– Внимательно слушаю вас.
– Будет значительным упущением оставить его без физического присутствия в условиях обнаруженных значительных запасов урановой руды в стране. – И снова пауза, но небольшая.
Легкий наклон головы пожилой женщины свидетельствовал, что она вся внимание. Вторая продолжила:
– Это очень свежая и закрытая информация. Профильное министерство только на прошлой неделе доложилось по данному вопросу правительству страны. Никаких официальных заявлений и коммуникаций на этот счет пока не сделано. На фоне рассматриваемых правительством страны инициатив по гендерной корректировке в политической сфере, о которых говорится в досье, ситуация, по мнению госпожи Юшенг, приобретает оттенок, заслуживающий самого пристального внимания.
Она была весьма довольна произведенным эффектом, внешне, однако, никак не выдавая оное. Гневалась на себя за то, что дала слабину мгновением ранее и позволила эмоциям обнаружить себя, пусть и ненадолго. Вернув свой modus operandi, наказала себе впредь четче «держать линию» и не поддаваться чувствам. Пока излагала информацию, мысленно разобрала всплывшую гипотезу: «А не намеренно ли Матушка оступилась, чтобы вывести ее из равновесия?» Скрупулезно проанализировав ее со всех сторон, в том числе невербальную составляющую коммуникации, в оценке которой она была сильна, пришла к выводу, что это не было игрой. Невольно вспомнились слова наставницы, твердившей им скрывать эмоции, ибо «ваши эмоции – это козырь им в руки, которым они непременно воспользуются, если им нужно; они это умеют…»
– Прогнозные или подтвержденные запасы? – поинтересовалась «умеющая».
– Прогнозные. Но их министерству уже поручено провести дальнейшую детальную разведку для подтверждения и оценки запасов. По информации госпожи Юшенг, даже если прогнозные показатели будут подтверждены не в полном объеме, речь все равно идет о внушительных, колоссальных цифрах. С ее слов, страна метит в тройку по запасам в мире.
– Интересно, – промолвила хозяйка, вернувшись в кресло и задумавшись.
– Это еще не все, – после некоторой паузы сказала гостья и, медленно испив воды из стакана, продолжила: – Кроме того, она встревожена из-за госпожи Лан, которая, как ей кажется, демонстрирует признаки отступничества, что ослабит присутствие в регионе в целом. Это еще один довод, по ее мнению, в пользу активного решения вопроса.
– Это очень, очень сильное заявление, – тут же молвила хозяйка, в упор глядя своей гостье, добавив: – Ей кажется, что Лан отступает?
– Но мы ведь все знаем, – с расстановкой произнесла гостья, – что, если госпоже Юшенг что-то «кажется» или «мерещится», или даже «приснилось», – значит так оно и есть, ибо она тысячу раз проверит, прежде чем сказать свое знаменитое «кажется».
«Она права, в сомнениях Юшенг – одни факты… Ох, совсем никудышная стала», – расстроенно подумала хозяйка.
«Совсем сдала», – в унисон подумала вторая.
– Отступить невозможно, – медленно прошептала хозяйка, уставившись на мгновенье в одну точку, больше размышлением, нежели адресуя сказанное собеседнице.
– Возможно, – был ответ второй, многозначительный взгляд которой договорил начатое.
– Я не разделяю вашей гипотезы, – вдруг устало произнесла Матушка. Она почти размякла в кресле, словно последние слова высосали из нее остатки сил; также внезапно одряхлел и ее взгляд. Молодая женщина всеми фибрами души силилась «прочитать» столь резкую перемену душевного состояния, ничем себя, разумеется, не обнаруживая.
После недолгого молчания, гостья продолжила:
– Скоро у нас будет возможность увидеть кандидата лично, на одной из конференций в Европе. Разумеется, ни о каких прямых контактах речь пока не идет. Это так, последние аккорды в формировании ее личного досье, на случай если Совет решит пойти дальше.
Хозяйка неопределенно кивнула головой; похоже, это не сильно ее занимало.
– И последнее: если вы не возражаете, предстоящее заседание Совета в этот раз предложено провести в периметре госпожи Чечилии, а не госпожи Кумико, ввиду известных обстоятельств.
Матушка рассеяно подняла глаза на собеседницу.
– Каких именно?
– По состоянию здоровья или, лучше сказать, возраста. В последнее время она испытывает крайние сложности при перелетах. Остальные члены Совета не возражают.
– Я не против… Да и как я могу возражать, если в скором времени сама буду вынуждена пользоваться подобными привилегиями, которые, я надеюсь, мне будут оказаны.
Гостья и бровью не повела, умышленно смолчав, не поддаваясь на житейско-тривиальный характер сказанного.
Минутой позже, хозяйка молча взяла папку со стола и подойдя к камину, в котором слабо тлел огонь, аккуратно опустила ее туда, наблюдая как пробудившиеся языки пламени заключили бумагу в свои поначалу робкие, потом жаркие объятия. Дождавшись, когда огонь превратил досье в пепел, развернулась и решительным голосом произнесла:
– Сообщите всю информацию, озвученную Юшенг, остальным. Все, за исключением того, что касается Лан. Последней я, пожалуй, нанесу личный визит, чтобы понять ситуацию и градус проблемы.
– Хорошо, но в данном случае я делаю «слепую» запись во внутреннем протоколе, и от вас будут ждать комментария по необозначенному вопросу. В случае отсутствия оного, я буду вынуждена озвучить проблему как есть.
– Делайте то, что вы должны делать, – последовал спокойный, но твердый ответ. – Спасибо за ваш визит. Не стану больше вас задерживать.
– В таком случае – до свидания, Матушка.
– Хорошего вам дня.
«Воистину железная дамочка», – подумала хозяйка, услышав звук удалявшейся машины.
Она была рада избавиться от этой молодой особы так скоро. Встречи с ней ее в последнее время тяготили. Ей вдруг сильно захотелось отвлечься, развеяться, и она, накинув легкую куртку и вязанную шапку, вышла со стороны веранды на пляж, и медленно, утопая в песке под тяжестью прожитых лет, направилась к берегу, где легкий бриз и стрелой мчавшаяся к ней собака вмиг унесли ее вдаль от обременительных мыслей.
* * *
Зима подходила к концу.
Айгуль лежала в постели с книгой в руках. Слабый, убаюкивающий свет прикроватной лампы, вкупе с приятным телу и глазу покрывалом, создавали необыкновенный уют, словно объятия родной матери, в которых хочется заснуть. Но в последние дни это было скорее полем битвы, – ее битвы с романом. Она отчаянно боролась с накрывающей дремой, решив сегодня же дочитать его, ну или хотя бы сделать решающий рывок к последним страницам, чтобы уж завтра точно добить и перейти наконец к другой книге (хотя такой план у нее был и вчера). От этой книги она уже устала, даже была истощена. То было очень сложное, объемное и «медленное» произведение, заставляющее погружаться в глубокие размышления. Это отнюдь не было для нее сюрпризом: принимаясь за чтение, она уже знала, что перу ее автора, – известному японскому писателю Кейко Хана, – присущи сложные психологические произведения, центром которых является человек и его внутренний мир, за что автор и снискала весьма заслуженную славу, но не подозревала, что все будет так замысловато. Ей не терпелось взяться за книгу другого жанра. Для себя же подметила, что чтение этого романа получше всякого снотворного: к концу дня уставший мозг просто отказывался воспринимать такие мудреные вещи и отключался, – она так и засыпала с книгой в руках.
Дети уже спали, Икрам еще нет.
Она услышала, как он уселся за стол в зале и притих. Улыбнулась. Задумчивое состояние, не покидавшее Икрама последнее время, не прошло для нее не замеченным.
Вначале она подметила, что по вечерам, перед сном, он начал что-то записывать. Можно представить ее удивление, когда она обнаружила, что он, оказывается, начал вести дневник. Дневник! И это человек, который не понимал, как мужчина может вести дневник, неоднократно бросая в разговорах, что мол не мужское это дело – копаться в себе, анализировать свои чувства и записывать их. Икрам, не скрывая, сконфуженно признался, что начал записывать свои мысли, переживания и наблюдения, сделанные в течение дня, и что это сугубо личное, только для него самого. Он почти добил ее в тот вечер, когда она услышала от него фразу: «чтобы лучше понять себя». Айгуль была только рада и словами поощрила его за такую работу над собой, внутренне «приоткрыв рот» от удивления, – удивления приятного.
