Пятый звонок — и на экране расцвело лицо Дори. Ее голос спросил: «Алло?».

Ладонь Роджера молниеносно рванулась вперед и прикрыла объектив.

— Дори? — спросил он. Его голос вновь показался ему резким и бесцветным. — Как твои дела?

— Роджер! — воскликнула она. Радость в ее голосе звучала очень естественно. — Ой, милый, я так рада, что ты позвонил! Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — машинально ответил его голос. И так же машинально заговорил дальше, без сознательного участия его разума рассказывая, чем он занимался, перечисляя упражнения и тесты. В то же время Роджер всматривался в экран, включив все чувства на максимальное усиление.

Она была… какая? Усталая? Усталость была бы подтверждением его страхов. Она каждую ночь куролесит с Брэдом, позабыв о муже, страдающем от боли и шутовского унижения. Отдохнувшая и веселая? Это тоже было бы подтверждением — это значило бы, что она отдыхает и веселится, позабыв о мучениях мужа.

Нет, с головой у Торравэя было все в порядке, просто за свою жизнь он привык анализировать и размышлять логически. И от него не ускользнуло, что он играет сам с собой в игру под названием «Ты проиграл». Все будет свидетельствовать о вине Дори. Но как он ни разглядывал ее изображение, с какими бы чувствами не глядел, в ней не было ни неприязни, ни слащаво преувеличенной нежности. Она просто была сама собой.

Когда он понял это, его голос дрогнул от подступившей нежности.

— Я скучал по тебе, маленькая, — тускло выдавил он. Его чувства выдала лишь миллисекундная пауза между слогами: «Малень…кая»

— Я тоже скучаю. Хотя особенно скучать не приходится — я перекрашиваю твою комнату. Вообще-то это сюрприз, но тебя все равно столько времени не будет, так что… ладно, стены будут абрикосовые, рамы желтые, лютиковые, а потолок, наверное, сделаю светло-голубой. Тебе нравится? Я собиралась сделать все охрой и коричневым, ну знаешь, осенние цвета, марсианские краски, чтобы отпраздновать. А потом подумала, что к тому времени, когда ты вернешься, ты уже будешь по горло сыт цветами Марса!

И сразу же, без паузы:

— Когда я тебя увижу?

— Видишь ли… я выгляжу довольно жутко.

— Я знаю, как ты выглядишь. О Господи, Роджер, ты думаешь, Мидж, Бренда, Келли и я ни разу не говорили об этом за последние два года? Все время, с самого начала программы. Мы видели рисунки. Снимки макетов. Мы видели даже фотографии Вилли.

— Я больше не похож на Вилли. Они многое изменили…

— Я и об этом знаю, Роджер. Брэд мне рассказывал. Мне хочется тебя увидеть.

В это мгновение его жена без всякого предупреждения превратилась в ведьму, а вязальный крючок в ее руке стал помелом.

— Ты видишься с Брэдом?

Что это, микросекундная пауза?

— Наверно, ему не полагалось говорить мне, секретность и все такое… Но я упросила его. В этом нет ничего плохого, милый. Я уже взрослая девочка и могу справиться с этим.

На мгновение Роджеру захотелось отдернуть руку от объектива и показать себя, но его сдержало странное, непонятное ощущение. Он не мог определить, что это: головокружение? переизбыток чувств? какойто сбой на электронной половине? Еще несколько мгновений, и вбежит поднятая на ноги телеметрией Сьюли, или Дон Кайман, или кто-то еще. Он попытался взять себя в руки.

— Может быть, попозже, — ответил он без особой уверенности. — Я… кажется, сейчас мне лучше повесить трубку, Дори.

Знакомая гостиная у нее за спиной тоже менялась. Глубина резкости видеофонного объектива была не очень большой, и даже для его компьютерных глаз большая часть комнаты была размытой. Не мужчина ли это прячется в тени? Не форменная ли на нем офицерская рубашка? Уж не Брэд ли это?

— Я должен повесить трубку, — сказал он, вешая трубку.

Вбежала Клара Блай, вся озабоченность. В ответ на ее встревоженные расспросы он только молча качал головой.

У его новых глаз не было слезовыводящих каналов, поэтому он не мог плакать. Даже в этой радости ему было отказано.

Наши прогнозы общественного мнения показывали, что самое время представить миру Роджера Торравэя. Эта новость мгновенно разлетелась, и на экранах всех телевизоров мира между репортажами о умирающих от голода пакистанцах и пожарах в Чикаго мелькнули несколько кадров, запечатлевших Роджера во всей красе — на пуантах, в безупречном фуэте.

Знаменитой это сделало Дори. Звонок Роджера вывел ее из равновесия. Хотя не так сильно, как записка от Брэда, в которой он сообщал, что не сможет с ней больше видеться. И не так сильно, как сорок пять минут с президентом, вбивавшим ей, что случится, если она не перестанет огорчать его любимого астронавта. И уж конечно, этого было не сравнить с известием о том, что за ней следят, что ее телефон прослушивается, а дом начинен жучками. Просто она не знала, как вести себя с Роджером, и скорее всего не поймет этого и в будущем — так что ее ничуть не огорчало, что через несколько дней его запустят в космос. Тогда об их отношениях не придется беспокоиться по меньшей мере полтора года.

Против неожиданной волны популярности она тоже ничуть не возражала.

После того, как новость попала в газеты, ее навестили репортеры с телевидения, и в шестичасовых новостях она увидела свое бодрое личико. «Фем» тоже кого-то к ней отправил. Кто-то начал с телефонного звонка. Это оказалась дама под шестьдесят, феминистка со стажем, которая с презрением фыркнула:

— Мы никогда этого не делаем, не берем ни у кого интервью только потому, что она — чья-то жена. Но мне приказали. Я не могла отказаться, но хочу быть честной по отношению к тебе и предупреждаю, что мне это отвратительно.

— Мне очень жаль, — извинилась Дори. — Может быть, отменить интервью?

— О нет, это вовсе не твоя вина, — ответила дама так, словно это была именно ее вина, — но я считаю это предательством всех идеалов «Фем». Ничего страшного. Мы заедем к тебе, сделаем пятнадцатиминутный ролик для кассетного варианта, а потом я перепишу его для печати. Если можно…

— Я… — начала Дори.

— …говори о себе, а не о нем. Твое прошлое, твои интересы, твое…

— Извините, но я бы хотела…

— …отношение к космической программе и так далее. Дэш утверждает, что это основная цель Америки, и от этого зависит будущее всего мира. А каково твое мнение? Сейчас отвечать не надо, просто…

— Я не хочу, чтобы интервью проходило в моем доме, — вставила Дори, уже не дожидаясь паузы.

— …подумай над этим, а ответишь перед камерой. То есть как не дома? Нет, это исключено. Мы будем через час.

И Дори осталась наедине с тускнеющим светлым пятнышком. Через несколько секунд погасла и оно.

— Сука, — почти беззлобно заметила Дори.

Не то, чтобы ей не нравилось, что интервью будет проходить в ее собственном доме. Просто ей даже не оставили выбора. И вот это ее здорово зацепило. Выбора не было, разве что улизнуть, пока не появится дама из «Фем».

Дори Торравэй, в девичестве Ди Минц, очень серьезно относилась к свободе выбора. Что и привлекало ее в Роджере (если не считать славы покорителя космоса, сопутствующих этому денег и уверенности в завтрашнем дне, и если не считать самого Роджера, весьма симпатичного и обходительного): он прислушивался к ее желаниям. Остальных мужчин интересовали в основном свои собственные желания. Желания могли меняться вместе с мужчиной, но характера отношений это нисколько не меняло. Гарольд обожал танцы и вечеринки, Джим — секс, Эверетт — секс и вечеринки, Томми хотел политического фанатизма, Джо — чтобы с ним нянчились. А Роджер хотел узнавать мир вместе с ней, одинаково охотно обращаясь и к тому, что интересовало ее, и к тем вещам, что были важны для него самого.

Она ни разу не пожалела, что вышла за него замуж.

Им не раз приходилось разлучаться. Пятьдесят четыре дня, проведенных Роджером на Космической Станции Три. Множество коротких полетов. Два года служебных разъездов по всему миру, в системе наземных измерительных комплексов — от Аахена до Заира. Довольно быстро Дори не выдержала этого и вернулась домой, в Тонку. Но она не чувствовала себя обиженной. Может быть, обиду чувствовал Роджер… впрочем, этот вопрос никогда не приходил ей в голову. В любом случае, виделись они довольно часто. Он бывал дома каждый месяц-два, а ей было чем заняться. У нее был свой магазинчик — она открыла его, пока Роджер был в Исландии, благодаря чеку в пять тысяч долларов, подарку мужа на день рождения. У нее были друзья. Время от времени — мужчины.