но никогда я не ощущала ее острее, чем в то утро, прячась в кустах, пока наш враг беззвучно поливал нас проклятиями за то, что мы ускользнули из его лап.

– Чему мы обязаны удовольствием лицезреть тебя? – улыбнулся мой брат.

С непередаваемой легкостью он сумел поставить Флакка в затруднительное положение. При виде того, как растерялся вельможа, меня едва не охватил истерический хохот. Он был абсолютно уверен в том, что застанет нас с доказательством измены в руках, потому и не смог сразу придумать правдоподобный предлог своему появлению, а ведь он помешал утреннему променаду императорского наследника. В конце концов Флакк уцепился за какую-то мысль, и его черты сложились в мину притворного сочувствия.

– Понимаю, что для семьи, перенесшей столько горя, мои слова вряд ли послужат достойным утешением, но, может, вам станет хоть немного легче, когда вы узнаете, что источник бед, выпавших на вашу долю, встретил свой конец.