Наверное, мама вспоминала свою жизнь по дороге на эвтаназию и сожалела о том, что приходится завершать ее вот так глупо, согласно пункту 2 правительственной памятки для населения.

Вдруг я увидела, что слева к маме приближается какой-то мужчина. Потом еще одна женщина, потом еще. Наверное, это тоже заболевшие, которые покорно шли на эвтаназию. Минут через пятнадцать рядом с мамой шагали уже около полусотни мужчин и женщин. Некоторые, судя по походке и одежде, были моими ровесниками. Неужели мне тоже скоро придется отправиться туда?

Неожиданно я почувствовала, как прохладный ветерок подул со спины. Я оглянулась. Но ветер сразу же стих. Ничего подозрительного не было.

– Смотри, смотри, – раздался чей-то крик из толпы, и все, кто был рядом с мамой, подняли головы кверху.

Огромный светлый шар, появившийся из воздуха, навис над людьми, не издавая ни одного звука. Вдруг яркая вспышка ослепила мои глаза так больно, что я закрыла лицо руками. Через несколько секунд я убрала руки от глаз, снова привыкая после яркого света к темноте, и прислушалась. Вокруг стояла тишина.

Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что рядом с мамой нет больше ни одного человека, и мамы тоже в том месте нет. Только большой круг выжженной травы обреченно отдавал в атмосферу последние теплые пары.

Рывком я бросилась к выжженному полю и дотронулась до черной золы. Она еще была теплой. Боже мой! Они сожгли людей?! Просто взяли и сожгли всех тех, кому обещали безболезненную эвтаназию, ссылаясь на свою гуманность?

Я закрыла рот руками, чтобы не закричать, и кинулась к своему дому со всех ног. Дыхание не слушалось, вдох менялся местами с выдохом, я задыхалась от возмущения и страха. Через 20 минут я бросилась на кровать и завыла в подушку. Мой разум отказывался понимать, что с людьми можно поступать подобным образом. Жестоко. Хладнокровно.

– Не хочу жить на такой планете, не хочу подчиняться такому правительству! – бормотала я шепотом, боясь разбудить детей.

– Мамочка, что случилось? – раздался голосок младшей дочери.

Я замерла.

– Ничего, милая. Все хорошо, – пытаясь выглядеть как можно спокойнее и вытирая слезы, пробормотала я в ответ и повела ее за руку к кроватке. – Спи, милая, спи.

– Мам, а где бабушка? Почему дверь в ее комнате открыта, а ее нет?

– Завтра все расскажу, спи…

Красно-оранжевые всполохи, похожие на морских рыбок с короткими плавниками, то и дело мелькали в небе, создавая причудливые фигуры. Чаще всего эти движения замечались по ночам, когда чернильная темнота сама провоцировала варианты видений для неуемной человеческой фантазии.

Встречая утро с открытыми глазами, я лежала на холодной кровати и неподвижно смотрела в потолок. Сейчас даже небо вызывало во мне отвращение, будто оно тоже было участником сожжения моей матери и тех людей.

– Мам, почему снова проверяют защитный купол?

Я повернула голову и увидела, что старшая дочь стоит рядом и смотрит в окно.

– Наверное, хотят убедиться, что все системы в порядке и нам ничего не угрожает.

Дочка еще раз пристально посмотрела на небесный купол, затем глубоко вздохнула и опустила глаза.

«Она все знает», – закралась ко мне тревожная мысль и внесла сумятицу в мой вариант истории, который я приготовила для девочек, чтобы скрыть правду настолько, насколько это возможно.

Ася покраснела, будто прочла мою мысль. Видимо, ей стало стыдно или неловко передо мной за то, что она не может поверить в искренность ответа на ее вопрос.

Тем временем младшая Аля тоже проснулась и, не забыв ночную открытую дверь в комнате бабушки, приступила к допросу с пристрастием. Впрочем, я обрадовалась детскому лепету, потому что Аля пока не доросла до возможности делать серьезные логические выводы.

– Мам, мам, где бабуля?

Я посадила младшую к себе на колени и обняла старшую за талию.

– Девочки мои, бабушка ночью уехала. Далеко.

– А когда вернется? – продолжала Аля.

– Дело в том, что бабушка уехала к своему мужу, вашему дедушке. Но он находится очень далеко. Много световых лет отсюда. Она не сможет оттуда вернуться.

– А почему нам ничего не сказала? – с обидой в голосе возмутилась Аля.

– Не хотела вас расстраивать.

– А как же мы теперь будем жить без бабушки, если ты все время на работе? – с недоверием к моим словам снова прищурила глаза Ася.

На этот вопрос я тоже не могла ответить честно.

– Обязательно что-нибудь придумаем, – прошептала я с улыбкой, как будто за ней можно было спрятать слезы, мгновенно выступившие на моих глазах.

Девочки прижались ко мне, обдавая жаром детской безоговорочной любви к матери, и я с огромным удовольствием вдохнула глубокий аромат тонкой нежной кожи и шелковистых кудрявых волос.

Жар ото лба Али был сильнее, чем у Аси.

Меня пробил озноб, и по телу побежали мурашки, наполняющие сердце прямо через кожу тревогой, паникой и страхом.

Неужели все? Почему так быстро?

Я достала температурный измеритель и приложила к уху дочки. 37.5.

– Милая… Только не сейчас, только не сейчас…

Но второй раз измеритель показал тот же результат.

С трудом сдерживая комок слез, подступивший к горлу, я вышла в ванную комнату и включила воду.

– Неужели нет выхода?

Из мутного зеркала на меня смотрело уставшее посеревшее лицо сорокалетней женщины с морщинками в уголках глаз.

Если бы муж сейчас был рядом, то увез бы нас на другую планету, хотя бы тот же Зельт… Ну почему я одна? Я не могу… Я устала… Что мне теперь делать? Почему ты так несправедлив ко мне, Бог? Волна рыданий подкралась к моему горлу совсем близко. Резким движением я переключила кран на ледяную воду и стала плескать ее на лицо, чтобы загнать комок беспомощности и жалости к себе туда, откуда он появился. Туда, откуда ему запрещалось выходить долгие годы.

Все, надо взять себя в руки. Дети не должны понимать, что происходит. Надеюсь, им повезет больше, чем мне. Главное, чтобы они выжили. Я сделала глубокий вдох и попыталась выровнять дыхание до того, как девочки меня снова увидят.

К вечеру у Али появилась характерная сыпь, и температурный измеритель показал у старшей дочери 37,3.

«Хорошо, что одновременно, – подумала я и сама испугалась своих мыслей. – Дотяну до последнего, и раньше времени никому ничего не скажу про детей».

Измотанная вчерашними событиями и переживаниями, я отключилась прямо в комнате на низком диванчике, сжимая в руках Алиного плюшевого мишку. Снова снился Максим. Он протягивал ко мне руки и звал на Зельт, но я по-прежнему не слушала мужа и не садилась в большой серебристый корабль.

Вдруг холодный ветер коснулся кончиков моих пальцев, поднялся по рукам и обдал ночной свежестью лицо.

Я открыла глаза. В доме стояла тишина. Но что-то было не так. Мое сердце ускорило темп работы, заставляя чувствовать, что происходит нечто необычное. Входная приоткрытая дверь пропускала через себя звуки, доносившиеся с улицы. Я вскочила с кровати и одним рывком открыла дверь в комнату девочек. Две кровати стояли пустыми, а на полу валялись небрежно скинутые одеяла.

– Что происходит? Девочки!

Я опрометью бросилась к входной двери, догадываясь, что в доме никого нет. Дверь податливо открылась нараспашку. Рядом с домом детей тоже не было, но я успела заметить, как за поворотом мелькнула ярко-желтая ночная рубашка, такая же, как у Али.

– Девочки, стойте! – Я рванула вслед за детьми, не замечая, что на улице много людей, как обычно бывает днем.

– Ася, Аля! – крикнула я через пару минут еще раз изо всех сил, но девочки даже не обернулись.

– Стой! – Я схватила младшую за рукав, и она наконец-то остановилась, но почему-то не оборачивалась и молчала.

– Что с тобой? Почему вы ушли?

Резким движением развернув к себе родного ребенка, я застыла.

Аля смотрела сквозь меня пустыми глазами и никак не реагировала.