Так пролетело еще два года, если за точку отсчета взять день, когда мы, потрясенные, вышли из дворца с братьями в статусе преемников императора. Неплохое то было время, хотя ему недоставало безоглядной радости раннего детства и присутствия старших братьев.

Пока я жила, погруженная в семейный быт, внешний мир в моих глазах почти не менялся. Я еще не понимала значения всего того, что происходило за стенами виллы. За зимой пришла весна, а после долгого жаркого лета без единой весточки от братьев война в Африке завершилась. Мать чуть не потеряла сознание от счастья, узнав, что ее сыновья больше не будут гоняться за повстанцами по всей Мавретании. Однако потом еще несколько месяцев, день за днем, ждала всадников cursus publicus с известием о том, что кто-то из ее сыновей пал в последние дни войны. А когда от них стали приходить письма, от облегчения мама каждый раз едва не плакала.

Из всего того, что происходило ближе к дому, все чаще упоминались события с участием Сеяна. Префект давно состоял в связи с племянницей императора Клавдией Ливией Юлией. Конечно, я не прислушивалась к разговорам об этом, находя их скучными. Но вот, по прошествии года с момента смерти супруга Ливии Юлии, Сеян счел возможным просить у императора разрешения на брак с ней. Значения этого шага я не понимала до тех пор, пока не заметила, как переживают из-за него мать и Калигула. За разъяснениями я, как обычно, отправилась к брату, и тот озабоченно поведал мне, что через такой брак Сеян войдет в дом Юлиев и опередит наших братьев в очереди преемников императора. Я сочла, что это было бы только к лучшему, ведь тогда братьям можно будет не опасаться за свою жизнь, но я ошибалась. Калигула предполагал, что Сеян постарается уничтожить всех прочих претендентов, чтобы остаться единственным преемником.

Наша паника оказалась напрасной, потому что Тиберий не разрешил Сеяну жениться на Ливии Юлии. Меня крайне занимал вопрос, как префект воспринял отказ. Я предполагала, что императора он выслушал в безмолвном почтении и с поклоном удалился домой, а вот там уже, как подсказывало воображение, принялся рвать со стен драпировку и крушить мебель в ярости оттого, что его лишили шанса стать наследником Тиберия.

Осознав всю важность предпринятой префектом попытки жениться, я начала с бо́льшим вниманием прислушиваться к новостям и постепенно уразумела, как видел мир мой брат. Каждая, даже самая незначительная, новость дополняла мозаику событий, а когда ты понимаешь, какое место отведено тебе в этой мозаике, а какое – твоим врагам, то можешь подготовиться к вероятным вызовам. Всю следующую зиму мы наблюдали за тем, как Сеян медленно, но неуклонно подрывал власть императора, как набирал союзников из числа полезных людей, как назначал подконтрольных ему плебеев – своих клиентов – на важные государственные посты. В то же время он нашептывал на ухо императору льстивые речи, не давал горю отца утихнуть и подбрасывал дров в огонь его растущей мании – все для того, чтобы убедить Тиберия отойти еще на шаг от непосредственного управления государством.

Месяц за месяцем Сеян сосредоточивал в своих руках все больше власти и отодвигал Тиберия все дальше от его империи. Я не питала любви к старому императору, но мысль о том, что его место займет префект претория, приводила в ужас. И я снова и снова спрашивала у Калигулы, почему никто ничего не делает.

– Что тут можно поделать? – грустно отвечал он. – Любой, кто скажет хоть слово против префекта, исчезнет или попадет в тюрьму по сфабрикованному обвинению. А император по-прежнему доверяет Сеяну настолько, что позволяет ему управлять за него страной. Нам остается лишь надеяться и молиться.

И я надеялась. И молилась. Но в ответ не получала ничего.

Наступившим летом – в год консулов Лентула и Агриппы – произошло самое яркое событие той поры, которое к тому же стало откровением и пророчеством. Домой вернулись старшие браться, и целый месяц наш дом переполняли жизнь и свет. Нам казалось, что за время армейской службы на юге Нерон и Друз невероятно повзрослели, превратились в настоящих мужчин.

Нерон со своим легионом участвовал в боях почти без перерыва. Из Тевесте Третий Августов легион совершал вылазки по всей Африке в стремлении положить конец восстанию берберского вождя Такфарината. Потом они целый месяц окружали и добивали очаги сопротивления и гасили пожары, заполыхавшие после поражения повстанцев. Нерон часами рассказывал увлекательные истории из военной жизни и демонстрировал два небольших шрама в доказательство того, что действительно воевал, а не только выполнял поручения командующего легионом, как рассчитывала мать. Под палящим африканским солнцем его кожа стала цвета бронзы, волосы выгорели почти добела. И еще у него появилось несколько наград за боевые заслуги. На лице нашей матери отражалась интересная смесь гордости и ужаса, когда она смотрела на своего сына – героя войны, покрытого славой и шрамами.

Друз, напротив, ничем отмечен не был, хотя внешне изменился так же, как и брат. Его служба в Никополе на побережье Египта проходила спокойно. Он поучаствовал в паре мелких стычек с неугомонными племенами Александрии – иудеями, берберами, финикийцами и прочими – и совершил несколько поездок по реке вглубь той неведомой страны, но ни одной битвы на его долю не выпало, а значит, не выпало ни опасностей, ни славы. Конечно, он старался не показывать, что завидовал Нерону, но мы все чувствовали, что Друз разочарован.

Для меня их рассказы звучали волшебными легендами, так как я не помнила себя и мир до того, как мы приехали в Рим.

– Старого легата Блеза призвали обратно в Рим, когда он еще не выполнил задачу, – рассказывал Нерон, поглощая в паузах парфянскую курятину, приправленную кумином. – Он не справился, хотя ему прислали подкрепление из Девятого Испанского легиона. А вот новый проконсул сразу, как только приехал, показал, что с ним дела пойдут по-другому. Долабелла – человек жесткий. Всего через несколько месяцев Такфаринат уже должен был спасать свою шкуру. Мятежники захватили Тубурсикум и засели там. Проконсул отреагировал молниеносно. Мы находились в ста милях к юго-западу, но части Девятого, посланные нам на помощь, были недалеко от города, всего в тридцати милях. Девятый завязал с врагом бой под Тубурсикумом и задержал его там до нашего прибытия. Друз, это было знатное сражение!

На миг лицо брата омрачилось завистью, но он быстро растянул губы в одобрительной улыбке.

– Шрам над глазом я получил как раз там, под Тубурсикумом. Нумидийская конница сломила оборону, однако пехота еще билась вовсю, выдавливая мятежников из города. Укрепления мы вернули довольно быстро, но гнать врага с улиц города на холме – тяжелая работа. Помню, как бежал вверх по улице с одним центурионом – безухим стариком по имени Панса, мы догоняли шайку туземцев-копейщиков. За нами по пятам двигалась почти целая центурия. Вдруг откуда ни возьмись из переулка выскочила вторая группа повстанцев и попыталась отрезать нас с Пансой от наших людей. И мы чуть было не пропали, когда первая группа развернулась и тоже пошла на нас. Хорошо, что воины Третьего быстрые и смелые. Я успел уложить двоих мятежников, одного ударом в горло, второго в подмышку, а потом глядь – вокруг опять мои люди. С ног до головы я был залит кровью, и пришлось тщательно осматривать себя, чтобы убедиться – кровь не моя. Но в том бою меня все же задели копьем, оттуда и этот шрам на лбу.

Мы, дети, зачарованно слушали. Пожалуй, только Калигула рассеянно играл с ножичком и барабанил пальцами по коленям. Он, конечно же, много поездил с отцом в Германии, когда носил свои маленькие калиги, и уже видел войну, пусть и на расстоянии. Не думаю, что ему нравилось военное дело. Мать же была сражена.

– Бесценная Юнона! Неужели тебе обязательно так рисковать, сын мой? Трибуны не должны воевать. Центурионы – да, поскольку ведут за собой воинов, но они профессиональные солдаты! Я не для того отсылала тебя подальше от императорского дворца, чтобы ты подверг себя еще большей опасности. Нерон, тебе суждено вершить великие дела!