Мистер Анконен выразительно посмотрел на меня своими ярко-зелеными глазами. По моей спине пробежали змеи.

– Лорен, я узнал совершенно случайно (ты же не удосужилась рассказать об этом сама), что ты… по совершенно удивительному и прекрасному стечению обстоятельств являешься племянницей Норы Рид – бывшей активистки «Общества Бруквудского кладбища», члены которого для всех желающих организовывали экскурсии в данном месте погребения. Благодаря их деятельности туристы с весьма экстравагантным вкусом могли узнать об истории кладбища и траурной железной дороги, а также о происходящих там нынче странностях.

Редактор выжидал, потирая руки. У меня же сердце ушло… Я даже и не знаю, куда оно могло подеваться.

«Пронюхал», – пронеслось в моей голове заказной телеграммой.

– Что ты знаешь об этом, Лорен?

– Что моя тетя была убита. – Кровь отхлынула от моего лица.

– А еще? – напирал мистер Анконен.

Я почувствовала себя как на допросе.

– Ей было шестьдесят. И у нее были странные увлечения. Думаю, закончилось бы все гораздо лучше, если бы она вышивала крестиком и пекла пироги.

– Это не совсем то, что меня интересует. Как она умерла?

– Я думаю, что вы это знаете. Ее тело нашли на аллее того самого кладбища, за которое она так радела. На тете было надето монашеское платье, а в руках она держала нефритовые четки…

– И ее глаза были выколоты, – закончил за меня мистер Анконен. – Ты права, я это знаю. Но как родственница, полагаю, ты могла бы сообщить больше, чем пишут в газетах.

– Мне нечего добавить. Убийство до сих пор не раскрыто, хотя прошло уже три года. Полиция предполагает, что это сделала группа сатанистов.

– Мне нужны подробности!

– Полиции они тоже нужны. Поверьте, у меня нет никакой сенсационной информации. Я была в гостях у тети Рид несколько раз, но она никогда не говорила о своем странном увлечении ни слова. К тому же, когда ее хоронили, мне было только 22 года. Сомневаюсь, что, когда я была младше, она бы стала делиться информацией о кладбище и его тайнах.

– Вот что мне непонятно… Ты уже год как работала в журнале «Потайная дверь», когда это случилось. Неужели у тебя не возникло желания узнать о загадочной смерти своей родственницы? Это все равно, что выращивать кофе и обходить стороной кофейные плантации. Невозможно!

– На самом деле, у меня не возникало мысли заняться этим делом, – честно призналась я.

На секунду я задумалась: «Почему?» Но ответ пришел сам собой – скорее всего, я просто не хотела писать о чем-то личном. К тому же у меня было так мало опыта, что едва ли из этого что-нибудь бы вышло.

– А знаете, что непонятно мне? Как вы узнали, что я ее племянница? Ведь у нее фамилия Рид – фамилия моей матери, а не моего отца. К тому же она жила в Лондоне. Нигде об этом не писали. Как вам удалось это выяснить? Мистер Снеллманн ничего не знал об этом.

– У всех свои информаторы, – многозначительно улыбнулся мистер Анконен, явно довольный собой. – А кто сейчас живет в ее доме?

– Дочь Шарлот и ее семилетний ребенок.

Редактор подозрительно надолго задумался.

– Лорен, пожалуй, я знаю, как мы компенсируем отсутствие информации! Ты едешь в Лондон! – победоносно выкрикнул он.

Я чувствовала, что ни к чему хорошему это не приведет!

– Ну уж нет! – воспротивилась я. – Во-первых, это дело трехлетней давности, никто сейчас не будет ворошить его, во-вторых, наш журнал не сможет позволить себе дополнительных значимых затрат. И в-третьих, я не хочу тревожить память о моей тетушке. Это дело мне совсем не по душе.

– Деньги я выдам тебе только на дорогу – думаю, это в будущем нам окупится. Остановиться тебе будет где. Так что финансовый вопрос исчерпан. Все остальное меня не интересует, моя дорогая! Я не предлагаю тебе совершить путешествие, а говорю о работе!

– Но о чем я буду писать? – растерялась я.

– Лорен, тебе не нужно расследовать ее убийство. Просто напиши подробно обо всем том, что сумеешь узнать. Уверен, тебе удастся найти какие-нибудь пикантные детали! Ты будешь жить в ее доме, съездишь в Бруквуд – опишешь все, с чем столкнешься. И буду не в обиде, если ты что-то приукрасишь, домыслишь, завуалируешь.

– Но это можно сделать, сидя у себя дома и терроризируя интернет, – упиралась я.

– Нет. Мне нужна достоверная основа. Это должна быть выдумка в контексте правды! Лорен, ты летишь на этой неделе! – приказал непреклонный мистер Анконен.

– Ни за что! – фыркнула я и вышла из кабинета.

Два дня спустя я летела рейсом «Хельсинки-Вантаа – Хитроу». Эконом-класс – единственное, что смог позволить себе наш непотопляемый журнал. Зато компания British Airways обещала меня доставить в Лондон уже через три часа. Так что я взяла себе большую пачку самых вредных чипсов, включила в плеере Muse и постаралась расслабиться. Другого выбора у меня все равно не было. Мистер Анконен победил, и мое «ни за что» уже парило в воздухе.

Я хорошо помнила квартиру моей покойной тетушки. Она находилась в доме с серой кирпичной облицовкой на тихой улочке в районе Эрлс Корт. Я довольно часто вспоминала асфальт, пахнущий дождем, редкий забор из металлических прутьев с острыми наконечниками и крыльцо, на котором нас встречала тетя Рид. Я была с ней не в таких близких отношениях, как это было бы возможно, проживай она с нами в одном городе. Но сейчас жалею, что не узнала ее лучше. Может быть, я бы смогла что-то изменить, предотвратить… Наверное, так думает каждый, когда убивают кого-нибудь из родных и близких… Хотя о чем это я? Когда мы виделись с ней в последний раз (не на похоронах), мне был 21 год. Что я могла?

Дверь мне открыла Шарлот. Это была плотно сбитая женщина тридцати лет с крашеными шоколадными волосами и широкой улыбкой. Несмотря на то, что мы родственники, внешне у нас нет абсолютно никакого сходства. У Шарлот крупные черты лица – широкий нос, большие щеки и глаза-блюдца, пышный бюст и очень высокий рост. Она из тех, кто одевается в недорогих магазинах масс-маркета. И лучшее в ее жизни – это малыш Тобби. Она считает его своим главным свершением и совершенно не стремится сделать себе карьеру или завести мужа. Отец ее ребенка заезжает к ним на выходных, она встречает его в вытянутом кардигане или выцветшем халате. Да, она небрежно относится к своему внешнему виду, зато она прекрасная домохозяйка и приятный человек.

Что касается меня, то дело обстоит прямо противоположным образом. Я худая брюнетка, забывшая о том, что такое личная жизнь, и полностью сосредоточенная на карьере. Может быть, я не умею влюбляться, зато умею писать. Не умею готовить, но люблю есть. А все остальное – на это еще будет время. Мне 25 лет, и я хочу самостоятельности, а уж когда-нибудь потом можно подумать и о собственной семье.

– Лорен, сколько лет не виделись! – накинулась на меня дружелюбная Шарлот, пытаясь раздавить в своих объятиях. Никакой английской сдержанности и чопорности!

На ее причитания выбежал маленький светловолосый головастик Тобби (явно пошел не в мать) и в смущении стал улыбаться мне в сторонке (еще одно «сходство»).

В квартире тети Рид ничего не изменилось. Она очень светлая – стены практически белые (что очень странно, учитывая ее последнее увлечение). Вещей мало, никаких «украшательств», мебель только необходимая. В гостиной «излишком» висит безыскусно выполненный пейзаж. Однако недостаток уюта восполнялся обилием света. Его так много льется из окон, что квартира сразу преображается из пустыни в какое-то священное место! Может быть, так тетя Рид хотела разбавить свой мрачный род занятий? Здесь было как-то по-домашнему тепло. В квартире, которую снимаю я, вечный хаос разбросанных и порой даже мне ненужных вещей, так что я сразу чувствую какой-то внутренний контраст.

Как оказалось, жить я буду в комнате тети Рид. При одной мысли об этом меня пробирает дрожь. Однако понимаю, что спальни всего две, так что выбора мне никто не оставляет. Но жить в комнате, в которой… Я даже не знаю, как выразить это… Может быть, дело в том, что все в этой комнате осталось неизменным со дня ее смерти. Это пугает. Хоть она и умерла три года назад, но все равно для меня это как-то дико и неприятно. Чувствую, если бы об этом узнал мистер Анконен, то сказал бы что-то вроде: «Тебе это только на пользу! Ты поймаешь нужный настрой!»