– Да, папа, ты был хорошим отцом, – спокойно ответила она, утвердительно кивнув головой и взяв его руку в свою; потом подсела к нему и положила голову на его уже покатые плечи.

То был нужный ответ. То был правильный ответ. Не «очень хорошим», не «отличным», не «самым лучшим» – все это не то, она это чувствовала. Это было бы пафосно, несерьезно и даже немного фальшиво. И она была права: этот ответ больше всего ласкал его слух, бальзамом ложился на душу. Он не был отличным отцом, ни уж тем более самым лучшим – он сам прекрасно это знал. Для этого его слишком часто не бывало дома, когда она была ребенком и особенно подростком: будучи звездой балета, а затем и знаменитым хореографом, он был поглощен своей карьерой и часто гастролировал по миру.

– Я вот рылся в твоих детских фотографиях и почти везде ты с мамой. Не так много фотографий, где мы вместе. Потом вспоминал твое детство, юность, – я больше помню тебя на экране компьютера или планшета по видео-звонкам… Теперь же мучаюсь: стоила ли моя карьера того, чтобы меня не было с тобой на твоих детских фото? Нет, думаю, что не стоила, оттого и мысли всякие.

Словно нарочно, в этот момент к двери направлялась пожилая дама и, завидев его, подошла к ним и со словами: «Добрый вечер! Мое восхищение и почтение вам, господин Флавия!» вышла из кафе. Это столь привычное и приятное ему действо сейчас было просто невыносимо: его внутри передернуло, словно от боли.

– Папа, ты всегда был рядом, когда ты был мне нужен, – добавила она, поцеловав его в щеку. – Мама же могла позволить себе что угодно, быть где угодно и работать, когда угодно, вот я с ней и была по большей части.

– О-о, твоя мама действительно могла многое! – просиял он, оживившись. – Нам с тобой повезло с ней. Как ее называли в научных кругах? Светоч!

– Ну, может вам и повезло друг с другом, а мне с вами точно не повезло в этом плане, – уже шутя произнесла она. – Мать – светоч науки! Отец – звезда балета! А мне как жить с этим? Меня в детстве взрослые нашего квартала никогда не называли по имени, только «дочь Берта» или «дочь Флавия». До сих пор, если случается оказаться около вашего дома, слышу такое же обращение от старых жильцов. Уже сама шестнадцать лет как мать, а там все в дочерях хожу. У вас есть ваше бессмертие, а мне куда? Так и живу в вашей тени, – псевдо-обиженным тоном закончила она.

– О-о, моя бедная девочка, – улыбаясь, поддержал шутку отец, обнимая ее. Теперь была его очередь утешать.

В этот уже легкий момент, Альберт, тонко чувствующий настроение посетителей, подлетел с двумя рюмками ликера.

– Как всегда от заведения! – отчеканил он, добавив с лучезарной улыбкой: – Господин Флавия, ваши визиты придают нашему заведению особую, творческую ауру. Глубоко убежден, что именно благодаря вам, сюда стали захаживать люди искусства, писатели, художники. Очень, очень вам рады!

– Мальчик мой – любой каприз за ваш ликер!

– А я, Альберт, простой и никчемный посетитель? – с шутливым упреком вставила Инес.

– Инес, ты важнее, – ты спасла мои школьные годы, – незамедлительно последовал ответ, полный искренности и благодарности.

– О-о, спасибо, Альберт! Как мед на душу. Хоть кого-то спасла!

– Ай-да, Альберт! к любому подход найдет, – восхищенно прибавила она, когда тот удалился.

– Истинный Станка! – доброжелательно заключил отец.

Тут он сделал движение, похожее на всплеск рук, явственно демонстрирующее гнев на свою «никчемную память» (а языком тела, как и подобает артисту балета, он владел бесподобно), после чего, изящно изъяв из своего кармана конверт, продолжил:

– Кстати, вот, в твоей комнате, в полосатой коробке с открытками, нашел этот открытый конверт на твое имя, подписанный твоей мамой, а внутри его – запечатанный конверт, но без адресата. Видимо там письмо. Ты ведь его видела, да?

– Ах, да, я сама его туда положила… после того как мы вернулись в ваш дом после ее похорон. Это было одной из последних просьб мамы – передать запечатанное письмо кое-кому, если тот человек придет на похороны. Он не пришел, вот оно и осталось, – машинально ответила она, тут же пожалев о сказанном. «Ах, нужно было просто сказать, что это для меня», – с досадой подумала она.

– А, да? И кому же?

– Магнусу Кельда, – невозмутимо ответила она, украдкой, однако, наблюдая какой эффект произведет сказанное на отца. – Она с ним работала давным-давно, это…

– Я знаю кто это, – перебив ее, резко выпалил он, внутренне подтянувшись. Легкое недовольство мелькнуло у него на лице, не укрывшееся от дочери. – Мама сама тебя попросила?

– Нет, я узнала об этом незадолго до похорон. Конверт передала мне Анаис, сказав, что мама попросила передать его мне, когда та навестила ее в больнице в последний раз. А в конверте для меня была записка мамы с просьбой.

– А что же ты не передала? – чуть погодя, уже мягче спросил он.

– Я же уже сказала, пап. Мама в записке ясно наказала – передать письмо только если он придет на похороны. Он не пришел.

Она видела, что это привело его в некоторое замешательство, граничащее с тревогой. Он пару раз порывался что-то сказать, но не стал. Она понимала его состояние, коря себя за промах; своей прямотой доставила отцу совсем ненужные переживания.

Поборов смятение, он уже спокойно произнес:

– Не знаю, знаешь ли ты, что они раньше были вместе? В смысле не только по работе, у них были долгие отношения. Давным-давно, до меня еще.

– Да, папа, знаю, но не от нее, а так. Это ведь не секрет. Думаю, что мама посчитала – если он придет на похороны, значит она ему была дорога в свое время, пусть и было у них все очень-очень давно, и тогда он достоин получить ее прощальное письмо. Ну а если нет, то – нет.

– Похоже на то… Тогда держи его у себя. А то теперь мне ой-как хочется открыть и почитать. Боюсь, что не выдержу и поддамся соблазну, – полушутя сказал он, глядя на письмо.

– Хорошо. Но я твердо знаю, что ты бы не стал этого делать, папа.

– Сейчас я в себе не так уверен, если честно…

За ликером последовало кофе, и они не скоро покинули Библ, наговорившись вдоволь. Вместе с тем, от нее не ускользнуло, что после новости про письмо, отец был более задумчив, а их дальнейшим разговорам в тот вечер не хватало спонтанности, обычно присущей их беседам.

После они вместе направились в сторону его дома, где была нужная ей станция метро. Распрощавшись, дочь нырнула в метро, а отец свернул в переулок, ведущий к дому, где в свое время бегала «дочь Берта-Флавия».

Вечером она вкратце пересказала Бьорну о беседе с отцом, отчего последние остатки его досады от несостоявшегося ужина мгновенно улетучились. «Видимо старику действительно нужно было отвести душу», – мысленно заключил он.

Их мальчика все еще не было. «Ай-да, Кайла!» – дивились они.

* * *

Вернувшись с командировки домой, где-то в пятом часу утра, Икрам, к своему удивлению, застал Айгуль совсем бодрствующей. За бурными приветственными объятиями и поцелуями, они решили позавтракать, благо Икрам выспался в поезде, а Айгуль спать не хотелось, несмотря на то, что спала она мало. Она пребывала в чрезвычайном возбуждении.

После обычных, вступительных расспросов о командировке и его рассказа, он, видя необычайное волнение и блеск в глазах жены, которая, если и слушала его, то мыслями витала где-то в облаках, попросил ее сразу выкладывать в чем дело; что это за новость, что лишила ее сна? Немного потянув момент, интриги ради, она выпалила, буквально вибрируя от волнения:

– Угадай кого я увижу лично? – призывно добавив, почти визжа: – Давай, давай, и не мелочись на догадки!

– Ну, дай хоть направление, – взмолился Икрам, не особо жаждавший играть в подобные игры, но видя энтузиазм, понимал, что ему не отвертеться, да и не хотел лишать ее удовольствия.

– Это по работе… И бери высоко!

– С Жанной Анара? Нет? С Ксенией Кариновой? С Лилиевой… как же ее имя?.. – начал было гадать, перебирая в голове всех влиятельных политиков и общественных деятелей, пришедших на ум, и, видя, как Айгуль категорично мотает головой, давая понять, что это даже не близко, перешел на иностранных знаменитостей, которые мелькают в новостных сводках в контексте ее работы. – С Афросьевой? С Талитой Элина? с… с… ах, фамилию забыл…